31.08.2005 | Наталья Серова

КАЗУС УЛЬМАНА

Вынеся за скобки юридические тонкости, можно сказать, что дело Ульмана оказалось для российской судебной системы более сложным, чем дело полковника Буданова. Суд над Будановым должен был ответить на вопрос о правомерности (или извинительности) превышения власти (или произвола), повлекшего за собой убийство задержанного. Ответ, вроде бы очевиден и он был дан судом, и признан самим Будановым.

Что касается суда над Ульманом, то тут речь идет о том, обязан ли военный выполнять любые приказы своего командира, включая преступные. То есть коллизия состоит в том, что если Буданов, с точки зрения мирной жизни, выглядел как "совсем нехороший человек", использовавший военную обстановку и свои власть для "снятия стресса", руководствуясь расхожей присказкой, что "война все спишет", то Ульман и его подельники просто выполнили приказ и оказались под судом как бы за чужие грехи.

Между тем, вопрос о соотношении личной ответственности и верности присяги уже обсуждался и был решен почти 60 лет назад, во время Нюренбергских процессов. Тогда ссылки на выполнение приказов и верность присяге были признаны юридически несостоятельными.

В переводе на "военные будни" это означает, что, получив преступный приказ, военный человек имеет возможность выбора: выполнять или не выполнять. Или иными словами, решить, за что он хочет пойти под суд - за невыполнение приказа или за совершение преступления. Совершенно очевидно, что в ситуации, когда отдающее подобные приказы начальство всегда выходит сухим из воды, такое постановка вопроса не может не вызывать недовольство военных.

Таким образом, в сочувствии, с которым относится у Ульману определенная часть общества, подспудно присутствует не только неприязнь к чеченцам, которые якобы "все заодно" - этот мотив доминировал среди сочувствующих Буданову, но и недовольство военным начальством. Принято считать, что эти "не нюхавшие пороха" офицеры получают звездочки и ни за что не отвечают, в то время как рядовые отдают свои жизни. Это, так сказать, морально-этическая сторона вопроса, касающаяся собственно армии и сочувствующей ей части российского общества.

Другой момент связан с политической проблемой, упирающейся в тезис о превращении Чечни в обычный субъект Российской Федерации. Здесь вопрос стоит просто: если Чечня ничем не отличается от других регионов - на чем настаивает федеральный центр, то там нет никакой войны, и действуют все законы, вот и выборы будут в ноябре. Такая постановка вопроса не устраивает многих военных, ежедневно рискующих своими жизнями и воспринимающих происходящее как войну, сколько бы не показывали им хронику с фонтанами посередине Грозного.

И это несовпадение в оценках ситуации автоматически влечет за собой простую дилемму: если Ульмана и его подельников оправдают - обидятся чеченцы, если приговорят - обидится армия. При этом никакое решение суда не в силах ликвидировать враждебность между военными и населением Чечни. Тут нет никаких иллюзий, и те и другие понимают, что рассуждения о мирных жителях в контексте десятилетнего противостояния являются фигурой речи, которая используется для шантажа Москвы.

Тем не менее, сам факт вынесения оправдательных приговоров убийцам, тем более что среди погибших была беременная женщина, можно считать национальным позором России. И тут уже не помогут ссылки на выполнение приказа, поскольку приказ может стать основанием для смягчения наказания, а не для отмены личной ответственности.

Тем не менее, часть общества приветствовала оправдательный приговор и недовольна решением Верховного суда, который отменил приговор и направил дело на новое рассмотрение в суд Северо-Кавказского военного округа. Впрочем, удивляться тут нечему, в России на этот счет есть некоторые традиции, отсылающие к суду над Верой Засулич, стрелявшей еще в 1878 году в петербургского градоначальника Трепова. Прогрессивная общественность была очень довольна тем, что начинающую террористку судили и оправдали не по закону, а по совести - ведь, Трепов действительно вел себя мерзко.

Примерно также решал дело Ульмана и нынешний суд присяжных - как бы по совести, и тут остается только признать адекватность Верховного суда, который уже второй раз отправил дело на новое рассмотрение, обосновав свое решение процессуальными нарушениями, допущенными при отборе присяжных. Таким образом, получается, что суд присяжных судит, руководствуясь "духом справедливости", а суд высшей инстанции - руководствуясь буквой закона.

Такая приверженность букве закона могла бы внушить известный оптимизм, если бы не одно "но". Количество процессуальных нарушений, совершаемых в ходе следствий, таково, что, по мнению анализирующих эту проблему юристов, непредвзятый суд просто обязан - по чисто процессуальным причинам - отклонять до 90% выдвигаемых обвинений. Однако этого не происходит.

Суды, как правило, игнорируют указания на процессуальные нарушения и спокойно выносят обвинительные приговоры, которые в большинстве случаев не удается оспорить и в судах высшей инстанции. Так что внимание Верховного суда к процессуальным нарушениям, допущенным в ходе процесса по делу Ульманом, является тем исключением, которое только подтверждает расхожую поговорку про "закон что дышло…"

Версия для печати