24.07.2012 | Валерий Выжутович

И как один умрем?

В Новосибирске скончалась пенсионерка Валентина Герасимова, совершившая акт самосожжения в общественной приемной партии «Единая Россия». Женщина несколько лет пыталась отстоять свои интересы владельца приобретённой квартиры в споре с застройщиком. Суд не удовлетворил её требований, и тогда она обратилась к юристам «Единой России». Как утверждают сотрудники общественной приемной, Герасимова многократно получала консультации, но осталась недовольна оказанной помощью.

Другой недавний случай. На площади Ленина в центре Брянска местный житель устроил акт самосожжения в знак протеста против бездействия полицейских. Самоубийцей оказался 52-летний предприниматель Вадим Кибальчич. Он был неудовлетворен результатами расследования по делу, где выступал в качестве пострадавшего от мошеннических действий неких лиц. Проведя собственное расследование, бизнесмен предоставил полицейским имена мошенников и убедительные, на его взгляд, доказательства преступления, но в возобновлении расследования ему было отказано. Тогда доведенный до отчаяния мужчина объявил голодовку, и поскольку она не возымела действия, вышел на площадь с бутылкой горючей жидкости, облил себя и поджег.

Подобные происшествия местная власть обычно трактует как бытовые. Самое простое и соблазнительное - усомниться в такой трактовке, увидеть в ней стремление затушевать подлинную подоплеку трагедии. Однако известная осмотрительность, с какою правоохранительные органы в регионах оценивают такие ЧП, предлагая не искать тут политики, кажется мне нелишней. До массовых самосожжений еще не дошло, но голодовки, изнурительные, до обмороков, случаются все чаще. Только и слышно: там кто-то поджег себя, тут объявили голодовку… И общественное сознание, хронически воспаленное митингами, забастовками, межнациональными распрями, спокойно принимает подобные происшествия, все реже находя их чрезвычайными. Крайние формы протеста стали обиходными, едва ли не вошли в быт.

Первые сообщения о голодовках протеста (они начали входить в «моду», кажется, в 1987-м), вспомните, нас потрясали. Именно потрясение есть здоровый общественный отклик на всякой насилие, в том числе и совершаемое над самим собой. Теперь же такие известия поступают как сводки погоды. Это привыкание к крайним способам выяснения отношений гражданина с властью столь же опасно для общества, как для больного - пристрастие к сильнодействующему медицинскому снадобью.

Разумеется, голодовка - не лучший способ донести до власти свои требования. И не только потому, что это опасно для здоровья. Это еще и непродуктивно. Нигде в мире не отправляют в отставку президента, не смещают главу правительства и не распускают парламент только на том основании, что этого, отвергая пищу, требуют, предположим, десяток шахтеров или железнодорожников. Любые протесты и требования, замешенные на игре со смертью, практически нигде и никогда не достигают сиюмоментных целей. Но в том-то и состоит природа таких акций: они всегда - вызов возможному. Зачем, в самом деле, игрой со смертью добиваться того, что и так достижимо, поддается нормальному, естественному ходу вещей. И, разумеется, никто из голодающих, если есть в нем хоть капля рассудка, всерьез не рассчитывает на полное, неукоснительное выполнение своего ультиматума. Торжествует известный принцип: требуй невозможного - получишь максимум.

Допустимость и даже необходимость политики не на жизнь, а на смерть впечатаны в наше сознание фольклорным: «И как один умрем в борьбе за это!» Осознаём ли хоть теперь самоубийственный пафос этой революционной классики, сотворенной «варварской лирой»?

Воспитанию безоговорочной готовности пасть жертвой в борьбе роковой в 20-е годы немало поспособствовали и романтизация человеческой гибели во имя светлого будущего, и разрыв с церковью, осуждающей самоубийство, какими бы идейными мотивами оно ни диктовалось. И, кстати, уже тогда обнаружилось, что террор и самотеррор - близнецы-братья. У них один и тот же источник питания - презрение к человеческой жизни, к свободной и независимой личности. Действительно, кому не дорога своя жизнь, тому дорога ли чужая?

Гюстав Лебон, французский социолог середины XX века, исследователь психологии народов и масс, писал о людях, свихнутых на какой-то идее: «Как бы ни была нелепа идея, которую они защищают, и цель, к которой они стремятся, их убеждения нельзя поколебать никакими доводами рассудка. Презрение и преследование не производят на них впечатления или же только еще сильнее возбуждают их. Личный интерес, семья - все ими приносится в жертву. Инстинкт самосохранения у них исчезает до такой степени, что единственная награда, к которой они стремятся, это мученичество».

Отказ от политики, допускающей игру со смертью, достигается не заявлениями и декларациями, а иной раз простым проявлением благоразумия. Но политический фанатизм недоступен для здравых рассуждений, сколь бы основательны они ни были. Эта свихнутость на какой-то одной идее при нашей чахлой многопартийности творит разрушительную работу. Тогда как богатство и разнообразие идей - не только признак здорового общества, но и залог его безопасности.

Валерий Выжутович – политический обозреватель, публицист

Версия для печати