13.09.2012 | Алексей Макаркин

Церковь и интеллигенция

«Дело Pussy Riot» нанесло сильнейший удар по отношениям между Церковью и интеллигенцией. Точнее, либеральной ее частью, которая традиционно преобладает в российском образованном обществе. Церковь обвиняют в реакционности и жестокости, пособничестве правящему режиму и мстительности. Добавим к этому и последние скандальные случаи со священнослужителями, которые гоняют на иномарках, сбивают дорожных рабочих и бьют старушек во время дорожного конфликта.

В информационном пространстве создается устрашающий образ разнузданных инквизиторов, от которых любой приличный человек должен держаться подальше. Возможна и обратная последовательность – человек, в этих условиях остающийся чадом Церкви, перестает быть либералом и превращается в пособника гонителей.

Что можно сказать в ответ на подобные высказывания, нередкие в последнее время?Первое. Радикальные антиклерикалы, провозглашающие несовместимость Церкви и демократии, фактически смыкаются со своими непримиримыми оппонентами – сторонниками клерикализма, мечтающими о восстановлении «господствующей Церкви» и византийской симфонии между Церковью и государством. Так что уход либеральной интеллигенции из Церкви обрадует Дмитрия Цорионова и его сотоварищей, преследующих сторонников Pussy Riot и иногда по недоразумению принимаемых за нормальных православных миссионеров и волонтеров. Которые в большинстве своем являются обычными мирными людьми, не распускающими руки в публичных местах, а занимающимися духовным просвещением. Которые не срывают майки с пассажиров «Аэроэкспресса», а ходят к детям в больницы и приюты, выпускают книги (нередко вполне качественные), ремонтируют храмы.

Второе. Кризис в отношениях Церкви и интеллигенции возникает не в первый раз, причем интеллигенты нередко воспринимают Церковь поверхностно. Например, в начале ХХ столетия в либеральной среде было не совсем «политкорректно» свидетельствовать о своей Вере, а «веховцы» находились в явном меньшинстве. Церковь воспринималась только как совокупность бездушных чиновников, черносотенных фанатиков и пьяных «батюшек», подобных герою перовского «Крестного хода на Пасху». Причем существовали и первые, и вторые, и третьи – но только ли они? Одновременно в Церкви были и оптинские старцы, и выдающиеся ученые, и просто скромные провинциальные священнослужители, честно выполнявшие свой долг. Когда Церковь стала гонимой, лишь явное меньшинство ее служителей отреклось от нее, отказалось от сана. Напротив, сейчас к лику святых причислены сотни церковных деятелей – от митрополитов («церковных бюрократов», по мнению критиков) до простых мирян, – которые во время допросов в ЧК-ГПУ-НКВД не сломались, не оболгали себя и не оклеветали других. Этим они доказали, что жили ради Иисуса, а не хлеба куса.

Можно ли ответственно сказать, что и сейчас вся Церковь состоит из гонителей и аморальных субъектов? Или даже, что их большинство среди церковных людей? Разумеется, нет – это было бы не меньшей неправдой, чем те многочисленные обвинения (часто ангажированные и поэтому глубоко несправедливые), которые церковные критики демократии выдвигают в отношении либералов.

Третье. Иногда приходится слышать, что неприлично оставаться именно в религиозной организации «РПЦ», а верить в Бога можно и за пределами Московской патриархии. Против последней части высказывания возражать бессмысленно. Но давайте рассмотрим альтернативные варианты. Можно перейти в одну из многочисленных мелких группировок, действующих на российской территории и резко критикующих Церковь (как, кстати, и друг друга). Но в каждой из них масса своих внутренних конфликтов, нередко их сторонники «хлопают дверьми» и обвиняют своих недавних коллег чуть ли не во всех смертных грехах. Да и идеология этих организаций нередко способна отпугнуть любого либерала – по сравнению с ними Московская патриархия может считаться образцом толерантности. Перейти в другую каноническую Церковь проблематично хотя бы потому, что возникают объективные сложности с участием в богослужениях и приходской жизни (не летать же каждый раз в Париж, Афины или Тбилиси).

Конечно, есть и еще более радикальный вариант – уйти в другую конфессию, выглядящую более прогрессивной. Например, к католикам, чья Церковь претерпела коренные изменения после Второго Ватиканского собора. Только вот долго ли такой неофит останется римо-католиком – ведь и у католиков тоже есть и свои скандалы, и определенные требования к личной жизни, которые выглядят, с точки зрения европейских радикальных критиков, столь же «несовременными», как и принципы, которыми руководствуется православная Церковь. Наконец, можно «просто верить» в домашних условиях, не ходя в храм – но тогда человек лишает себя возможности участвовать в таинствах и богослужении и, по сути, теряет связь не только с «организацией», но и с христианством.

Четвертое. В православной Церкви нет принципа «безошибочности» Патриарха, который, кстати, не является «главой Церкви», как иногда считают (глава Церкви – Иисус Христос). И не надо путать святость и титул «Святейший», который является знаком традиционного уважения к предстоятелю. Тем более не надо считать о. Всеволода Чаплина или о. Димитрия Смирнова выразителями позиции всей Церкви, несмотря на занимаемые ими высокие административные посты. Можно оставаться в Церкви – и при этом критично относиться к решениям священноначалия. И высказывать свою точку зрения – разумеется, не допуская оскорблений и не провоцируя расколов. Церковь не тоталитарна, в ней существуют разные приходы – есть консервативные, есть либеральные. И верующий может выбрать тот приход, который для него более комфортен, где он чувствует себя «своим». При необходимости приход (и соответственно духовника) можно сменить – если в отношениях возник диссонанс.

Другое дело, что в отношениях Церкви и интеллигенции есть более глубинная проблема. Церковь консервативна по определению – даже более либеральные протестантские конфессии обычно не могут «угнаться» за прогрессом. А если «догоняют», то оказываются на грани (или за гранью) потери христианской идентичности. Это большая и серьезная тема, далеко выходящая за рамки конкретного «дела Pussy Riot». Представляется все же, что современная культура и христианские ценности не являются принципиально несовместимыми – несмотря на то, что в обратном уверены как радикальные критики Церкви, так и их крайне консервативно настроенные оппоненты, мечтающие о возвращении Средневековья (здесь мы снова видим «смыкание» непримиримых оппонентов). Однако формы сочетания христианства и культуры, разумеется, не являются неизменными – как, кстати, это было и в предыдущие века. Другое дело, что в конкретных случаях не всегда просто провести грань между приемлемым и однозначно невозможным, хотя излишне драматизировать этот вопрос не стоит. Само следование христианским принципам может подсказать правильное решение. Например, в «деле Pussy Riot» вполне христианской является позиция неприятия вызывающей акции в храме Христа Спасителя и осуждения жестокости государства в отношении девушек.

Пятое. Церковь является частью общества и подтверждена тем же порокам, что и общество в целом. В ней существует и властолюбие, и коррупция, и другие пороки. Но критики Церкви обычно не рвут с общественной жизнью, не уходят в лес подальше от искушений, а остаются вполне социализированными современными людьми. Может быть, стоит смирить ощущение собственной безупречности – и не принимать эмоциональных решений, не делать поспешных заявлений, которые могут обидеть других людей и при этом не способствовать достижению истины.

Материал опубликован на сайте «Ежедневный журнал» 10 сентября 2012 года

Версия для печати