21.09.2012 | Павел Казарин

История без пропаганды

Потратил вечер на то, чтобы посмотреть турецкий блокбастер «1453. Завоевание». Как оказалось позже – именно потратил, а не посвятил. Но делать было нечего - как ни крути, но эта лента стала главным событием турецкого кинематографа, заработав в прокате 34 миллиона долларов при потраченных 17-ти. Судя по рекламе – меня ждало самое зрелищное и достоверное описание двухмесячной осады турецкими войсками Константинополя в мае 1453 года, после взятия которого Византия перестала существовать, а на карте мира появился город Стамбул. Неформатно-большой хронометраж вкупе с эпическими скриншотами наводили на мысль, что передо мной – нечто вроде лент позднего Михалкова. Выбора не было - надо было смотреть.

Посмотрел. И на расспросы стамбульских друзей отвечал точно также односложно. А что еще было говорить? 150 минут режиссер и сценарист пытались убедить меня в том, что падение Константинополя было обусловлено недальновидной жадностью последнего императора Византии, на фоне которого турецкий султан Мехмет II выделялся выдающимися морально-волевыми качествами. Все это сопровождалось довольно неубедительными спецэффектами (которые могли бы быть и получше – на эти-то деньги), и откровенными сценарными нестыковками.

Но больше всего резануло даже не то, что монолитное гранитное турецкое пушечное ядро при соприкосновении со стенами Константинополя взрывается как танковый снаряд. Наивность компьютерной графики можно простить – куда сложнее понять попытку авторской группы вписать исторические фигуры в логику современного восприятия «хорошего и плохого», «прогрессивного и отсталого».

Даже исторические ляпы уходят на второй план. И правда – кого волнует, что легендарный командир отряда генуэзских солдат Джованни Лонго, помогавший оборонять Константинополь, вырвался из осажденного города и умер на острове Хиос, а не был убит накачанным соратником турецкого султана по имени Хасан в разгар штурма? Кому какое дело, что византийский император был готов заплатить любую дань туркам, лишь бы те сняли осаду? Кого интересует, что описанный режиссером в качестве героя штурма Константинополя пушечных дел мастер по имени Урбан, отливший султану легендарное орудие «Базилика», погиб во время взрыва собственной бомбарды (по второй версии – был казнен Мехметом II, узнавшим, что тот предлагал свои услуги Византии до перехода на турецкую службу)?

Наверное, никому. Равно как и то, что соотношение защитников Константинополя к нападающим было 1 к 10. В конце концов, это национальный кинематограф – и Стамбул создавал вполне конкретное историческое полотно с агитационно-коммерческими целями, но отнюдь не с историко-бытописательскими.

Но я не турецкоподданный. И потому смотрел ленту в любительском двухголосном переводе – потому что официального русскоязычного релиза ленте даже не полагалось. Теперь я понимаю, почему.

Потому что оценить степень «клюквы» в исторической ленте можно лишь при взгляде со стороны. И куда труднее – продираться к скепсису сквозь историческую традицию, школьную скамью и привычный национальный миф. Я знаю, что турецкий султан не мог добродушно трепать по плечу разнорабочего на строительстве крепости Румелихисар, как в этом меня пытается убедить сценарист фильма. Потому что между ними лежала социальная пропасть, через которую не в силах была перебросить мостик даже военная кампания. Я знаю, что мирное население не глядело бы с обожанием на Мехмета II, сразу после взятия Константинополя пообещавшего сохранить свободу вероисповедания, – потому что еще не остыли на улицах тела защитников крепости.

Я вообще настораживаюсь, когда оккупацию называют инкорпорированием (привет господину Мединскому), а завоевание – восстановлением исторической справедливости.

Потому что давно пора признать – все, что происходило еще 200 лет назад – нередко лежало в абсолютно иной социально-исторической парадигме. Нельзя выдернуть героя из прошлого, в надежде перенести в современную шкалу координат. Не поместится он в «плюсовой» зоне – из-за того, что с течением столетий оси добродетельных абсцисс и ординат постоянно дрейфовали вправо. То, что было непредосудительным в 15-м веке, вряд ли разминется с конкретной статьей современного уголовного кодекса. А раз так, то глупо обманывать самих себя.

У меня нет амбиций ругать съемочную группу этой ленты. Мне даже не особенно важно – связано ли появление фильма с амбициями турецкого государства, которым наверняка нужны свои кинематографические легитиматоры. Я не буду цепляться за точку зрения, что перед нами симптом внешнеполитического экспансионизма, которому, как известно, нужен более-менее крепкий фундамент национального мифа. Не буду хотя бы потому, что во всем мире снимается ура-патриотическое кино и кинцо – в зависимости от способностей авторской группы. И ленту «Патриот» с Мелом Гибсоном наверняка не любят в Великобритании, а «Тараса Бульбу» Владимира Бортко – в Польше.

Мне просто подумалось о том, что попытки вытащить из контекста исторического персонажа, сдуть с него груз ошибок, вложить в уста политкорректную (для целевой аудитории) речь и выпустить штурмовать кинозалы – смотрится, наверное, так же нелепо, как и упомянутый турецкий киноэкспромт. Героев прошлого нельзя оценивать мерками настоящего. Либо мы переносим в современность актуальную их эпохе нравственную парадигму, возводя ее в ранг стандарта, либо просто признаем историческими деятелями. И во втором случае современный мир начинает обретать общую историю.

Есть и еще один момент. В жизни каждой страны была эпоха, когда все, лежащее за границами привычной ойкумены, воспринималось как враждебное и чуждое. Это время определяло модель мировоззрения – ведь, если аккурат за границей деревни, города или страны начинается царство темных сил – то ключевой водораздел будет пролегать не по линии «хорошо-плохо» а по границе «свои-чужие». Точно так же если общество живет с пониманием того, что мир разный – но, в целом, люди везде – договороспособны, что есть точки пересечения и общие ценности (пусть и в самом общем варианте), то это иная линия поведения. Иной набор ценностей определяет иной пантеон героев.

Можно жить с ощущением того, что «страна в кольце врагов». А можно принять, что мир круглый, правд в нем много, а сравнивать их - бессмысленно. И твоя правда заканчивается там, где начинается правда другого. А потому навязывать кому-то что-то – глупо и бессмысленно. Не поймут. Не примут. Незачем.

Сравнительно безболезненно перенести в современный контекст можно лишь те исторические фигуры, что были чудовищно маргинальны в своем историческом окружении. Просветители, ученые, писатели – все те, кто жили «против ветра». А те, кто был «форматен» для своего времени – практически не имеют шансов оказаться «форматными» в нашем. Слишком разное понимание нормы.

Византийцы рубили головы взятым в плен турецким солдатам на крепостных стенах Константинополя. Армия Мехмета II казнила христианских моряков, взятых в плен после морских сражений.

А что если через эту призму взглянуть на любой отечественный исторический фильм?

Павел Казарин - публицист

Версия для печати