25.10.2012 | Игорь Бунин

Выбор России

Сейчас Россия стоит перед выбором пути, причем выбор делается не между Западом и Востоком, как это обычно считают. Выбор заключается между интеграцией в современное глобальное мировое сообщество или в обособлении от него (при этом обособление надо отличать от «идеальной» авткаркии – никто в России, кажется, не собирается повторять опыт Энвера Ходжи или семейства Кимов) ¹ .

«Восточная» ориентация невозможна хотя бы потому, что в отличие от Запада с его иудейско-христианскими корнями и постхристианской культурой единого Востока не существует. Почти полтора десятилетия назад российские политики мечтали об оси «Москва-Дели-Пекин». Однако Восток разнообразен и противоречив. Восток – это китайская авторитарная система, сочетающая способность заимствовать технические новшества при сохранении собственной идентичности. Это индийская модель, поддерживающая единство полиэтничной страны при сохранении многопартийной демократии, где оффшорные программисты соседствуют с кастовой деревней. Это современный Иран, сочетающий нефтяную экономику и теократическое государственное устройство. Интересы восточных стран противоречивы, но никто из них не рассматривает Россию в качестве своего приоритетного партнера.

Альтернативой Западу является не Восток, а обособление – начнем свой анализ именно с этого варианта. Примеров немало. Как обособился Китай, который может себе это позволить – в условиях, когда он фактически превратился в «мастерскую мира», средоточием индустриального уклада в мире, где Запад диктует постиндустриальную моду. При этом Китай связан огромным количеством «нитей» с Западом, что заставляет его поддерживать доллар, от стабильности которого во многом зависит экономика страны.

Обособление в современном мире – это добровольное согласие на то, чтобы оставаться на периферии. Причем в менее благоприятной ситуации, чем в Венесуэле, в которой имел место куда более «низкий старт» (достаточно сказать, что страна решала задачу ликвидации неграмотности). У нас же ситуация совершенно иная, хотя профессиональный уровень российских трудовых ресурсов переоценивать не стоит.

Недавно поступило сообщение о том, что Россия с нынешнего года прекращает участие в международном мониторинге образовательных достижений школьников (так называемая программа PISA). Тестирование навыков чтения и решения математических задач проводится раз в три года. В 2000 году мы были 25-ми из 32. По результатам 2009 года оказались на 41 месте из 65. Сейчас мы не узнаем, на каком месте находимся – но вряд ли приходится сомневаться в том, что показатели не улучшены, иначе не надо было выходить из программы.

Этот пример – один из признаков того, что в России предпринимаются шаги в рамках сценария обособления, причем не самый главный. Можно перечислять ряд законов, принятых в последние месяцы Государственной думой, которые вызвали серьезную критику со стороны представителей гражданского общества. Но основное не это, а то, что Россия живет на двух скоростях в информационной сфере, что способствует обособленческим тенденциям. На первой скорости находится меньшинство населения, которое уже живет в условиях постиндустриальном обществе, выезжают за границу, активно пользуются Интернетом и, соответственно, являются потребителями мировых информационных потоков. На второй скорости – большинство, которое редко покидает собственные квартиры (разве что для поездки на маленькую загородную дачу) и ориентировано на внутреннюю информацию, в первую очередь, из электронных СМИ. Таким образом, большинство населения объективно обособлено от глобального мира.

Соответственно, для первых «арабская весна» - это, как правило, народное восстание против диктаторов, для вторых – заговор против независимых государств. Первые в большей степени считает, что роль православной церкви в стране слишком велика. Вторые полагают, что чувства верующих надо защищать с помощью уголовного кодекса. Для одних мнение крупнейших международных правозащитных организаций заслуживает, как минимум, заинтересованного внимания – в том числе когда речь идет о России. Вторые считают правозащитников агентами Запада и доверяют докладам нашего МИДа, в которых про Америку говорится в, казалось бы, давно забытой советской стилистике (разве что без традиционного «там негров бьют» - все же президентом США является афро-американец). И так далее.

«Соотношение сил» может примерно проиллюстрировать исследование Левада-центра, согласно которому более двух третей россиян – 70% – никогда не бывали за пределами бывшего СССР, а загранпаспорт есть всего у 17% граждан России. При этом по делам за границу выезжает около 8% россиян (из них 3% - один раз в 2-3 года или даже реже). На отдыхе или в частных поездках за границей бывают около 16%, но из них 9% раз в 2-3 года или реже. Таким образом, через два десятилетия после распада СССР лишь явное меньшинство россиян может позволить себе выехать в так называемое «дальнее зарубежье» - вместо железного занавеса действует финансовый.

На первый взгляд кажется, что эти данные противоречат другим – о быстром росте Интернет-аудитории. Действительно, по данным Фонда «Общественное мнение», пользователями Интернета является 51% жителей России. По данным TNS, в Москве проникновение Интернета уже составляет 71%. Но посещение Интернета далеко не всегда означает расширение кругозора. Огромное количество россиян используют Сеть либо для решения сугубо прикладных задач (от покупок до скачивания рефератов), либо для продолжения общения в кругу своих знакомых «в реале». Интернет является для большинства россиян «инструментом», дополняющим привычные им форматы, а не частью стиля жизни. Политизированный Интернет составляет лишь сравнительно небольшую часть Рунета.

Однако и в России «обособленческий» курс представляется тупиковым по трем причинам. Первая – настроения большинства, которое его поддерживает, нестабильно и подвержено раздражению. Оно одновременно хочет и стабильности, и изменений – поэтому востребованными оказываются жесткие призывы наказать и «навести порядок», направленный против всех, кто не соответствует социальной норме. В качестве объекта наказания могут выступить и чиновники, и другие представители элит, и оппозиционеры и столичные «тусовщики» - то есть практически все, отличные от «среднего россиянина». Пока недовольство не достигло предела, который привел бы большинство населения к занятию нонконформистской позиции, но нельзя исключать такого развития событий в перспективе.

Вторая причина – настроения элит, которые тоже не хотят мобилизации. Они востребуют безопасность и комфорт, и негативно относятся к планам собственной «национализации», видя в нем вариант дамоклова меча. Анонсированное возвращение Геннадия Тимченко в Россию вряд ли будет для них образцом – у абсолютного большинства представителей элит нет столь мощной системы связей, они чувствуют себя куда более уязвимо. Другое дело, что консолидация элит на основе этого «негативизма» весьма маловероятна – ее представители будут, как и ранее, выбирать индивидуальные стратегии адаптации к существующим реалиям.

Третья причина – нехватка сфер, в которых Россия имеет конкурентное преимущество. К таковым можно отнести, кроме сырьевой сферы, атомную энергетику и некоторые отрасли ВПК, в основном, относящиеся к армии ХХ века (в частности, военное авиастроение). Но уже бронемашины и «Мистрали» приходится закупать за границей. 75% ВПК находится в архаичном состоянии. «Новая индустриализация» невозможна, причем не только из-за пресловутой коррупции - к мобилизационному обществу, даже слегка напоминающему сталинское, не готово ни большинство, ни меньшинство. А в других условиях дело может ограничиться лишь паллиативными мерами. В этих условиях обособление будет означать деградацию – вопрос только в том, с какой скоростью.

Неудивительно, что даже поглощая ТНК-ВР (мера, явно направленная на дальнейшее огосударствление «нефтянки»), «Роснефть» не может обойтись без стратегического альянса с ВР. Это дает ей новые технологии, а также такой нематериальный, но немаловажный в современном мире ресурс как респектабельность.

Теперь о варианте интеграции в глобальный мир. Он менее понятен населению, потому что предусматривает очень серьезное изменение сознания людей на всех уровнях. Отказ от ощущения собственной правоты во всем, и понимание того, что нам предстоит ускоренное «догоняющее развитие». Ценностную революцию, которая может носить психологически болезненный характер для традиционалистского общества. Интеграция невозможна без своего 68-го года (вместо высвобождения энергии молодежи в этом году СССР раздавил «Пражскую весну»), восприятия современных плюралистических ценностей, хотя бы частичного отказа от принятых в стране жестких иерархических моделей. Перехода к «экономике интеллекта», где ставка делается на инициативных людей, способных не только генерировать идеи, но и коммерциализировать их. Необходимо создавать новые конкурентоспособные продукты и предлагать их не только внутреннему, но и мировому рынку.

Такие изменения в условиях инерции, которому подвержено большинство общество, могут быть проведены только при наличии политической воли и союза между государством и наиболее динамичными общественными группами с постепенным вовлечением в проект других социальных групп, которые могут стать «получателями выгод» от позитивных изменений. По сути дела, речь может идти о наиболее амбициозном нереволюционном проекте, начиная с петровских времен – с той разницей, что сейчас результата можно достичь не столь жестокими методами. Однако против этого варианта играет все больший стилистический диссонанс между его потенциальными участниками, а также вполне понятное нежелание большинства элит идти на изменения (они вполне удовлетворены статус-кво) и страх общества перед рисками.

Однако этим рациональным – и весьма печальным – аргументам можно противопоставить то, что в истории России были случаи, когда запрограммированные «тупиковые» варианты сменялись на открывающие новые возможности сценарии. После неудачных Азовских походов к власти пришел Петр, прорубивший окно в Европу. После тупика николаевской России, трагически проявившегося в Крымской войне, состоялись Великие реформы Александра II. Хотелось бы только, чтобы свой новый шанс Россия использовала в более благоприятной ситуации – а не после поражения.

Игорь Бунин - президент Центра политических технологий

Версия для печати