07.12.2012 | Павел Казарин

Про закон и справедливость

Знаете, что общего у тех, кто доволен приговором Расулу Мирзаеву, от удара которого в итоге погиб студент Иван Агафонов, и тех, кто этим вердиктом возмущен? Общее в том, что ни те, ни другие не анализируют приговор с точки зрения буквы закона. Не взвешивают аргументы прокуратуры и адвокатов. Они вообще следят за процессом лишь с точки зрения бесхитростной фабулы: кавказский рукопашник-чемпион убил русского. И исходя из этого, одни требуют Мирзаева посадить, а другие – освободить. Всех живущих в стране можно разделить на тех, кто хочет жить по закону, и тех, кто хочет жить по справедливости. Но живем мы в дерьме именно из-за вторых.

И так у нас на постсовке происходит везде. В Баку считали, что офицер Рамиль Сафаров, зарубивший армянского коллегу на учениях в Венгрии, совершил «правое дело». В Махачкале то же самое думают про Мирзаева. А в Грозном верят в правоту убийц полковника Буданова. А когда кто-то начинает твердить о торжестве закона – на него смотрят с сожалеющим презрением. Примерно как на человека, ляпнувшего скабрезность или благоглупость в просвещенной тусовке. В ответ цитируют Данилу Багрова с его хрестоматийным «сила в правде…» и советуют перестать валять дурака.

Но все те, кто считают правовой нигилизм нормой жизни – просто не хотят смотреть дальше собственного носа. А перспектива подобных рассуждений довольно проста: если ты меряешь жизнь справедливостью в своем собственном разумении, то страна мгновенно начинает дробиться на десятки миллионов носителей трактовок этой самой справедливости. Которые конечно иногда могут совпадать, но чаще – нет. И получается график с огромным числом кривых – когда часть из них соединяются, это называют консенсусом социальной или национальной страты. А если таких консенсусов больше одного – это готовый запал для пороховой бочки.

Закон для того и нужен, чтобы служить единой измерительной шкалой для индивидуальных или коллективных поступков. Он вполне может быть несправедлив – как были несправедливы законы нацистской Германии. Но это не дает повода впадать в легкость тотального отрицания – в нормальной современной стране законодательство всегда остается в прицеле общественного внимания. И даже какой-нибудь Брейвик имеет право на суд присяжных – как бы ни хотелось кому-то заменить его на суд Линча.

Я просто напомню, что Фемиду не случайно изображают с завязанными глазами. Напоминаю всем тем, кто привык подменять категории «виновен» и «невиновен» такими понятиями как «совершил правое дело» или «совершил неправое дело». Потому что в такой схеме никогда не удастся договориться. Карманник, укравший кошелек у работяги – виновен? А если у воришки дома больная мать и ему срочно нужны были деньги на лекарства? А если карманник – таджик, а работяга русский? А если наоборот? А если у русского дома больной отец? Подменив законность справедливостью ты рискуешь навсегда погрязнуть в делении окружающих на своих и чужих.

А это вообще довольно опасное занятие в тех странах, где полным-полно внутренних окопов. Национальные срезы, социальные границы, межа между городом и деревней, между приехавшими и коренными. Добавьте сюда возраст, происхождение, внешность, пол – и вы получите примерный набор характеристик, разное сочетание которых предлагается сделать общественным критерием виновности и невиновности. Хотя на самом деле только абсолютно слепой закон пожжет быть гарантией более-менее комфортного сосуществования.

Мне скажут, что законы пишут те, кто их потом сам не выполняет. Что обычный человек не имеет никаких шансов в схватке с правоприменительной государственной машиной, заточенной под обслуживание сильных и богатых. А чего вы хотели? Если вы хохочете над законопослушными немцами и гордитесь своей нерациональной нелогичностью – то иначе и не будет никогда. Спрос рождает предложение – пусть и не сразу. Но если спроса на жизнь по закону нет, то единственные коммивояжеры, которые к вам постучатся в дом, будут торговать беззаконием.

В любой момент общество делится на две группы – тех, кто полагает, что судят «кого надо» и тех, кто верят в то, что рано или поздно будут судить «кого надо». Мнение о том, что соответствие этому критерию должно выводиться не по итогу подсчета бюллетеней, а в результате адекватно выстроенного судебного процесса, воспринимается как инфантилизм. Сторонники этой позиции похожи на тех героев «Властелина колец», что полагали, будто кольцо всевластья подарит им силу для наведения порядка. И как их литературные прототипы они не были способны поверить в то, что это самое «судебное» кольцо всевластья в итоге превратит их в горлумов.

А ведь именно отношение к судебной системе в частности и к системе правосудия в целом – это лакмусовая бумажка, отличающая людей, с которыми можно жить в одной стране, от тех, с кем жить нежелательно. Потому что будь ты левым или правым, консервативным патерналистом или либертарианцем – ты в адеквате, если считаешь, что закон один для всех и суды не должны зависеть от «политической целесообразности». И будь ты хоть трижды просвещенным интеллектуалом, знающим назубок Шопенгауэра или героем всех на свете войн – грош тебе цена, если ты не готов признавать, что твое мнение вовсе не обязательно должно быть единственно верным.

Наша проблема в том, что мы не верим в правосудие как в систему – и наше неверие распространяется на все суды мира. В каждом вердикте мы видим чью-то руку – и верим, что либо вышестоящее здравомыслие направляет судью в сторону «правильного вердикта», либо что чья-то злая воля заставляет его выносить «неправильный приговор». Когда Украина проиграла Румынии разбирательство за шельф пограничного острова Змеиный в Европейском суде – по реакции людей можно было легко определить, к какому лагерю они принадлежат. Потому что термин «оттяпали» на Украине употребляли только те, кто не способен в принципе уразуметь, что представляет из себя нормальный судебный процесс в неангажированном суде.

Уж простите за легкомысленность сравнения, но в идеале отношение к судебным решениям должно напоминать отношение к футбольному судейству в серьезных лигах. Никто не ждет, что арбитр начнет подыгрывать какой-то из команд, а если такое паче чаяния происходит – все знают, что результат может быть пересмотрен. И проигрывает та команда, которая оказалась слабее подготовлена к честному состязанию. Так и суд представляет из себя состязание обвинителя и защитника по четко установленным правилам, где из-за некомпетентности адвоката или следователя чаша весов может склониться в одну или другую сторону. И суд среди прочего оценивает доказательность и профессионализм каждой из сторон, а не пытается угадать, на чьей стороне народные симпатии. Суд – это всего лишь вполне себе такая линейка, оценивающая почти что математическую реальность - убедительность доказательств.

Да, эта идеальная схема, которую нельзя запустить одномоментно в любой стране. Но если не двигаться в этом направлении, не хотеть ее, не мечтать о ней, то она так и останется в категории «благоглупостей» без каких-либо шансов на воплощение. И мы продолжим биться лбом о реальность, в которой есть место «высокому» заступничеству или национальному лобби, и почти нет – торжеству закона.

Мне твердят, что изменить судебную систему нельзя без изменения общего порядка дел в стране. Вполне допускаю. Но дело даже не в этом, а в отношении к правосудию со стороны всех недовольных порядком вещей. Потому что правые и левые, националисты и либералы могут очень долго спорить о самых отвлеченных вещах и явлениях, истории и будущем. Но во всей противоречивости их взглядов есть то, что вполне могло бы стать точкой консенсуса и, одновременно, критерием, отделяющим нормальных от ненормальных. Этот критерий звучит как торжество закона. Не для побежденных или победителей, не борьба за «перераспределение добра», а за то единственное равенство, которое в этом мире только и возможно – равенство перед правилами игры. И, возможно, что в такой стране скол зубной эмали омоновца не будет стоит дороже, чем «причинение смерти по неосторожности».

Пора взрослеть. Пора завязать Фемиде глаза.

Павел Казарин – политический обозреватель, публицист

Версия для печати