29.04.2013 | Татьяна Становая

Либерал Путин и «кровожадные лица»

25 апреля президент России Владимир Путин впервые в рамках своего третьего срока провел «прямую линию», отвечая на вопросы, как гостей студии, так и простых россиян через телемост с несколькими населенными пунктами. Традиционно это стало одним из главных политических событий: «прямые линии» тщательно анализируются с точки зрения их содержания и понимания внутренней политической кухни, а также выполняют и прикладную роль непосредственного взаимодействия президента с его целевыми аудиториями.

Нынешняя «прямая линия» сохранила все ключевые функции всех предыдущих подобных мероприятий. Это социальная терапия, поддержание имиджа Путина как национального лидера, подчеркивание его безальтернативности, детальное обыгрывание ключевых лидерских качеств – непринужденность, глубокая осведомленность в основных темах государственного управления, компетентность, близость к простому народу. И, тем не менее, несмотря на то, что подобные «прямые линии» часто походят на один и тот же повторяющийся обряд глобального самопозиционирования, в нынешнем году были и свои особенности, которые диктовались новым качеством политической ситуации в стране, а также определялись уникальным для путинского режима положением правительства.

Во-первых, отдельно стоит отметить новый формат «прямой линии». Телемосты были установлены всего с 6 населенными пунктами: 2 поселками и 4 городами. Большинство же вопросов поступило из студии: от ведущих, а также приглашенных гостей, среди которых были и представители «социальных классов» (врачи, учителя, рабочие, колхозники), и журналисты, и члены правительства, и эксперты, и доверенные лица Путина. Студия, за редким исключением, была почти полностью лояльна президенту.

Характер коммуникаций в таком обновленном формате был более управляемым по сравнению с предыдущими «прямыми линиями», когда большинство вопросов исходило от «народа». Напомним, что в конце прошлого года ходили слухи, что Кремль вообще отказался от формата «прямой линии». Однако затем это было опровергнуто. Конец 2011 и начало 2012 года, вероятно, усилили внутри властной элиты чувство повышенного политического риска и непредсказуемости. И в данном случае неважно, могло ли проведение «прямой линии» в старом формате принести неприятные сюрпризы. Важно, что новый формат заметно снижал вероятность «сюрпризов».

Во-вторых, контекст нынешней прямой линии определялся противоречивыми отношениями между Кремлем и правительством, что сразу стало темой номер один в студии. В прежние годы путинского правления, не считая четырех лет президентства Медведева, внутривластные противоречия были периферийной темой. Сейчас, после формирования конструкции взаимодействия слабого кабинета министров и политически доминирующего Кремля, интрига «висящих в воздухе» кадровых перестановок задает и фон «прямой линии».

«Прямая линия» в этом контексте оказалась весьма информативной. В первую очередь, Путин дал понять, что не видит позитивных результатов работы правительства, но готов дать ему еще некоторое время для того, чтобы проявить себя. «Особых мер пока-то и не было», - сказал президент, отвечая на вопрос об эффективности стимулирования экономического роста кабинетом Медведева. «Правительство недоработало», - сказал президент, упрекнув правительство в затягивании срока принятия стандартов оказания медицинских услуг. К 1 марта не утверждена и пенсионная формула. Путин своими ответами создавал устойчивое впечатление, что без его личного вмешательства ни один вопрос не решается на уровне кабинета министров. В прямом эфире он разрешил и еще один спор – о страховых взносах индивидуальных предпринимателей. Путин дал указание правительству принять схему, по которой ИП с оборотом до 300 тысяч рублей в год будут платить страховые взносы в размере 1 минимального размера оплаты труда (а не двух как ранее). Против этого ранее выступали Минфин и социальный блок правительства, - за – министр экономики Андрей Белоусов. Путин отметил, что хотя это и создает риски разбалансировки пенсионных прав и создает проблему выпадающих доходов бюджета, все же лучше получить хоть что-то, чем платить официально незанятым людям еще и пособие по безработице.

В отношении правительства Путин формально вел себя достаточно корректно. Однако акценты были расставлены так, что кабинет министров постоянно выглядел «слабым звеном» в системе управления страной. Путин не спешил брать на себя ответственность за неэффективность работы правительства, но при этом оказывал кабинету демонстративно пренебрежительное покровительство, которое, как создавалось впечатление, может вскоре закончиться.

Отсюда еще один путинский прием – это создание альтернативных центров влияния вокруг правительства. Один из таких центров был презентован в рамках «прямой линии» - бывший вице-премьер и министр финансов Алексей Кудрин. Диалог Путина и Кудрина ясно указывал на крайне высокий уровень доверия между этими двумя фигурами, а также значительное влияние Кудрина на принятие ключевых решений в сфере бюджетно-экономической политики и его доступ в «высокие кабинеты». Со скандалом уволенного Медведевым Кудрина, Путин дважды называл «лучшим министром финансов в мире». И хотя президент затем оговорился, что это не означает, что он и лучший «министр социального развития», все в этом разговоре подчеркивало уникальный неформальный статус Кудрина как ближайшего советника главы государства. Этот особый статус придавал весомости и той критике, которая была предназначена правительству и которая прозвучала именно из уст бывшего министра финансов. Сложившаяся информационная картинка создавала стойкое ощущение, что правительство работает настолько плохо, что Кудрин даже не считает нужным попробовать что-то исправить изнутри власти. «Сегодня мы не имеем программы разворота страны от нефтяной зависимости, где бы мы четко отдали каждой мере: и деньгам, и институциональным реформам, и структурным, и роли регионов... — должное место. Вот в чем проблема, Владимир Владимирович! Выполнять другие, инерционные процессы и ручное управление... Все-таки я этим не готов заниматься, а заниматься — реальными делами», - сказал Кудрин.

Среди других альтернативных центров влияния важно назвать и созданное впервые «надправительство», совещание которого прошло 22 апреля в Сочи. Вопросы стимулирования экономического роста переданы на разработку Эльвире Набиуллиной и Игорю Шувалову. Последний, кажется, становится оперативным центром управления кабинетом министров, в то время как Медведеву все больше отходят представительские функции. Из нескольких вариантов политического купирования влияния Медведева (в числе них – отставка премьера или кадровые перестановки внутри кабинета), Путин выбрал пока наименее радикальный – перераспределение реального влияния в пользу кремлёвских и околокремлёвских «институтов» и фигур. Политическая же ответственность за падение темпов экономического роста и падение доходов ложиться на Медведева. Интересно, что в последние месяцы темы социальной несправедливости, зарплат, тарифов ЖКХ стали более активно муссироваться на центральных телеканалах, причем с критичной позиции по отношению к правительству.

В-третьих, нынешняя «прямая линия» отличается подчеркнутым «консерватизмом» аудиторий. Это не новая тенденция. Однако в этот раз особенно сильно была заметна разница между повесткой дня внесистемной оппозиции и повесткой дня «народа», так как это было представлено в прямом эфире. Путин на фоне задаваемых вопросов выглядел умеренным либералом. Симптоматично прозвучала реплика главного редактора «Эха Москвы» Алексея Венедиктова (его ведущие представили как человека, отказавшегося быть доверенным лицом Путина). «Ваши доверенные лица какие-то кровожадные: один требует посадить Сердюкова, другой – посадить Чубайса. Хорошо, что я от этой компании отошёл», - признался Венедиктов, задав Путину единственный блок вопросов, актуальный для активного оппозиционного меньшинства.

Действительно, уровень консерватизма аудиторий был заметно повышенным, хотя и содержательно не новым. Путина просили вернуть смертную казнь, принять более решительные меры по расследованию коррупционных дел, в которых замешаны бывший министр обороны РФ Анатолий Сердюков и его знакомая Евгения Васильева, наконец, посадить Чубайса. «Народные вопросы», которые де-факто формулировали якобы доминирующую в стране народную повестку дня, строились на приоритетах исключительной социальной справедливости, порядка, доверия национальному лидеру, его исключительности и безальтернативности, а также большом наборе «бытовых», каждодневных проблем – цены на бензин, тарифы ЖКХ, плохие дороги и т.д.

В этой связи интересно, что «прямые линии» все больше выполняют роль не только презентации Путина, но и презентации повестки дня «народа», что должно задавать некий тренд в информационном пространстве и диктовать оппозиции список «правильных» тем. При этом Путин вовсе не спешит солидаризироваться с консервативным большинством. Он публично берет на себя роль арбитра между более либеральными элитами, опасающимися авторитарного реакционного тренда, и «народом», якобы жаждущим радикальных мер против «либералов» (хотя в реальности народ желает вовсе не этого, а эффективности социально-экономической политики, которую режиму все труднее демонстрировать).

Отсюда, в-четвертых, Путин, вероятно, и презентует себя, и ощущает себя в качестве топ-менеджера построенной им системы, где есть самые разные идеологические течения, но которые в итоге все замыкаются на Кремль (а это значит появление риска того, что и ответственность за неэффективность все в большей степени будет возлагаться на него). В любой теме, касающейся встроенных во власть элементов или фигур, Путин не спешит занимать четкую позицию, то есть ему приходится «выкручиваться», чего раньше не было. Вопросы внутривластных разногласий выводятся из «народной повестки дня». Отсюда и весьма сдержанная реакция Путина на требования активизировать расследование коррупционных дел в отношении Сердюкова. Отсюда и заметное снижение открытости «внутренней политической кухни». Это становится «внутренним делом власти».

Зато, в-пятых, вопросы формальных демократических процедур и политической конкуренции в рамках публичного поля сохранили высокий интерес Путина. Однако в отличие от предыдущих «прямых линий», вопросы взаимодействия власти и оппозиции были максимально локализованы в диалоге Путина с Венедиктовым, который на протяжении последнего года позиционировался Кремлем как руководитель предвзятой и ангажированной радиостанции. На практике это означает, что Путин и официальная пропаганда снижают значимость этой темы, пытаясь дискредитировать демократические ценности, демонстрируя, что современная демократия якобы чужда «народным» ценностям. Примечательно в связи с этим, что соответствующие вопросы были заданы Венедиктовым – представителем элиты.

Практически ни в чем Путин с Венедиктовым не согласился: ни с опасениями возвращения сталинизма, ни с тенденциями ужесточения режима, ни с антидемократическим характером принятых в течение года законодательных актов, ни с политическим характером уголовных дел против оппозиционеров и участников акций протестов («болотное дело»). Содержательно президент не сказал ничего нового. Однако в отличие от прежних комментариев на эти темы, он позволил себе гораздо большее хладнокровие и спокойствие. Единственный вопрос, в котором он позволил себе некоторые эмоции – это дело против Алексея Навального. Президент выразил уверенность, что суд над Навальным будет предельно объективным. «Люди, которые борются с коррупцией, сами должны быть кристально чистыми, иначе все это приобретает форму самопиара и политической рекламы. Перед законом должны быть все равны. И ни у кого не должно быть иллюзий - если кто-то громко кричит «держи вора», то это не значит, что ему самому позволено воровать», - заявил Путин.

Путин в своих ответах традиционно пытался противопоставить труд государственного управленца и деструктивную деятельность оппозиционеров. Но из тональности его выступления можно сделать вывод, что он стал спокойнее воспринимать активность последних, он чувствует себя уверенно, а саму оппозицию достойным соперником не считает. Президент предложил внесистемной оппозиции, используя законодательные возможности, легализоваться и участвовать в парламентских выборах. Однако в целом публичная политика становится темой, которая сознательно маргинализируется в информационном пространстве как заведомо «грязная» и не имеющая ничего общего с добросовестной работой самой власти.

В рамках «прямой линии» президента был задан тот формат и содержание дискурса, которые в полной мере отвечают представлениям Кремля и Путина лично о должном наполнении диалога власти с обществом. Однако такой формат и такое содержание оставляют за рамками проблемы реальной поляризации внутри российского общества, обострения социальных проблем, растущей неудовлетворенности эффективностью госуправления и коррупцией, отсутствием политической конкуренции. Сформулированная в рамках «прямой линии» повестка и характер ее обсуждения отражают скорее желаемое, все более расходясь с действительным. Происходит «рутинизация» «прямых линий», что в итоге сказывается и на «рутинизации» образа Путина.

Татьяна Становая – руководитель аналитического департамента Центра политических технологий

Версия для печати