08.07.2013 | Александр Голубов

Турецкий путь для Египта

Возвращение военных к власти в Египте вызвало крайне противоречивую реакцию среди политиков и экспертов. От позитивных оценок тех, кто опасался ползучей исламизации под руководством «Братьев-мусульман», до обвинений в путче от сторонников чистоты демократических процедур. Однако наиболее ожесточенные споры вызывает не моральная оценка происходящего – с тем, что говорить о демократии в Египте пока что не приходится, согласно подавляющее большинство комментаторов, – а прогнозы дальнейшего развития событий.

Учитывая тот факт, что военные сместили президента-исламиста, очень велик соблазн провести параллели с Турцией, где на протяжении десятилетий вмешательство военных формально оправдывалось препятствованием сползанию страны с пути, определенного Ататюрком. Именно этому, по мнению многих экспертов, Анкара обязана своим нынешним экономическим процветанием и относительной демократичностью.

Однако схематичность подобного подхода заметна с первого взгляда. Прежде всего, разница в том, что в Турции и в самом деле существовало наследие Ататюрка, которого у египетских военных попросту нет. Но идеализировать турецкую систему также нет никакого смысла – на вопрос, способствовало ли развитию Турции вмешательство армии или же наоборот мешало, вряд можно дать столь уж однозначный ответ.

Пытки, исчезновения политических оппонентов и постоянное давление на законно избранных политиков явно не вписываются в образ защитников демократии. А популярный миф о защите светских достижений кемалистской Турции в качестве оправдания таких перегибов также не выдерживает критики. Защита от религиозных идеологий всегда служила поводом для того, чтобы армия сохраняла за собой ведущие позиции в контролируемом ими государстве.

В этом, и лишь только в этом ситуации в прошлом Турции и настоящем Египта сходны между собой. Как когда-то турецкие военные, их египетские коллеги после свержения Мубарака не желали управлять самостоятельно, предпочитая делать это чужими руками, однако сохраняя за собой право в любой момент вмешаться в ситуацию, если он будет выходить из-под контроля, угрожая их привилегиям и финансовому могуществу.

Но так или иначе, турецкая армия была вынуждена соблюдать хотя бы видимость соблюдения тех самых кемалистских принципов, защита которых использовалась ими в качестве повода для захвата власти. Членство в НАТО и декларация стремления Турции в Евросоюз умеряли амбиции военных, а традиция относительно демократических выборов турецкому обществу с каждым годом становилась все более и более близкой. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в течение нескольких лет после очередного захвата власти армия вновь передавала ее в гражданские руки, и в один прекрасный день военные утратили возможность влиять на турецкий политический пасьянс.

Поэтому верить в то, что мы наблюдаем за начальной стадией развития турецкой модели в Египте, было бы, по меньшей мере, наивно. Дело даже не в вышеупомянутом отсутствии египетского ататюрка, указывающего своим перстом те рамки, в которых должно развиваться египетское общество, и охранять которые призвана армия. Десятилетия военной диктатуры и несвязанность Египта международными обязательствами по сохранению демократии в своих границах создают тот фон на котором движение Каира по дороге, которую уже прошла Анкара, кажется очень маловероятным. Да и вынужденному просыпаться от многолетнего сна и измученному нищетой и бесправием египетскому обществу будет крайне сложно нащупать хоть какую-то дорогу из того тупика, в котором оно сейчас находится. А вот военным в таком тупике может быть очень комфортно.

Версия для печати