05.08.2013 | Марина Войтенко

Июльский сюрприз промпроизводства. Приглашение к выводам

Традиционно в начале месяца банк HSBC опубликовал данные по индексу деловой активности в обрабатывающих отраслях (PMI), рассчитываемому совместно с агентством Markit на основании результатов опросов менеджеров по закупкам в промышленной сфере. Июльский показатель практически лишил надежды на позитивное развитие динамики промышленности.

В мае совокупный индекс объемов производства составлял 50,0 баллов¹ , в июне – подрос до 50,1 балла. Правда, в сфере услуг он упал в начале лета до 48,8 против 51,4 балла в конце весны. В то же время в обработке было зафиксировано первое с января-2013 ускорение до 51,7 балла, что давало надежду на некоторое оживление в отрасли. Однако июль не оставил поводов для оптимизма.

Показатель снизился резко – до 49,2 балла. Такое падение деловой активности отмечается впервые с августа 2011 года, а сам результат – худший с декабря кризисного 2009-го. Ключевым фактором общего ухудшения ситуации в обрабатывающих отраслях России в июле стало отсутствие роста новых заказов, который, хоть и отличался слабыми темпами, но наблюдался 21 месяц. Основная причина негативного тренда – слабый внутренний спрос.

Ухудшились и другие составляющие индикатора. Индекс выпуска продукции упал с 52,4 в июне до 48,7 в июле, максимальными с начала года темпами сокращается занятость. Респонденты HSBC третий месяц подряд отмечают увеличение запасов. В банке подчеркивают – такая динамика наблюдалась только в кризисные 1998 и 2008 годы. Несмотря на то, что темпы роста цен на сырье и материалы были максимальными с начала года, общий уровень инфляции закупочных цен остался исторически слабым, так как низкий спрос не дает возможности предприятиям в полной мере компенсировать повышение тарифов естественных монополий² . Понятно, что такие оценки производственников свидетельствуют об ожиданиях спада.Среди показателей, на основании которых делаются выводы экспертов и участников рынков, индекс PMI HSBC и Markit является одним из основных, так как основан на репрезентативной выборке, а широта международного охвата позволяет судить на основе сопоставимых данных как о национальных, так и о глобальных экономических тенденциях. Сравнение с другими, ориентированными больше на региональные особенности (как экспертными, так и официальными) опережающими индикаторами может и не дать равенства цифровых значений, но тренды всегда совпадают. Однако есть и исключения.

Так, в июле PMI для Китая от HSBC и в официальной версии КНР разошлись в знаках. Первый указывал на снижение деловой активности – индекс упал до минимума одиннадцати месяцев до 47,7 с 48,2 балла в июне, сокращение показателя наблюдалось третий месяц подряд. По официальной же версии он составил 50,3 против 50,1 балла за предыдущий месяц при прогнозе в 49,8 пункта, что является отражением не спада, а роста. Опрошенные Financial Times аналитики обращают внимание на то, что власти Поднебесной в 2013 изменили методику расчета индекса, и с тех пор он перестал соответствовать всем другим показателям. Кроме того, на его уровень существенным образом влияет и методика выборки. Если госстатистика Китая учитывает данные по крупным предприятиям (в основном государственным), то опросы HSBC и Markit охватывают и мелкие, и средние частные компании. Эксперты и участники рынков в такой ситуации предпочитают доверять PMI от HSBC. Тем более что некоторые составляющие индекса и по официальным данным не переступили рубеж позитива в 50 баллов (например, индекс безработицы в промышленности составил в июле 49,1). Неудивительно поэтому, что официальная версия о росте деловой активности в Китае воспринимается, скорее, как «особенность национальной статистики».

Российские же экспертные и официальные оценки вполне корреспондируются с международными. О резком ухудшении ожиданий в обработке в отношении спроса, выпуска и общей экономической ситуации на ближайший квартал свидетельствует индекс предпринимательской уверенности (ИПУ) Росстата³ . Так же, как и респонденты HSBC, руководители промпредприятий отмечают снижение занятости в своих отраслях. По данным Центра конъюнктурных исследований Высшей школы экономики (ЦКИ ВШЭ), анализировавшего проведенный Росстатом опрос промышленников, в июле о сокращении персонала сообщили 16% предприятий, что является трехлетним максимумом.Индекс деловой среды Российского союза промышленников и предпринимателей в июле тоже остался в негативной зоне. Индекс промышленного оптимизма (ИПО) ИЭП имени Егора Гайдара также подтверждает избыточность запасов (доля ответов «ниже нормы» составила 6%, что является историческим минимумом для всего периода с 1993 по 2013 год минимумом показателя) и снижение уровня обеспеченностью заказами (на пять месяцев против средних для 2010-2012 годов шести). Респонденты и Росстата, и ИЭП не намереваются увеличивать капвложения в обозримом будущем и не видят среди факторов, ограничивающих рост, проблему доступности и стоимости кредитных ресурсов.

Одно из самых безнадежных занятий на свете – оспаривать факты, отражающие объективную экономическую реальность. С этим все более-менее понятно: если в первом полугодии промышленность балансировала между стагнацией и слабым ростом, то июль, похоже, изменил качество такого эквилибра. Ныне у него уже иная грань – между стагнацией и рецессией.

Естественно, отрицательный разрыв выпуска стал больше. Вполне вероятно, что не замедлят обнаружить себя и такие его «производные», как снижение спроса на рабочую силу, торможение заработных плат, увеличение недозагрузки производственных мощностей, обострение ценовой конкуренции предприятий и т.п. На этом фоне возрастает востребованность мер по стимулированию экономического роста, пакет которых был одобрен Правительством РФ 25 июля с.г. Некоторые эксперты, к примеру, не исключают и того, что ослабление монетарной политики Банка России может состояться несколько ранее, чем к середине осени – срока, который ожидался еще пару недель назад.

Вполне возможно, что некоторый эффект от них к концу года может наложиться на завершение очередных олимпийских объектов и запуск ряда новых мегапроектов. В итоге экономика покажет вполне пристойный, с учетом нынешних обстоятельств, темп ВВП, может быть, даже чуть выше прогнозируемых МЭР 2,4%. Вместе с тем, понятно и то, что даже такой слабый рост будет не вполне органическим и пришпоривать далее сильно хромающую экономику может и не получиться. Не случайно прогнозы-2014 в большинстве своем хуже ожиданий текущего года.

В этих условиях непреходяще актуальным остается вопрос, что же именно следует стимулировать, то есть сокращать разрыв фактического выпуска с его потенциалом, в той же промышленности, демонстрирующей уже несколько лет устойчивое увядание спроса на свою продукцию. Ощущения от того, насколько отечественные компании попадают в складывающиеся общемировые тенденции развития индустриального сектора, вовсе не благостны.

Прежде всего, коренным образом меняется то, что в рамках российской традиции называют «экономика и организация промышленного производства». В июле группа исследователей из Chatham House, ведущего британского аналитического центра по проблемам мировой политики и экономики, опубликовала весьма примечательный доклад⁴ о долгосрочных перспективах индустриальных секторов глобального хозяйства.

Поводов для размышлений и выводов он содержит изрядно. Приведем лишь некоторые. Во-первых, промышленности в классическом понимании все меньше в развитых странах (при этом постоянно укрепляющих собственный потенциал «генерации» технологических прорывов⁵ ) и все больше в развивающихся экономиках.15 лет назад на их долю приходилось 20% мировой добавленной стоимости в индустрии, теперь – уже треть. Заметим, что этот общемировой глобальный сдвиг России почти не коснулся. В 2011 году промпроизводителем номер один на планете стал Китай. В прошлом году он, кстати, произвел автомобилей (отвлечемся от качества этой продукции) больше, чем США и Япония вместе взятые.

Во-вторых, индустриальные секторы сегодня и даже в конце прошлого века (в котором осталась значительная, если не большая часть отечественного производства) – это понятия далеко не совпадающие по содержанию. Последнее буквально на глазах основательно усложнилось. Так, в развитых странах остаются отрасли, с одной стороны, максимально открытые для встречи с новой технологической волной, с другой – способные задавать импульсы к формированию глобальных цепочек добавленной стоимости (как правило, в рамках стратегий и рыночного поведения ТНК, создающих взаимосвязанные производства какого-либо сложного конечного продукта нередко в десятках стран). Напомним, доля товаров, произведенных в таких цепях на ряде мировых рынков, достигла двух третей и более. Всего же глобальные компании создают до половины мирового ВВП. Россия опять-таки находится лишь в самом начале освоения этой новой реальности.

В-третьих, тренды в развитии промышленности (иначе говоря, стандарты международной конкурентоспособности) теснейшим образом связаны с изменениями структуры спроса в мире в целом. К 2020 году три четверти мировой покупательной способности будет приходиться на развивающиеся страны (доля Китая и Индии составит 43%). Такой взрывной рост консьюмеризма, как считают многие эксперты, будет обязан прогрессирующей урбанизации, расширению границ среднего класса (не менее чем на 1 млрд. человек), «догоняющей» ориентации на мировые бренды и потребительские стандарты развитых стран. В последних также намечаются немалые перемены – стареющее население предъявляет все более жесткие требования к энергоэффективности, экологичности, износостойкости, высокому качеству потребляемых промышленных товаров.

Еще одна крайне немаловажная перспективная тенденция⁶ – выравнивание удельных весов индустриальных секторов в структуре ВВП. Односторонний упор на узкую группу «лидеров» (будь то ТЭК или ОПК) на «длинном горизонте» объективно усиливает уязвимость национального хозяйства к внутренним и внешним шокам. При этом изменяются и сами критерии «индустриальной развитости». Конечно, экономика, претендующая на это звание по-прежнему обязана как минимум быть способной произвести конкурентоспособный автомобиль (через 5-7 лет – электромобиль), авиационную и аэрокосмическую технику, критический минимум передовых вооружений, океанские суда, средства для высокоскоростного железнодорожного транспорта и т.п. Умение все это делать – функция от «протяженности» и слаженности производственно-технологических цепей, насыщенных в каждом звене хай-теком⁷ .

Все это, безусловно, необходимо, но теперь уже недостаточно. Наряду с «железом» все большее значение приобретает собственно человеческий капитал. Если в экономике нет секторов, обеспечивающих прогресс информационно-цифровой «среды обитания» или продвинутой медицинской и фармацевтической промышленности, то индустриально развитой она считаться не может.

Какое же отношение вышесказанное имеет к текущему моменту? Да, самое прямое. Объявленная готовность применить стимулирующие меры вкупе с началом инфраструктурных мегапроектов, по-видимому, сможет поддержать российскую промышленность на плаву. Ее the day after, однако, выглядит сильно неопределенным. В последнее время много и часто говорят о необходимости реиндустриализации, новой промышленной политики и т.п. Ровно та же дискуссия и с не меньшим накалом идет и в развитых странах. Только речь в них – не об отраслевых приоритетах, а о способности экономики постоянно отвечать на вызовы конкуренции, оказываясь с новыми продуктовыми линейками вовремя и в нужном адресе глобального хозяйства.

Отсюда и такие черты «новой промышленной политики» как противодействие протекционизму, укрепление конкуренции, справедливое межотраслевое распределение стоимостного эффекта от глобальных производственных цепочек, диверсификация технологий, защита интеллектуальной собственности, инвестиции в образование и НИОКР и безусловная поддержка фундаментальных исследований. Наверное, в реакции на июльский сюрприз российской промышленности стоило бы учесть и этот опыт.

---

1. Напомним, значение индекса свыше 50 означает рост деловой активности, ниже – спад.
2. Частично они попытались сделать это традиционно уже в июне – по данным Росстата цены производителей в целом выросли на 0,4% (в апреле-мае они упали на 2,2%). Однако в целом за первое полугодие цены снизились на 0,9%.
3. Уверенность представителей добывающих отраслей в июле (как и в июне) не изменилась, удерживая показания индекса в области стагнации – на нуле. Хотя в ближайший квартал сырьевики надеются на увеличение спроса, увеличивать добычу они не намерены. В принципе эти оценки оказались вполне ожидаемыми – вялый рост в промышленности в последнее время в целом поддерживался лишь сырьевыми отраслями. По оценке Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования, в этом сегменте обработки втором квартале сохранился рост на уровне 0,2-0,3% в месяц, тогда как в машиностроении и, особенно, в потребительски ориентированных отраслях наблюдается снижение выпуска. Замдиректора Центра развития Высшей школы экономики Валерий Миронов характеризует эту ситуацию как «голландский рост». Но такая динамика промышленности ненадежна из-за неопределенной ситуации на мировых рынках, предупреждает экономист.
4. См. The World’s Industrial Transformation/ Chatham House Report, July 2013.
5. В немалой степени именно с этим связано недавнее обновление методики расчета ВВП США. Бюро экономического анализа включило в структуру ВВП целый набор нематериальных активов (исследования, интеллектуальную собственность, авторские права и т.п.). В итоге темп ВВП во втором квартале составил 1,7% против ожидавшегося 1,0% по «старым лекалам».
6. Здесь уже постаралась группа ученых из Массачусетского технологического университета.
7. Многие специалисты, например, подчеркивают принципиальное значение робототехники, как одного из наиболее ярких направлений новой промышленной революции, которое, как ожидается, будет интегрировать в себе: гибкие производственные системы, 3D-принтеры, нано-технологии и технологии big data.

Версия для печати