17.02.2014 | Татьяна Становая

От пересмотра истории к государственной идеологии национал-консерватизма

В последние две недели в России поднялась волна споров о границах допустимого в обсуждении исторических событий. Министр культуры Владимир Мединский назвал «полной фантазией» и «враньем» информацию писателя Даниила Гранина (ссылающегося на старую фотографию 1941 г.) об изготовлении ромовых баб для ленинградского партийного начальства во время страшного блокадного голода. А лидер фракции «Единой России» в Госдуме Владимир Васильев во вторник призвал «Эхо Москвы» извиниться за «фашистские» высказывания Виктора Шендеровича, чья статья на сайте радиостанции вызвала большую волну критики. На этом фоне депутат Алексей Пушков предложил законодательно защитить «нашу точку зрения на исторические события».

Активность «охранителей» и консерваторов в попытках «защитить историю» от «врагов» проходит параллельно с усилением давления на СМИ. После кампании против «Дождя», находящегося до сих пор под риском закрытия, прошла кампания против CNN в связи с опросом о самых уродливых памятниках (в рейтинг попал мемориальный комплекс «Брестская крепость» - «Мужество»). Вслед за этим огромная волна критики обрушилась на «Эхо Москвы» за пост Виктора Шендеровича под названием «Путин и девочка на коньках». Оппозиционер и сатирик, отметив успехи олимпийской звезды Юлии Липницкой, поразившей своим талантом весь мир, сравнил ее с толкателем ядра немцем Хансом Вельке на Олимпиаде в Берлине летом 1936 года. «Мы в курсе итоговой цены этого спортивного подвига - цены, в которую вошли и Дахау, и Ковентри, и Хатынь, и Ленинград... Не по вине Ханса, разумеется, но так получилось, что он поспособствовал», - написал Шендерович, буквально взорвав интернет. На требования извиниться главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов написал, что статья была размещена только на сайте радиостанции, и указал на запрет цензуры в российской Конституции. Спустя некоторое время депутат Государственной думы Александр Сидякин с подачи политика Олега Митволя подготовил запрос на имя генпрокурора Юрия Чайки с требованием проверить условия финансирования Сбербанком интернет-проекта Public Post: оно велось через одного из учредителей проекта - ООО «Образование - XXI век», владельцем которого является Венедиктов.

Таким образом, можно говорить о спланированной атаке на главреда «Эха», катализатором или поводом для которой и послужила статья Шендеровича. В феврале должен решиться вопрос, остается ли Венедиктов на своем посту (слухи о его отставке появились в связи с приходом на пост главы «Газпром-медиа» бывшего министра печати Михаила Лесина). Также появилась информация о возможной замене 18 февраля гендиректора «Эха Москвы» на кандидата от «Газпром-медиа» Екатерину Павлову, занимающую пост заместителя гендиректора ликвидируемой государственной радиостанции «Голос России». В настоящее время пост гендиректора «Эха» занимает Юрий Федутинов, давний коллега Венедиктова.

В последнее время можно наблюдать резкое усиление атак на носителей и трансляторов неудобной для власти точки зрения на имеющие политическое значение исторические события. Еще год назад ситуация в этой сфере была кардинально иной. Например, «Российская газета» в январе 2013 года могла позволить себе разместить статью историка Юлии Кантор, в которой блокадное время описывалось так: «В правительственной столовой (Смольного. - Ю.К.) было абсолютно все, без ограничений, как в Кремле. Фрукты, овощи, икра, пирожные. Молоко и яйца доставляли из подсобного хозяйства во Всеволожском районе. Пекарня выпекала разные торты и булочки», - это дневник сотрудника столовой». Тогда ни официальные лица, ни «охранители», ни депутаты на статью не отреагировали.

В этот раз тема блокадных привилегий партийного начальства получила гневную отповедь министра культуры Мединского (отправной точкой стала ссылка на фотографию кондитерской фабрики, изготавливающей ромовые бабы в период ленинградской блокады – фото появилось в книге Даниила Гранина «Человек не отсюда»). Показательно, что речь идет о знаменитом писателе-фронтовике, который недавно выступил с драматической речью о ленинградской блокаде в германском бундестаге, которая произвела сильнейшее впечатление на европейскую аудиторию и стала одним из символов российского патриотизма. Поэтому Мединский позднее был вынужден сообщить, что «урегулировал ситуацию» с Граниным по телефону, «сняв все вопросы». Однако в прокремлевских СМИ развернулась кампания против «публицистов», не работавших с подлинными документами и якобы искажающих историческую реальность. Возникает не очень удобная для кремлевской стороны ситуация, так как в число авторов, высказывавших недопустимые в условиях «консервативной волны» суждения, оказались не только Гранин, но и покойные фронтовики Виктор Астафьев и Александр Солженицын, причем последний был фактически «канонизирован» еще в «раннепутинское» время. Но в условиях перерастания «консервативной волны» в реакцию эти аргументы, похоже, не принимаются во внимание.

Мотивы власти, пытающейся идеализировать или вообще изъять неприятные, болезненные вопросы из обсуждения исторически значимых событий могут быть даже до конца не отрефлексированными, однако они становится все более рельефными. На примере блокады, можно предположить, что сейчас ведется активный поиск исторических моделей, которые могли бы де-факто играть роль тех самых «духовных скреп», про которые говорил президент Владимир Путин. Такая «идеальная» историческая модель из прошлого, как блокада Ленинграда, создаваемая властью, безусловно, проецируется на настоящее как образец «единения власти и народа», героического преодоления нечеловеческих трудностей. В такой модели искусственно исключаются такие категории как социальная несправедливость, блат, привилегии партийной бюрократии и цена победы. Напротив, главными ценностями в такой модели становится патриотизм, готовность власти разделять с народом голод и лишения, консолидация против внешнего врага, приоритет общественного перед частным, победа любой ценой и т.д. Это те «духовные ценности», в поисках которых власть находится на протяжении последних двух десятилетий, пришедших на смену советскому периоду. Однако именно в последний год это приобретает практический смысл: как нащупывание основ государственной идеологии, начинающейся с написания «правильной истории».

Создание «правильной истории» носит и ярко выраженный инструментальный характер: это дает власти моральное право судить носителей «альтернативной» точки зрения и налагать на них «санкции» в самом широком смысле, будь то оппозиционер, средство массовой информации или иной «лидер общественного мнения», который тут же подвергается гонениям. Защита чувств блокадников из абстрактного дискурса превращается в защиту права операторов исключить телеканал «Дождь» из своих сетей. Критика весьма спорной статьи Шендеровича оказывается инструментом надавить на главную либеральную радиостанцию – «Эхо Москвы», повлияв, возможно, и на судьбу Венедиктова.

У «правильной истории» есть и воспитательная функция. Излишне закрывать СМИ, создавая лишний раз повод для обвинений власти в сворачивании свободы слова. Альтернативным путем становится демонстрирование границ допустимого для независимых в своей редакционной политике СМИ. Выход за рамки таких границ будет иметь вполне ощутимые последствия: за счет оттока средств рекламодателей или реакции операторов и провайдеров. В такой ситуации Кремль опирается на быструю «патриотизацию» бизнеса, обеспечивающего инфраструктуру функционирования СМИ и не желающего вступать в конфликт с властью. Понятие политкорректности максимально расширяется, и если раньше пристальное внимание СМИ могли заслужить за откровенно оскорбительное поведение в отношении персоны президента, то теперь нужно еще и принимать во внимание ценности «правильной истории».

Тенденция на защиту «правильной истории» от искажений и оскорблений набирает обороты, провоцируя все новые и новые инициативы. Так, глава комитета по международным делами Алексей Пушков предложил «защитить нашу точку зрения на исторические события», пояснив, что «сейчас идет схватка за историю, когда страны-члены Евросоюза принимают законы, предписывающие определенное отношение к истории». Речь идет об обсуждении в сейме Латвии поправок в законодательство, предусматривающих уголовную ответственность за отрицание советской и нацистской оккупации. Однако конкуренция российской и восточноевропейской трактовок роли СССР во второй мировой войне стала выходить далеко за рамки преследования внешнеполитических целей.

Попытки монополизировать право определять «правильную» историческую трактовку ведет к цепной реакции. Например, Российский союз ветеранов Афганистана призвал пересмотреть политическую оценку боевых действий, которую дал съезд народных депутатов СССР в 1989 году (война была осуждена как аморальная политическая ошибка). Ветеран афганской войны, депутат Госдумы от «Единой России» Франц Клинцевич заявил, что «поспешная оценка» привела к сокращению социальных гарантий ветеранов. А к 25-летию вывода войск из Афганистана по каналу «Россия 24» был показан документальный фильм «Афган», позитивно оценивающий афганскую операцию. Из «авантюры» она все более превращается в публичном пространстве в адекватное (хотя и вынужденное) политическое решение, направленное на сдерживание исламского радикализма, поддержанного Западом. На пропагандистском уровне после двух чеченских войн и терактов 11 сентября в США такая точка зрения может быть воспринята обществом позитивно – хотя обратим внимание на то, что в качестве «исламских радикалов» в 1979 году выступали многие фигуры, которые затем противостояли талибской экспансии и считались «умеренными» (например, известные таджикские командиры Ахмад Шах Масуд и Исмаил Хан).

Эта тенденция вписывается в продолжающуюся антизападную кампанию, в ходе которой последовательно создается и укрепляется образ Запада как безнравственного и жестокого мира, ценностно несовместимого с Россией. Достаточно обратить внимание на международные темы, педалируемые в государственных и окологосударственных СМИ в последние дни – судьба несчастного жирафа Мариуса, убитого в датском заповеднике, и бельгийский закон о детской эвтаназии. Ранее такие сюжеты рассматривались бы в качестве сенсационной экзотики, сейчас же - как доказательства порочности европейского общества на контрасте с демонстрацией высоких нравственных принципов общества российского, где подобные события невозможны.

Показательно, что антизападная волна не была остановлена даже на время проведения Олимпиады, несмотря на совместимую с западным общественным мнением и успешную церемонию ее открытия. Но в этом нет ничего удивительного. Во-первых, церемония открытия готовилась заранее, когда «волна» была еще не столь сильной и, в то же время, ожидалось, что на это мероприятие приедут ведущие западные лидеры. Во-вторых, волна настолько сильна и обрела собственную инерцию развития, что даже во время Игр она продолжает накатывать. В-третьих, и в позднесоветское время, наряду с реакцией, существовали и «модернистские» элементы. Так, в 1973 году в Москве прошла большая выставка картин Марка Шагала, упомянутого на нынешней церемонии открытия в качестве одного из символов «новой России». А в следующем году из страны был выслан Александр Солженицын.

Важнейшей чертой текущего политического периода становится активизация спекулятивной опоры власти на «общественность», представителем которой чаще всего пока выступали такие «консервативные» категории как Всероссийское родительское собрание (выступающее против ювенальной юстиции или усыновление российских сирот иностранцами), ветераны, блокадники (не без помощи «единороссов», подавших иски о закрытии «Дождя»), рабочие. Это своего рода неокорпоративистское построение – иллюзия «единства воли» всей нации, исходящего сверху, разделяемого всем здоровым большинством, исключая чужеродных «бацилл», занесенных извне. Так уже бывало в советское время – в период борьбы с космополитизмом, «обличения» Пастернака или того же Солженицына.

Индивидуальные трактовки исторических событий, даже если они исходят от авторитетных ученых, искусственно ставятся в противоположность позиции «широких слоев», что, по сути, является средством девальвации таких трактовок. «У народа есть несколько, как сейчас это любят называть, «духовных скреп», одна из них - это отношение к Великой Отечественной войне. И когда люди видят публикации на тему того, что из предков некоторых либералов надо было сделать абажуры (так однажды выразилась журналист «Комсомольской правды» Ульяна Скойбеда), о том, что СМЕРШ и гестапо - это одно и то же (такой пост в блоге однажды разместил директор гуманитарных проектов «Роснано» Леонид Гозман), опрос «Дождя» или последний пост Шендеровича, конечно, народ реагирует», - заявил телеведущий Владимир Соловьёв, известный своей прокремлевской позицией. «Народ» в таком понимании мало чем отличается от понятия «партия» в советской пропаганде.

И, тем не менее, «партия» в советском понимании» и представители «правильной общественности» или «народ» в институциональном смысле на сегодня представляют собой несовместимые категории. Отказ поддерживать «правильную точку зрения народа» может не препятствовать успешной карьере, хотя в некоторых сферах и способен ее затруднить. Однако для части либеральной элиты, представленной СМИ, блогерами, журналистами, правозащитниками, партиями, - оскорбление чувств ветеранов или кого-то еще может стать генератором действительно серьезных проблем. В то же время, как представляется, часть либералов перешли к тактике жесткого эпатажа, сознательно идя на обострение ситуации для того, чтобы максимально «раскручивать» в публичном пространстве тему фактического введения цензуры и расширения ее рамок – возможно, с этим связана и статья Шендеровича. Однако при этом они не могут рассчитывать на широкую общественную поддержку – более того, власть использует их риторику для дискредитации оппозиционной субкультуры в целом. Но сама эта реакция свидетельствует о том, что российское общество уже достаточно современно для неокорпоративистских моделей – если их насаждение рождает сопротивление, которое невозможно подавить (так как есть «пространство Интернета»), то модель действует с ограниченной силой.

Тем временем, «национал-консерватизм», похоже, становится привилегированной идеологией в Кремле, обретая свои более четкие черты. На днях, как писали «Ведомости», на Старой площади стартовал первый обучающий семинар для сотрудников двух кремлевских управлений: по внутренней политике и по общественным проектам на темы: «Российский консерватизм. Идеология консерватизма и консервативная политика: отечественный и зарубежный опыт, актуальность в современной внешней и внутренней политике России. Национальная идея и история российского патриотизма». Читать лекции, как выяснила газета, будут завкафедрой истории социально-политических учений факультета политологии МГУ Александр Ширинянц, специалист по «идеологии русского народничества», и замначальника управления по общественным проектам Ольга Васильева, занимающаяся историей РПЦ. «Ведомости» обращают внимание на то, что Ширинянц в автореферате докторской диссертации писал о «принципиальной возможности формирования новой идеологии для России, не заимствуя западные образцы», о концепции «социального консерватизма, сочетающего патриотизм и лояльность культурного консерватизма с социальной идеей права на достойное существование, солидарностью и справедливостью». В качестве идеологов консерватизма слушателям представят доктрины Бердяева, Ильина, Тихомирова, Данилевского, митрополита Филарета (Дроздов), Победоносцева. «Будет объясняться, почему это актуально, каковы системы ценностей, ведь зачастую мы находимся в плену мифов, которые родились в СССР: мол, консерваторы — замшелые мракобесы, — сказал источник «Ведомостей». Показательно, что, исключая Бердяева, речь идет об идеологах, которые в современной европейской системе координат выглядят не консерваторами, а реакционерами.

Идеи «третьего пути», «традиционных ценностей», «духовности» ложатся в основу того ценностного фундамента, который определяет идеологию государственной политики, пока на уровне риторики (хотя и обсуждаются варианты законодательного закрепления «правильных» исторических трактовок). В практической плоскости это уже оказывает влияние на существование независимых СМИ, и тенденция, вероятно, будет только набирать обороты. Однако в атомизированном обществе любая попытка навязать идеологию будет иметь ограниченный успех – механизмы социальной мобилизации уже не будут работать так, как в традиционных авторитарных обществах. Кроме того, общий, ставший очень выраженным тренд нарастания политического спроса на официальную идеологию упирается в отсутствие политических и юридических механизмов для обеспечения монополии на нее. В такой ситуации этот спрос формирует историческую развилку: либо события будут развиваться в направлении создания таких механизмов (как пример, движение в сторону однопартийности и введения фактической цензуры), либо тренд окажется несостоятельным, на что первоочередное влияние может оказать слабость российской экономики и ограниченность ресурсов.

Татьяна Становая – руководитель Аналитического департамента Центра политических технологий

Версия для печати