12.11.2014 | Сергей Минасян

Иран и Южный Кавказ: в преддверии новых возможностей?

В конце ноября 2014 наступает важнейший этап в судьбе иранской ядерной программы. Речь идет о возможности достижения компромиссного соглашения на фоне демонстрации Ираном, США и странами ЕС готовности к решению. Уже сейчас многие иранские эксперты и политические деятели отмечают, что достижение прорыва в вопросе ядерной программы Ирана и отмена экономических санкций станет существенным национальным достижением. Особенно оно улучшит отношения Ирана с западными странами, повысит значимость Тегерана в регионе так называемого Большого Ближнего Востока на фоне региональной конкуренции сравнению с Турцией, Саудовской Аравией и странами Персидского залива.

Кроме существенных подвижек, достигнутых сторонами непосредственно по ядерной программе и связанной с ней перспективой отмены экономических санкций (особенно с учетом более реалистичных подходов избранного в 2013 г. нового президента Ирана Хасана Рухани), у Ирана хорошие стартовые позиции также для дальнейшей внешнеполитической активизации в условиях масштабных геополитических сдвигов. В первую очередь, речь идет о геополитическом противостоянии России с США и ЕС в рамках украинского кризиса. Сказывается также катастрофические для западной политики на Ближнем Востоке развития, особенно в соседнем Ираке и Сирии, связанные с деятельность ISIS. Очевидно, что в случае прогресса в переговорах о ядерной программе, может появиться даже перспектива сближения Тегерана с Западом и по многим вопросам, связанным со стратегической ситуацией на всем Ближнем Востоке, в том числе – в противодействии суннитским военизированным организациям. Шиитский Иран может играть важную роль в этом вопросе в качестве партнера и даже военно-политического инструмента Запада в его борьбе с ISIS и другими аналогичными организациями.

С другой стороны, украинский кризис демонстрирует существенное смещение интересов и приоритетов США и стран ЕС с Ближнего Востока на постсоветское пространство. Речь идет о существенном снижении приоритетности угроз, исходящих от Ирана (даже при сохранении Тегераном возможности при необходимости возобновить «чувствительные» элементы его ядерной программы) в политическом восприятии и стратегии Вашингтона и Брюсселя. В тоже время вызванное развитиями вокруг Украины стремление ЕС снизить свою зависимость от российских энергоресурсов (в первую очередь - газа) также резко повышает заинтересованность европейцев в возвращении на европейский рынок иранской нефти и газа.

Это может, в случае успеха переговоров по ядерной программе, превратить Иран в новую мировую энергетическую державу и одного из ключевых поставщиков нефти и газа на европейский рынок. По различным оценкам, в том числе авторитетных российских экспертов, в случае снятия западных санкций и возобновления внешних инвестиций в его нефтегазовую промышленность, Иран может в ближайшие годы начать поставки в Европу до 35 или даже 62 млрд. кубических метров газа. Для сравнения, отметим, что поставки российского газа в Европу в 2011-2013 гг. составляли от 130 до 160 млрд. кубических метров газа. Аналогично, поставки иранской нефти на мировой нефтяной рынок в самые короткие сроки могут достичь объемов до 4-4,5 млн. баррелей нефти в день, а к концу нынешнего десятилетия – до 5 млн. баррелей в день. Для сравнения, экспорт нефти Россией в 2013 г. составил порядка 7,4 млн., а Саудовской Аравией – 7,7 млн. баррелей в день. В целом все это может создать более благоприятные условия для США и ЕС, ибо дополнительные объемы нефти на мировом рынке снизят как их зависимость от российской нефти, так и ценовую политику, одновременно резко повысив политическое, геополитическое и энергетическое значение Ирана для Запада.

Очевидно, что данные обстоятельства будут неизбежно также сказываться и на взаимоотношениях между Ираном и Россией. В иранском экспертном сообществе уже частично высказываются опасения того, что возможность полноценного выхода Тегерана на нефтяной и газовый рынки Европы могут вызвать негативную реакцию Москвы. Последствиями этого, по их мнению, может быть также изменение российских подходов к переговорам по ядерной программе Ирана, и даже попытки Москвы если не торпедировать, то хотя бы замедлить их прогресс. Аналогичные опасения «потери» Ирана в качестве серьезного антизападного партнера на Ближнем Востоке и вместо этого – приобретения в его лице нового конкурента на энергетическом рынке Европы стали высказываться также и в российской прессе и экспертном сообществе. Наряду с этим рассматривается возможность злоупотребления Москвой своего уникального положения в посредническом формате «шестерки».

В частности, приводится высказывание заместителя иностранных дел РФ Сергея Рябкова иранским СМИ, который заявил, что если Россия будет вынуждена использовать свое влияние на переговоры с Ираном для давления на Запад, она сделает это. Все вышеуказанные тенденции во взаимоотношениях Ирана как с США и ЕС, так и с Россией являются существенными факторами, которые создают новые условия и политические рамки для реализации Ираном его внешней политики, в том числе во взаимоотношениях со странами Южного Кавказа.

Южный Кавказ является регионом, в отношении к которому у Тегерана исторически всегда был особый интерес и особые взаимоотношения. В настоящее время, кроме очень чувствительного исторического восприятия и несомненной задачи экономического проникновения в этот регион, основными целями стратегии Ирана на Южном Кавказе продолжают оставаться приоритеты безопасности и политического влияния.

Иран традиционно рассматривал всех крупных акторов в регионе Южного Кавказа как возможных соперников его влияния или источников угрозы для его непосредственной безопасности. В течение предыдущих двух столетий реально основных соперников на Южном Кавказе и окружающих регионов у Ирана было только два – Турция и Россия/Советский Союз. Однако в последние десятилетия Тегеран таковыми рассматривает ЕС и, естественно, - также и США. Вполне очевидно, что взаимоотношения трех международно признанных государств Южного Кавказа с вышеуказанными внешними акторами существенно влияют также и на подходы и политику Ирана в отношении Армении, Азербайджану и Грузии.

Надо отметить, что традиционно для Ирана Южный Кавказ (как впрочем и Центральная Азия) рассматривались не только с точки зрения расширения политического и экономического присутствия, но в первую очередь в контексте парирования возможных угроз для Ирана, исходящих от этих регионов вдоль его северной границы. Фактор безопасности был приоритетным для Ирана в отношении регионов Южного Кавказа и Центральной Азии еще до распада СССР и появления новых независимых государств в Евразии.

Исходя из этого, Южный Кавказ представляет угрозу для безопасности Ирана с учетом таких важных факторов, как:

Наличие существенного туркоязычного меньшинства, преимущественного сконцентрированного на северо-западе Ирана, имеющего близость к населению соседних Турции и Азербайджана, что потенциально может стать источником манипуляций и влияния на внутреннюю жизнь Ирана со стороны указанных его соседей и даже внешних акторов;

Опасность возникновения ирредентизма в указанных северных районах, инспирируемого Азербайджаном и его региональными союзниками;

Интенсификация соперничества Ирана на Южном Кавказе с Турцией, ЕС/НАТО, а в перспективе – также и с Россией.

Наряду с этим, в последние десятилетия у Ирана возникли новые более, конкретные источники угроз и вызовов со стороны Южного Кавказа и прилегающих регионов. В частности, таковыми рассматриваются:

Обеспечение безопасности энергетических интересов и прав Ирана, как на основные месторождения нефти и газа (в первую очередь – в бассейне прилегающего Каспийского моря), так и связанной с ними энергетической инфраструктурой и путями их транспортировки;

Прямые военные угрозы для безопасности Ирана с территории стран Южного Кавказа, заключающиеся как в милитаризации и предоставления территории и/или воздушного пространства для нанесения ударов по Ирану (в том числе – объектов его ядерной программы), так и использования их как баз для ведения разведывательной и подрывной работы против Ирана;

Секулярное влияние и распространение западных норм жизни через Азербайджан в Иран, способные подорвать религиозные и идеологические основы нынешнего иранского режима;

Возможное распространение салафитских движений, что очень чувствительно для Исламской Республики Иран с учетом шиитского характера страны, отличного от большинства остальных мусульманских стран.

С точки зрения Ирана, возможность его примирения с Западом по поводу ядерной программы, в условиях кризиса между Россией и Западом и катастрофических развитий в Сирии, Ираке и окружающих регионах, воспринимается Тегераном как благоприятная возможность на своих условиях вернуться к расширению своих контактов с соседними странами, большего экономического и геополитического вовлечения, в том числе и на Южном Кавказе. Однако фактор безопасности в кавказской политике Ирана имел и, по всей видимости, – в обозримом будущем будет иметь постоянный характер.

Поэтому представляется, что даже в случае быстрого и стремительного прорыва во взаимоотношениях ИРИ с западными странами в вопросе ядерной программы и снятия санкций (который без сомнения повысит ресурсы и значимость Ирана на Южном Кавказе) это принципиально не скажется на уже имеющемся долговременном стратегическом формате взаимоотношений Ирана и стран Южного Кавказа. Особенно с учетом уже сложившегося блока традиционных проблем и потенциальных возможностей во взаимоотношениях Тегерана с Ереваном, Баку и Тбилиси.

Сергей Минасян - доктор политических наук, заместитель директора Института Кавказа

Версия для печати