29.12.2014 | Сергей Маркедонов

Год Крыма

2014 год войдет в новейшую российскую историю как год Крыма. После пребывания в течение двадцати двух лет в составе независимой Украины Крымский полуостров вошел в состав России в виде двух отдельных субъектов федерации. РФ пополнилась территорией площадью 27 тыс. кв. километров и населением более двух миллионов человек. Через двадцать два с небольшим года после распада СССР был создан прецедент смены юрисдикции для части территории одного государства в пользу другого. Для Украины и западных стран это - результат аннексии и неоимперской политики Кремля. Для государств, не вовлеченных непосредственно в украинский кризис - опасное нарушение евразийского статус-кво с возможными последствиями в виде масштабной дестабилизации. С точки же зрения Москвы, речь идет о «возвращении Крыма и Севастополя в родную гавань», воссоединении полуострова с Россией и восстановлении попранной исторической справедливости.

Многоликая крымская символика

Изменение статуса полуострова вызвало самое масштабное противостояние между Россией и Западом с момента завершения «холодной войны» и распада СССР. Расхождения между Москвой с одной стороны, Вашингтоном и Брюсселем с другой существовали и ранее (самым ярким примером такого рода стала «пятидневная война» на Кавказе). Однако нынешняя конфронтация происходит на фоне осознания краха попыток постсоветской России интегрироваться в западный мир с сохранением своей «особой позиции» по ряду вопросов (в первую очередь, безопасности своего «ближнего соседства»). С точки зрения Вашингтона и Брюсселя, действия Москвы стали выходом за рамки международного права и основ миропорядка. Заявления о нарушении Россией условий Будапештского меморандума (о гарантиях безопасности в связи с присоединением Украины к договору о нераспространении ядерного оружия, был пописан 5 декабря 1994 года) стали общим местом в выступлениях представителей американского и европейского дипломатического и экспертного сообщества. Российское же руководство полагает, что итоги всенародного голосования в Крыму и в Севастополе дают основания говорить о легитимности «возвращения» полуострова. Само же нарушение правовых договоренностей объясняется внутри России, как правило, тем, что оно не является эксклюзивным (особенно на фоне событий в бывшей Югославии и на Ближнем Востоке). Говорится также и о том, что действия Москвы во многом продиктованы патологическим нежеланием США и их союзников к равноправному диалогу с Москвой с учетом ее аргументов и интересов.

Но какие бы оценки не давались крымским событиям, а в марте 2014 года США, Евросоюз, Канада, Австралия, Новая Зеландия ввели первый пакет санкций против РФ. Тогда же НАТО объявило о приостановке проведение военных и гражданских встреч с представителями официальной Москвы, а ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития)- процесс принятия России в свои ряды.

Последующие волны санкций были спровоцированы, в первую очередь, эскалацией конфликта на юго-востоке Украины. И было бы неверно, связывать их исключительно с Крымом (как раз первый «крымский пакет» был достаточно умеренным по количеству ограничений). Но именно крымская история стала триггером самой масштабной конфронтации России с Западом после распада СССР. Во многом из-за этого Крым стал многофункциональным символом. Для одной аудитории это - демонстрация растущей мощи РФ (не только для внутри страны, но и среди зарубежных противников американской гегемонии в мире), для другой - непомерная цена для отечественной экономики и внутренней политики, а также демонстрация поворота от «просвещенного авторитаризма» к реакции и внешнеполитическому изоляционизму. Для третьей Крым стал свидетельством экспансионистских устремлений Москвы, а для четвертой - провалом украинского национального проекта (как минимум, его системным кризисом). В этой борьбе символов собственно крымская динамика (как ранее косовская или абхазско-югоосетинская) зачастую уходила на второй план при анализе ситуации на полуострове. Она затмевалась более широкими контекстами, будь-то украинский кризис или конфронтация России и Запада. Между тем, 2014 год показал нам, как минимум два измерения «крымского вопроса» - международно-политический и внутренний. Ведь с «возвращением в родную гавань» многочисленные проблемы Крыма никуда не исчезли. Напротив теперь российское руководство поставлено перед острой необходимостью их адекватного решения. В условиях, когда без «сравнительного анализа» с тем, как это было, обойтись невозможно.

Аннексия или самоопределение?

До 2014 года Крым не входил в топ геополитических проблем постсоветского пространства. В отличие от Закавказья, на полуострове после распада Советского Союза не было вооруженных конфликтов с беженцами, перемещенными лицами и человеческими жертвами. Не было и отмены автономии. Хотя в Киеве время от времени и раздавались голоса об отмене автономии, но до дела эти экстравагантные идеи не доходили. Территориальная целостность Украины (с Крымом в ее составе) признавалась Договором о дружбе, сотрудничестве и партнерстве, подписанном 31 мая 1997 года и ратифицированной российским федеральным законом в марте 1999 года. И даже вскоре после «пятидневной войны» на Кавказе, когда третий украинский президент Виктор Ющенко поддержал своего грузинского коллегу, в октябре 2008 года Договор был продлен еще на десять лет.

До 2014 года здесь не было и де-факто государств со своей отдельной неукраинской инфраструктурой. Лишь за пять дней до объявленного референдума о статусе Крыма (само голосование прошло 16 марта), Верховный Совет Автономной Республики Крым совместно с городским советом Севастополя приняли Декларацию о независимости. Но в таковом качестве Крым не пробыл и месяца. Уже 18 марта фактически начался процесс его приема в состав РФ.

Однако все это не означает, что Крым все годы после распада Советского Союза был «тихой гаванью». За двадцать лет до нынешней «крымской весны» 30 января 1994 года представитель блока с характерным названием «Россия» Юрий Мешков во втором туре был избран президентом Республики Крым. Через несколько месяцев после этого блок «Россия» победил на парламентских выборах автономии, набрав 80% голосов. Вхождение Крыма в рублевую зону, военно-политический союз с Россией и переход на московское время. Все эти вопросы обсуждались тогда, и многим конфликт Симферополя с Киевом казался неминуемым.

Однако центральные украинские власти в 1994 году не ставили своей целью фронтальный конфликт с пророссийскими силами и Москвой. Более того, мастер политической интриги президент Леонид Кучма (один из главных действующих лиц на переговорах по прекращению конфликта в Донбассе) сумел посеять противоречия внутри представителей блока «Россия», сделав многих из них своими если не союзниками, то попутчиками, по крайней мере, в минимальной степени лояльными людьми. В отличие от Тбилиси и Баку, Киев сделал ставку на переговоры и закулисный торг. Этот курс впоследствии поддерживал и Виктор Янукович, и даже его предшественник Виктор Ющенко, несмотря на всю свою приверженность к прозападной политике и форсированной украинизации. В августе 2008 года, когда обозначилась коллизия между его поддержкой Михаилу Саакашвили и солидарностью жителей Севастополя с моряками Черноморского флота, участвовавшими в операции «по принуждению Грузии к миру», Киев предпочел не накалять страсти. И результат получился соответствующим.

Конечно, Крым был особым регионом в составе Украины и его включенность в общие для всей страны процессы (социальные, политические, культурные) была меньшей по сравнению даже с Донбассом, не говоря уже о других частях страны. Центральные украинские власти на протяжении двух десятилетий видели в Меджлисе (самой сильной крымскотатарской организации) своего естественного союзника при сдерживании «русской партии». При этом Киев опасался этнократических устремлений крымскотатарских активистов, их претензий на превращение полуострова в образование, которое бы не слишком считалось с украинской правовой базой. Отсюда заинтересованность в поддержании определенного уровня противоречий между русской и крымскотатарской общинами Крыма. Этот подход и определял во многом политику официального Киева. Но до тех пор, пока во внешней политике Украина балансировала между Россией и Западом, а в государственном строительстве национализм сочетался с осторожным отношением к элементам советского и имперского наследия, Крым не «выходил из берегов».

Сегодня значительное большинство аналитиков в США и ЕС акцентируют внимание на российском вмешательстве в крымский кризис зимой 2014 года. Этот факт сегодня, похоже, не отрицает никто. Даже президент Путин публично признал наличие «зеленых человечков», выполнявших особое государственное задание тогда еще на украинской территории. Однако признавая правильность данной оценки, нельзя не видеть, что кризис на полуострове, приведший к смене его юрисдикции одним «зеленым фактором» не ограничивается.

Для понимания этого достаточно проанализировать те политические оценки и заявления, которые исходили в ноябре 2014 - феврале 2014 года от крымских республиканских властей, то есть на тот момент части украинского политического класса. Многие их представители (самый яркий пример – Владимир Константинов) впоследствии поддержали «возвращение Крыма в российскую гавань». Но эти трансформации происходили не в одночасье. С началом киевского Евромайдана власти Крыма последовательно выступали с поддержкой Виктора Януковича и центрального украинского правительства.

Можно много цитировать различные источники, все они не являются секретными материалами и доступны. Ограничимся лишь некоторыми. Так в заявлении Президиума Верховного Совета Крыма от 1 декабря 2013 года говорилось: «Нынешние оппозиционные выступления в Киеве ставят под угрозу политическую и экономическую стабильность в Украине (sic!)». 22 января 2014 года крымские парламентарии заявляли об угрозе потери статуса Крымской автономии. Заметим, никто еще не ставил под сомнение ни суверенитет Киева над Крымом, ни территориальную целостность страны. И даже, когда в конце декабря 2013 года - начале января 2014 года на полуострове появились отряды самообороны (но разве «стихийное творчество масс» отсутствовало в Киеве?) и идея референдума о статусе полуострова встала в повестку дня, вопрос о выходе из состава Украины еще не ставился столь однозначно. Обращения к Москве в январе и начале февраля 2014 года фокусировались вокруг идеи РФ, как гаранта «незыблемости крымской автономии». 12 февраля спикер Верховного Совета автономии Владимир Константинов говорил о возвращении к «некоторым параметрам автономного статуса начала 1990-х годов» и о «децентрализации власти» (украинской!). И даже через неделю после этого, когда идеи присоединения к России стали активно обсуждаться в стенах парламента автономии, спикер Константинов прервал выступление одного из депутатов словами о необходимости «помочь Киеву отстоять власть».

И лишь неконституционная смена власти в центре Украины со всеми описанными многократно эксцессами радикализировала настроения в Крыму. И те, кто еще вчера был готов обсуждать различные комбинации с Киевом, в том числе и под давлением общественных настроений (этот фактор никоим образом нельзя игнорировать лишь на том основании, что таковые не поддерживают идеи европейской или североатлантической интеграции), склонили чашу весов в пользу Москвы.

Воспользовалась ли Россия этой ситуацией? Конечно, воспользовалась! И сыграла на повышение ставок! Имела ли она возможности для более тонкой игры в виде поддержки Крыма без его признания (вариант Приднестровья) или признания независимости и подписания с ним межгосударственного договора о базировании Черноморского флота (вариант Южной Осетии и Абхазии)? Скорее всего, имела. Здесь сравнения с Донбассом или Одессой, популярные ныне в российской экспертной среде, не кажутся нам корректными просто в силу того, что ни в Донецке, ни в Луганске, ни в Одессе не размещалось около 80% инфраструктуры одного из флотов РФ. Уже этот факт по умолчанию минимизировал все риски от возможных АТО в отношении Крыма или «маршей дружбы». Но Кремль решил разрубить завязавшийся узел одним ударом, уменьшая, как ему казалось, все потенциальные риски. Ведь любая военная или политическая авантюра, да и просто дестабилизация ситуации в Крыму была чревата почти автоматическим вовлечением российских военных в конфликт. Полное отсутствие доверия к новой киевской власти (нельзя сказать, что такое мнение было плохо мотивировано) лишь подогревало имеющиеся опасения.

Однако, соглашаясь с некоторыми признаками аннексии, нельзя не заметить и несоответствия некоторых крымских реалий определению этого явления. Речь, прежде всего, о поддержке нового статуса Крыма большинством населения полуострова (что фиксируют даже американские социологические агентства, такие как Pews, не имеющие «привязки» к Кремлю и Старой площади). Стоит также отметить и массовый переход украинских военных, «силовиков» и политиков под российский триколор, включая и главкома ВМС Украины Дениса Березовского, и спикера Верховной рады автономии Владимира Константинова, чего не наблюдалось в Донбассе (и что объясняет неудачу проекта «большой Новороссии»).

Но с переходом Крыма в состав России закрытым оказался лишь один набор проблем, а другие либо открылись, либо получили дополнительные импульсы и актуализировались.

Внутренний Крым

Вместе с присоединением Крыма Россия унаследовала широкий спектр проблем межэтнических отношений на полуострове, нерешенных прежней украинской властью в течение двадцати лет. И в этом ряду особой проблемой является выстраивание взаимоотношений с крымскими татарами, которые составляют порядка 12% от всего населения Крыма. С учетом трагической истории этого народа, пережившего сталинскую депортацию и в течение многих лет не имевшего возможности возвращения на родину, это закономерно. События ХХ века во многом определяют и сегодняшнюю идентичность крымских татар. За годы юрисдикции Украины в Крыму в массовом сознании крымских татар негатив, вызванный советской травмой, переносился на Россию как правопреемницу СССР.

Остроты ситуации добавляет тот факт, что самой «раскрученной» общественной организацией крымскотатарского народа и по сей день является Меджлис, у которого годами наработанные контакты с украинской властью и политическим классом этой страны, и, как следствие, жесткое неприятие референдума о статусе полуострова и его вхождения в состав РФ. Другие организации (такие, как «Милли Фирка», «Къырым Бирлиги», «Къырым») либо находятся в стадии организационного становления, либо не обладают достаточными возможностями для конкуренции Меджлису.

Не получилось и налаживание личного диалога у Владимира Путина и известного деятеля крымскотатарского движения Мустафы Джемилева. После их беседы 12 марта 2014 года Джемилев не только не прекратил, но и усилил свои попытки интернационализации «крымского вопроса». Через два дня после беседы с президентом РФ он посетил штаб-квартиру НАТО и провел встречи с представителями миссий стран-членов и внешнеполитической службы Евросоюза. Тогда Он призвал американских и европейских политиков ввести миротворческую миссию в Крым (в формате войск ООН), а также игнорировать итоги народного волеизъявления 16 марта. Помимо этого Джемилев неоднократно встречался с премьер-министром Турции Реджепом Эрдоганом с целью привлечения Анкары к делу активной защиты украинской территориальной целостности и сдерживания России.

В значительной степени непримиримая Джемилева и Меджлиса повлияла на последующую динамику взаимоотношений между российскими властями (федеральными и региональными) и крымскотатарским движением. Фактически сразу же была сделана ставка на маргинализацию Джемилева и его сторонников и создание альтернативных структур, лояльных России и новой власти. Москве удалось сделать ряд важных символических шагов на крымскотатарском направлении (президентский указ о реабилитации народов Крыма от 21 апреля 2014 года, встреча Владимира Путина в Сочи с делегацией крымских татар в канун 70-летия депортации 16 мая 2014 года, вхождение во власть ряда деятелей крымскотатаркого происхождения). Однако конфронтация с Меджлисом по-прежнему остается сложным вызовом для российского Крыма. И вопрос не в верхушке этой организации, будь-то ее прежний руководитель Мустафа Джемилев (ему в апреле 2014 года было вручено уведомление о запрете въезда на территорию РФ), нынешний лидер Рифат Чубаров (он получил аналогичный запрет в июне нынешнего года) или его советник Исмет Юксель (был объявлен «невъездным» 9 августа). Крайне важно видеть за этими фигурами значительную массу населения, поддерживающего Меджлис.

Стоит отметить, что в данном вопросе все не так просто и однозначно. Есть политика региональной власти, ориентированная в целом на запретительные меры и охранительные подходы. Сергей Аксенов (на тот момент и.о. главы республиканского правительства) 16 мая 2014 года (то есть в канун 70-летия депортации) запретил проведение в Крыму массовых акций до 6 июня под предлогом предотвращения инцидентов в связи с гражданским конфликтом на юго-востоке Украины. Затем 26 июня 2014 года было запрещено проведение праздничного мероприятия, посвященного Дню крымскотатарского флага, которое традиционно несколько лет подряд проходило на центральной площади крымской столицы. В сентябре был наложен арест на имущество Меджлиса в Симферополе, а в декабре запрещен митинг ко дню защиты прав человека.

Но нельзя не видеть и конфронтационной логики в действиях противоположной стороны, что наиболее сильно проявилось в кампании по бойкоту выборов 14 сентября (первые выборы в Крыму в составе РФ). Тот же Джемилев не раз публично призывал к бойкоту призывной кампании со стороны крымскотатарской молодежи, не говоря уже о его постоянных обращениях на разных уровнях к зарубежным политикам к большей жесткости в отношении к Москве.

Описанные выше коллизии становились даже предметом дискуссии с участием главы Российского государства. Так на заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ 14 октября 2014 года Владимир Путин выслушал нелицеприятную критику региональных крымских властей и силовиков со стороны известного российского журналиста и историка Николая Сванидзе. Этот диалог крайне интересен с точки зрения различных акцентов, используемых властью и либеральной общественностью. Безопасность и стабильность vs. диалог и права человека. Оба дискурса крайне важны. И президент, и журналист отнюдь не лукавили, когда говорили и о вызовах для российских национальных интересов или о дискриминации, как о дополнительном риске. Однако эти дискурсы существуют в параллельных измерениях, не пересекаясь друг с другом.

Известный российский востоковед Алексей Малашенко предостерегает (на фоне уже имевших место на Северном Кавказе эксцессов) от перегибов по части жесткого преследования оппозиции: «Опыт показывает, что, как только отношения между мусульманами обостряются, начинает проявлять себя религиозный радикализм». И есть опасность, по его мнению, получить небольшую, «но очень активную группу мусульман, настроенных по отношению к России крайне враждебно». Добавим к этому, что Северный Кавказ (со всеми оговорками по поводу критики Москвы по соблюдению прав человека) по большому счету не был первостепенным сюжетом международной политики. Иное дело Крым. Практически с первой же минуты изменения его статуса он превратился в одну из ключевых международных проблем. Ни один лидер северокавказского подполья даже в самых смелых мечтаниях не мог представить себя гостем Европейского парламента или НАТО. Неслучайно поэтому нынешний вице-спикер крымского парламента Ремзи Ильясов (в октябре 2013 года он выдвигал свою кандидатуру на пост председателя Меджлиса, набрал 114 голосов, проиграв лишь 12 голосов Рефату Чубарову), будучи критиком подходов Джемилева и сторонником пророссийского выбора, говорит о необходимости более тонких настроек в работе с крымскотатарскими организациями: «В этот сложный период, который мы все вместе переживаем в Крыму, необходимо очень гибко проводить те или иные действия, я думаю, и мероприятия, проводимые правоохранительными органами, чтобы, не дай Бог, не задеть, не обидеть никого, кто бы он ни был».

Не менее важными по степени приоритетности проблемами Крыма являются обеспечение курортного сезона (с учетом значительной зависимости населения полуострова от туристической индустрии), а также связи между двумя новыми субъектами РФ и «большой землей». Декабрьские отключения Крыма от энергоснабжения по инициативе Украины (которая сама испытывает энергетический дефицит) показывают, насколько уязвимым остается полуостров. Летний сезон выпукло показал, что организация качественного паромного сообщения «Крым-Кавказ» также чрезвычайно актуальна, не говоря уже о строительства моста через Керченский пролив. Очевидно, что всякие завышенные ожидания от нового статуса имеют ограниченный временной ресурс, после чего у многих неизбежно возникнут острые вопросы. И было бы лучше упредить их возникновение, но не с помощью силового нажима, а повышения качества решения инфраструктурных задач (к слову сказать, сегодня и дороги, и инфраструктура Крыма в целом выглядят проигрышно даже в сравнении со среднестатистическим российским регионом).

И отсюда следует не менее важная проблема - качества власти и структур управления. Немало российских журналистов и экспертов, побывавших уже в российском Крыму, отмечали, что, несмотря на жесткое неприятие американской (и западной в целом политики) местные жители в большинстве своем заинтересованы в сохранении выборности и функционировании демократических процедур. Вообще странно, зачем противопоставлять внешнеполитические споры и интересы с запросом на усовершенствование внутренней политики. Как бы то ни было, а Москве и чиновникам российского Крыма и Севастополя не стоит забывать, увлекаясь разговорами про «стабильность», что сама «русская весна» во многом была инициирована снизу. И не благодаря кабинетным деятелям, а во многом вопреки им. Ярким феноменом «пробуждения Крыма» стал успешный предприниматель Алексей Чалый, даже «после хождения во власть» сохраняющий свой фирменный стиль (неформал в свитере).

Таким образом, обретение Крыма - это не «конец истории», а начало сложного процесса интеграции не территории, а в первую очередь, населения полуострова. Будут успехи на этом направлении, легче будет утверждать свои позиции на переговорах с западными партнерами. Обозначатся провалы внутри (как в решении управленческих проблем, так и экономики и межэтнических отношениях), внешнее давление без сомнения будет увеличиваться. Просто потому, что для него будет больше поводов.

Версия для печати