30.11.2015 | Татьяна Становая

Испытания сирийского процесса

24 ноября Турция сбила российский бомбардировщик Су-24. Оба летчика катапультировались, но лишь одному из них удалось выжить. Второй был расстрелян противниками режима Башара Асада. Президент России Владимир Путин назвал действия Турции «ударом в спину» и фактически обвинил Анкару в поддержке ИГИЛ. Избегая военной конфронтации, Россия при этом готовит максимально широкий список ответных мер, касающихся, прежде всего, торгово-экономической сферы. Сбитый самолет стал еще одним тяжелым испытанием для России и ее сирийской политики. Запад публично признав право Турции на защиту своего воздушного пространства, полуофициально считает действия своего союзника опасными.

Практически сразу стало понятно, что произошло. Турция признала, что сбила бомбардировщик, обвинив его в нарушении воздушного пространства страны. Президент страны Реджеп Тайип Эрдоган заявил, что самолету было направлено десять предупреждений. Источники в НАТО, однако, признают, что их было не более двух. В разъяснениях СБ ООН Турция указывала, что бомбардировщик находился 17 секунд в воздушном пространстве страны. Эксперты указывают, что в силу особенностей изгиба турко-сирийской границы, не нарушать воздушное пространство Турции практически невозможно, когда самолеты направлялись на военную базу на севере страны. Однако если нарушение и было, то лишь на несколько секунд. Для Турции этого оказалось достаточным, чтобы нанести удар. Россия же продолжает настаивать, что самолет на пересекал границу Сирии.

Сбитый самолет уже назвали новым «черным лебедем». Однако к этой трагедии обе страны шли в последние три года, когда начал развиваться турецко-сирийский конфликт. Анкара из всех угроз на Ближнем Востоке фокусировалась на борьбе с наиболее опасными для ее национальных интересов – прежде всего, с режимом Асада и курдскими силами. Эрдоган, которого часто сравнивают с Путиным, делает геополитическую повестку доминирующей, считая Сирию зоной своих традиционных интересов (как и Россия – постсоветское пространство). Турецко-сирийские отношения резко обострились после начала арабской весны в странах Ближнего Востока: Анкара, напуганная рисками хаотизации в зонах своих интересов, стремилась обезопасить себя от рисков дестабилизации в регионе и у своих границ, одновременно пытаясь взять на себя роль лидера суннитского мира (как и «Братья-мусульмане» в Египте, ИГИЛ, Саудовская Аравия – Турция продвигает ислам суннитского толка). С 2012 года постоянные инциденты между Сирией и Турцией на границах, обстрелы, сбитые самолеты ВВС, многотысячный поток беженцев, резкое обострение проблемы курдского радикализма и терроризма – все это заставляло Турцию действовать жестче, выступая в числе наиболее непримиримых противников режима Асада.

Поддержка режима Асада со стороны России раздражала Анкару последние три года. Поэтому и без того непростые российско-турецкие отношения в контексте Сирии обострились на фоне начала военной операции России. Причем проблема касалась не только общего контекста антиасадовской позиции Анкары, но и судьбы сирийских туркменов, интересы которых Турция защищает также как и Россия права русских в Украине. Сильшат Саетов, директор Российско-турецкого научного центра Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы в интервью «Газете.ру» рассказал, что по одной оценке, в Сирии и Ираке туркменов всего проживает около 3 млн, из них говорящих на туркменском - несколько сотен тысяч в каждой стране. По данным же турецкого аналитического центра ORSAM, только в Сирии живут 3,5 млн туркмен, из них 1,5 млн говорит на туркменском (хотя правильнее говорить о диалекте тюркского языка, носителями которого являются потомки сельждуков, близких родственников огузов – предков современных туркмен). «Когда начались выступления и появились разные оппозиционные силы, туркмены в большинстве своем не поддержали Асада. Сейчас сложно сказать, кто где к кому примыкает, но точно часть туркменов сотрудничает с «Джебхат ан-Нусрой» (террористическая группировка, деятельность которой запрещена в России), часть - со «Свободной сирийской армией» (ее Россия не считает дееспособной структурой, а Запад делает на нее ставку как на умеренную оппозицию). Турция неоднократно критиковала Россию за то, что она бомбит Туркменскую гору и регион Байырбуджака, где был сбит российский бомбардировщик. Москва же подозревает сирийских туркменов в поддержке ИГИЛ, но специалисты по Ближнему Востоку сомневаются в такой оценке.

Все это означает, что риски военного инцидента между Россией и Турцией были заведомо очень высокими. Однако Россия, вероятно, рассчитывала, что Турция ограничится жесткой риторикой.Определенную роль могли сыграть и теракты против российского самолета над Синаем и в Париже: Кремль был убежден, что военная операция против террористов со стороны России получает более широкое окно возможностей, а Турция вряд ли решится мешать этому. «Мы считали Турцию дружественным государством и просто не ждали никаких атак с этой стороны!» — сказал Владимир Путин на итоговой пресс-конференции после переговоров с президентом Франции Франсуа Олландом. Спорной остается и оценка состояния отношений Анкары с ИГИЛ. Владимир Путин в своем заявлении после инцидента с бомбардировщиков фактически обвинил Турцию в финансировании ИГИЛ. Речь идет о покупке у террористов нефти, о поставках оружия, о бизнесе сына Эрдогана, занимающегося нефтяными танкерами и перевозками. Однако в торговле «игиловской» нефтью подозревают не только Турцию, но и сирийские власти (о чем, например, говорил Барак Обама после переговоров с Франсуа Олландом 24 ноября). Но политически Турция настороженно относится к росту влияния ИГИЛ, что в среднесрочной перспективе может стать фактором угрозы турецкому государству.

Неофициально источники на Западе говорят, что ожидали более жесткой реакции России. Первые часы после инцидента отличались крайне степенью напряженностью: в России охранители требовали ответных военных шагов, разрыва дипломатических отношений и торгово-экономических связей с Турцией. ЕС и НАТО призывали стороны сохранять «холодную голову». Однако на военную эскалацию Путин не пошел: это привело бы к самым непредсказуемым, но неизбежно негативным сценариям, ломающим всю внешнеполитическую стратегию Москвы последних месяцев. А цель Путина на сегодня – преодоление геополитического кризиса и выход на более конструктивные отношения с Западом, где украинский кризис оказывался бы, как минимум, в тени общих антитеррористических угроз.

Но сирийский кризис, в отличие от украинского, развивается в ситуации, где у России нет доминирующего влияния, как в случае с той же Украиной, в ситуации, где Россия значительно уступает Западу в контроле над разведданными (Россия их в основном получает из Ирана и Ирака), а влияние оказывают множество игроков, имеющих противоречивые интересы и в отношении России, и между собой. Иными словами, Россия вступила в игру как игрок, не связанный единой стратегией (которой вообще нет у участников антитеррористических операций), а значит и взаимными обязательствами с партнёрами. По сути, действует параллельно две «коалиции»: США, Франция, Турция, Саудовская Аравия, с одной стороны, и Россия, Сирия, Иран и Ирак, с другой. Обе условные «коалиции» разъединяет отношение к фигуре Асада, но даже внутри этих коалиций совершенно разное понимание стратегических целей своего участия в сирийской кампании. Россия в такой ситуации лишена возможности захватить инициативу и оттого оказывается в зависимости от внешних обстоятельств, непосредственно втягивающих ее еще глубже в сирийский кризис и повышающих цену сирийской кампании. Это сужает рамки для гибкости России и затрудняет поиск точек соприкосновения по политическому будущему Асада. А это означает и рост военных рисков. Так, Россия приняла решение о переброске в Сирию комплексов С-400, что тут же критически было встречено Пентагоном. Понятно, что Москва пытается усилить военную защиту скорее путем психологического давления, но С-400, имеющий потенциал сбивать и межконтинентальные ракеты, на Западе может расцениваться как избыточная мера и фактор, наращивающий напряженность в регионе.

Теперь Россия оказывается в состоянии острого кризиса отношений с Турцией. Скорее всего, будет заморожен проект «Турецкий поток», в России началась антитурецкая кампания (очень похожая на антигрузинскую в 2006 году): задерживаются граждане Турции, вводится запреты на импорт турецких товаров, на продажу туров, тщательному досмотру подвергаются те, кто прибывает из Турции, а также грузы. На политическом уровне отменяются все запланированные мероприятия, включая и важный визит министра иностранных дел России Сергея Лаврова в Анкару. В информационном пространстве развернута мощная кампания не только против Эрдогана персонально, и но и против Турции как государства, и против турок как народа, что поднимает градус напряженности и конфронтации до пределов, обостряя и национальный аспект проблемы, которой еще недавно не было.

Происходит персонификация конфликта: Эрдоган, который лично отстаивает позицию страны, обещая и впредь сбивать самолёты в случае нарушения воздушного пространства, а также отказываясь приносить извинения, становится своего рода персоной нон-грата для России. Понадобиться много времени для того, чтобы как минимум восстановить контакт с ним, даже если предположить, что Турция попытается сделать шаги в сторону России.

В то же время надо сказать, что определенные шаги Анкара в сторону России все же делает. Эрдоган 26 ноября заявил, что если бы турецкие ВВС знали, что речь идет о российском самолете, то действовали бы иначе. Также он сказал, что весь нефтяной груз, который перехватывается у ИГИЛ, турецкими силами уничтожается и если это не так, турецкий лидер готов уйти в отставку. Была и попытка связаться с Путиным по телефону после инцидента, но Москва не ответила. Министр иностранных дел России Сергей Лавров опроверг это, но вскоре Дмитрий Песков признал, что такой звонок поступил, но Путин не пожелал отвечать. Для российского лидера решение Турции сбить самолета стало личным предательством Эрдогана, в определенной степени личной травмой: Путин на пресс-конференции после переговоров с Олландом говорил, что российские самолеты в Сирии не защищались, и это решение, вероятно, Путин воспринимает как урок для самого себя.

Отдельным сюжетом оказываются отношения России и Запада. США и НАТО в целом однозначно поддержали право Турции на защиту своего воздушного пространства. Однако президент США Барак Обама также выразил надежду, что Анкаре удастся избегать подобных опасных инцидентов. По данным «РИА Новости», которые ссылаются на свои военно-дипломатические источники, в НАТО возникли разногласия по поводу инцидента. Заявление генерального секретаря альянса Йенса Столтенберга о поддержке Турции источник назвал «личным мнением», которое не было согласовано с другими членами и которое вызвало споры. Как бы там ни было можно говорить об однозначной незаинтересованности Запада в осложнении сирийского кризиса и появления новой точки напряженности в мировых отношениях, особенно с вовлечением в это России, действий которой опасаются как непредсказуемых и конфронтационных. Тем не менее Запад един в призывах к обеим сторонам проявлять сдержанность: осудить Турцию НАТО не может, но ввязываться в военную конфронтацию с Россией не хочет.

Инцидент с самолетом стал и ударом по российско-американским отношениям. Путин воспринимал налаживание военного сотрудничества с США как прорыв (речь идет о меморандуме между российскими и американскими военными о системе опознавательных знаков), как своего рода гарантию защиты. Теперь Путин ощущает себя обманутым: «Смотрите, мы заранее проинформировали наших американских партнеров о том, где, когда, на каких эшелонах будут работать наши летчики. Американская сторона, которая возглавляет коалицию, в которую входит Турция, знала о месте и времени пребывания наших самолетов. И именно там и в это время мы получили удар. Спрашивается, мы зачем эту информацию передавали американцам? Или они не контролируют, что делают их союзники, или эту информацию раздают направо и налево, не понимая какие будут последствия. И мы, конечно, с нашими партнерами должны будем на этот счет провести достаточно серьезные консультации», - сказал Путин. Теперь у России появляется соблазн сузить военного сотрудничество, которое она всеми силами – в том числе виртуальными – старалась расширить. Это, однако, может существенно повысить военные риски для российских летчиков и военных баз на территории Сирии.

Для России сбитый самолет стал не просто трагедией, но и унижением, с которым трудно смириться. Это рождает серьезное противоречие, последствия которого сложно оценить. Речь идет о конфликте внутриполитической охранительной, жестко конфронтационной повестки и повестки внешнеполитической. Кремль разгневан действиями Эрдогана и реагирует на подъем национал-патриотического недовольства слабостью ответных мер России. В то время Кремль заинтересован и в сохранении своей конструктивной роли в сирийском урегулировании. Российский лидер вынужден соглашаться с ростом внутриполитических рисков в условиях приоритета внешнеполитических интересов. А это, в свою очередь, может наращивать неудовлетворённость увеличением тех жертв, которые платит Россия ради сохранения своего присутствия в числе игроков, допущенных к урегулированию международных конфликтов.

Сбитый Турцией самолет означает острый кризис в отношениях с Турцией и риски для российско-западных отношений. В первом случае, вероятно, речь идет о вхождении обеих стран в период затяжного конфликта, который коснется всего спектра отношений. В то же время ни Россия, ни Запад сегодня не готовы к еще более жесткой конфронтации и появлению новых очагов напряжённости. США, важнейший союзник Турции, и НАТО, членом которого является Турция, не могли не поддержать Анкару в публичном пространстве. Однако на неофициальном уровне Эрдогану дали понять, что недружественный военный шаг против России сегодня не вызывает понимания у союзников. Для сирийского же кризиса ситуация становится более комплексной и противоречивой. Турция жестко заявила о себе в сирийском кризисе, Россия глубже втягивается в конфликт. Для Владимира Путина сирийская кампания также перестает быть исключительно вопросом внешней политики, а приобретает общенациональную значимость.

Татьяна Становая – руководитель Аналитического департамента Центра политических технологий

Версия для печати