02.07.2001 | Дмитрий Орлов

Стерилизация роста

Рассказывают, что во время косовского кризиса 1999 года Борис Ельцин сказал удивленным журналистам, что сейчас на Балканах каждый день убивают наших солдат. Видавшие виды представители прессы были явно удивлены такой оговоркой - ведь российских войск в Сербии и Косово тогда не было. Однако оговорка первого президента России была весьма симптоматична: она отражала настроения российского общественного мнения, близко к сердцу принявшего балканскую драму.

На минувшей неделе ситуация повторилась. Широкий спектр российских политиков (от коммунистов до "яблочников") выразил резкое недовольство экстрадицией Милошевича в Гаагу. Эмоции били через край: прозападное правительство Сербии обвинялось в том, что оно "продало" бывшего лидера страны за миллиард долларов. На фоне эмоций выделялась сдержанная позиция российского правительства, которое, не присоединившись, разумеется, к охватившей Запад эйфории, все же произнесло ключевые слова: выдача Милошевича - это внутреннее дело Югославии.

Обострение ситуации в Македонии также привело к тому, что российское общество (на этот раз в полный унисон с властью) заняло позицию, диссонирующую с точкой зрения Запада. Россия поддерживает македонские власти в их борьбе против вооруженных албанских сепаратистов и выступает против уступок, угрожающих развалом и этого балканского государства. Россия даже не исключает вооруженной помощи Македонии - другое дело, что власти этой страны, не желающие конфликта с Западом, пока не готовы ее принять.

В чем же причина того, что российское общество в балканском вопросе явно "идет не в ногу" с западным? Может быть, дело в славянской солидарности, как это уже неоднократно бывало в истории? Например, в 1876 году, когда русские добровольцы ехали защищать Сербию от турок, спасая династию Обреновичей, которая спустя несколько лет круто переориентируется с Росси на Австро-Венгрию. Или в 1914-м: тогда, вступившись за Сербию Карагеоргиевичей, Россия втянулась в мировую войну. Однако времена писателя Аксакова и думского деятеля Родичева прошли. Панславизм стал уделом ограниченного числа идеологов, не оказывающих существенного влияния на общественные умонастроения. Современный россиянин думает в первую очередь о себе, своей стране и ее проблемах, а не о бедах "братьев-славян".

Причину столь сильных эмоций нужно искать не в исторических корнях, а в событиях последнего десятилетия. Процессы глобализации привели к тому, что на Западе восторжествовала универсалистская доктрина, предусматривающая унификацию "правил игры", невзирая на межгосударственные границы, по крайней мере, на территории Европы. Эти правила игры предусматривают жесткое введение демократических механизмов в полном объеме, а именно: равных прав для власти и оппозиции, гарантий свободы СМИ, равенства вероисповеданий, обеспечения прав человека, максимально возможные гарантии для национальных меньшинств.

"Нарушители" этих правил караются, причем спектр воздействия на них весьма широк: от фактического вытеснения из европейских структур (Белоруссия) и угроз отказать в помощи (Македония) до прямого вооруженного вмешательства без учета мнения всего международного сообщества, в котором значительную роль продолжают играть силы, не признающие полностью (Китай) или частично (Россия, Индия) новых трактовок понятия границ государственного суверенитета. Ярким примером последнего варианта является косовская операция НАТО в 1999 году.

"Нарушители" правил игры персонифицируются не только в конкретных государствах, но и в личностях. Слободан Милошевич является одним из них - так что его выдача в Гаагу стала знаковым явлением успеха универсалистской модели. При этом политический статус персонажа большого значения не имеет: перед Гаагским трибуналом предстают и военнослужащие невысокого ранга, и недавний глава государства. Характерна в связи с этим эмоциональная реакция председателя Совета Федерации Егора Строева по поводу того, что сербы "своего президента выдали" - российский политик, видимо, не мог представить себе, что унифицированные правила не имеют исключений.

Положение России в связи с этими процессами носит двойственный характер. С одной стороны, она вовлечена в новые правила игры, участвует в деятельности европейских структур, в том числе и миротворческих сил на Балканах. При этом она оставляет за собой право выступать в роли критика универсалистских процессов, требовать отмены санкций против Ирака (не нарушая их при этом) и солидаризироваться с теми тенденциями на Балканах, против которых выступает Запад (в частности, со "сдерживанием" албанского сепаратизма военными средствами).

Российское общественное мнение болезненно реагирует на торжество универсализма именно потому, что оно частью разумом, частью инстинктом приходит к выводу: глобальные процессы могут затронуть и Россию - вслед за той же Югославией. При всех своих ресурсах и ядерном оружии Россия может рассчитывать только на периферийное положение в новом мировом порядке. Осознание новых реалий усиливает негативный эффект от развала СССР, который продолжает ощущаться и по сей день. Эмоциональная травма "утраченной империи" и не оформившейся до конца новой национальной идентичности активно подпитывается вполне рациональными упреками в адрес Запада. Очевидны двойные стандарты Запада в политике на Балканах (таково различное отношение США и их союзников к сербам и хорватам, сербам и албанцам) и в других регионах, его явная неспособность обуздать (или по крайней мере разоружить) албанских сепаратистов, налицо "выкручивание рук" Югославии по вопросу о выдаче Милошевича.

Отсюда и эмоциональное неприятие конкретных проявлений этих процессов, включая и такой яркий факт, как выдача Милошевича. Понятно, что с точки зрения универсалистов к России можно предъявить массу претензий - от методов борьбы с чеченским сепаратизмом до взаимоотношений с негосударственными СМИ и озвученных должностными лицами планов восстановить смертную казнь. Сдерживающим фактором, заставляющим распространять универсалистские правила на Россию с крайней осторожностью, является лишь ее ядерный потенциал.

Отсюда и идентификация в российском общественном мнении России и Милошевича, российского и македонского солдата, чеченского и албанского "человека с ружьем". Отсюда же и негативное отношение к любым попыткам компромисса с Западом по балканским вопросам, содействующим торжеству универсализма: вспомним реакцию российского общества на миротворческие усилия Виктора Черномырдина в 1999 года.

Так Балканы снова становятся "нашими": но не из-за славянской идентичности или тем более исторического "движения к Константинополю", а как очаг эмоционального сопротивления доминированию Запада.

Версия для печати