17.03.2016 | Татьяна Становая

Что не так в истории с выводом войск из Сирии?

Удивительно, но «вывод войск» России из Сирии был воспринят как нечто совершенно правильное, ожидаемое и рациональное. Лишь в первые часы была некая растерянность. Многих смутила и формулировка «вывод войск», учитывая, что никакого ввода вроде не было. Вслед за этим появилась масса очень компетентных публикаций, в которых обосновывалось, почему Путин выводит войска и почему решение принято именно сейчас. Все очень логично. Но что-то во всей этой истории не клеится. Что-то как будто недосказано. Как будто мы стали свидетелями странной подтасовки. Но вот кто и зачем ее устроил, с этим предстоит разобраться.

Очередная спецоперация

Начнем с того, что Путин опять всех перехитрил, и это надо признать. Мы обманулись, решив, что Россия влезла в Сирию надолго. Правильно теперь пишет Федор Лукьянов: нам ведь все время говорили, что операция будет 5–6 месяцев. Но, несмотря на это, верилось с трудом. Было много рассуждений по поводу второго Афганистана, потерь, стоимости кампании. И все это тоже очень правильно и логично, с той лишь разницей, что это не имело отношения к реальным сценариям.

Путин начал кампанию в Сирии, проведя очередную спецоперацию в его духе – то есть никому ничего не объяснив. Вспомним, что Путин говорил в Нью-Йорке в сентябре 2015 года: он предлагал создать коалицию по типу антигитлеровской. Цель – разгромить ИГИЛ, запрещенную в России террористическую группировку. Тем временем уже на момент выступления Россия подписала с Сирией договор о размещении авиационной группы. Размещение авиационной группы и ввод войск – не одно и то же. Первое может быть краткосрочным, с локальными задачами. Второе – более фундаментальное, долгосрочное и предполагающее, как правило, наземную операцию. Нам не сказали тогда, что Россия вводит войска. Точно так же сейчас Путин не говорит о выводе «авиационной группы». Что за игры с терминами?

Путин не считает нужным разъяснить позицию и цели России ни собственному народу, ни своим союзникам по борьбе с террористами. Ни тогда, ни сейчас. Вашингтон был вынужден несколько часов разбираться с тем, что там опять выкинул российский президент. Эксперты кинулись искать объяснения. Но, по большому счету, никто не дал четкой трактовки, почему все происходит именно так. «Правящий режим в Сирии нужно было укрепить, чтобы сохранить Сирийское государство и остановить расползание ИГ», – пишет Федор Лукьянов. «России удалось прорваться из украинской блокады, если не перевернуть страницу», – называет в числе главных побед Александр Баунов. «Возрождение из небытия российско-американского взаимодействия – важнейший политический итог операции», – указывает Владимир Фролов, автор Slon Magazine. Эти три задачи действительно в той или иной степени выполнены. Если сравнивать положение России весной 2015 года и весной 2016-го: разница кардинальная, и в этом – результат сирийской кампании. Россия больше не в изоляции, даже несмотря на сохранение санкционного режима, который рутинизируется.

Но в логичном на первый взгляд описании этих достижений что-то все равно не так.

Путин уходит из Сирии как спортсмен на пике карьеры. До разгрома ИГИЛ слишком далеко, ситуация нестабильна, и войска Асада без России могут очень быстро начать терять территории. Да, начались мирные переговоры, и военная кампания России этому противоречила. Да, российские пилоты попадали под угрозу из-за размещения сирийской оппозицией средств ПВО. Ну сидели бы на своих базах и меньше летали. Многие наблюдатели говорят теперь, что Путин в любой момент может вернуться. Но проблема в том, что если бы он заявил о тактическом отводе «авиационной группы» – то да. Но он заявил о выводе войск. Трудно себе представить, чтобы через месяц он объявил о вводе войск. Ввод – вывод. Это все-таки не игра в солдатики. Представляется, что формулировка «вывод войск» демонстрирует, что Россия в ближайшее время не намерена возвращаться в Сирию.

Четыре задачи

Всему, кажется, есть другое объяснение. Оно не альтернативное, а скорее дополняющее. Реальные цели Путина в Сирии были не объективными, а субъективными. Иными словами, они были направлены не на объекты (например, террористов), а на игроков сирийского конфликта, причем всех, кроме ИГИЛ (ИГИЛ выступал тут средством, а не целью). Цель – демонстрация и оказание психологического воздействия, изменение восприятия России. Многие смеялись, когда российские военные сравнивали кампанию в Сирии с учениями. Но по сути, это были демонстративные военные учения России, адресованные прежде всего Западу. Вспомним, какое красочное шоу было устроено при запуске крылатых ракет с Каспийского моря! Россия применила их впервые.

Выделим несколько ключевых задач этих военных учений. Первое – демонстрация статуса мировой державы. В этом комплексе – и навязывание США антитеррористического взаимодействия, и девальвация санкционной политики. Россия ввязалась в сирийскую историю даже не для того, чтобы укрепить режим Асада, и не для того, чтобы потеснить ИГИЛ. Россия вошла в Сирию, чтобы показать, как она могла бы это сделать, если бы захотела. Именно поэтому Путин «плывет», когда говорит о целях: то мы боремся с величайшим злом – исламским терроризмом, то купируем угрозы, исходящие от российских граждан, уехавших в Сирию воевать на стороне ИГИЛ. Последнее ведь было прицеплено к публичным задачам последним вагоном, для убедительности. Это важно, но это было далеко не решающим фактором. Влезая в Сирию, Путин как будто обращался к своим вчерашним обидчикам: смотрите, что мы можем; смотрите, что мы умеем. Лучше ведь с нами дружить, чем воевать.

Проблема такой демонстрации – она не подразумевает настоящей войны. А военные цели в ней – на самом деле никакие не цели, а средства. Никакого Афганистана изначально быть не могло. Именно поэтому была и такая реакция на сбитый самолет: мы же понарошку, а с нами по-настоящему, по законам военного времени.

Задача вторая состояла в том, чтобы отодвинуть на периферию украинскую тему: об этом говорили и говорят многие, и это все-таки доминирующий мотив. Россия как будто признает, что да, она нарушила международное право, она совершила действия, которые пугают, но она при этом остается одним из полюсов влияния, которому подобные перегибы позволительны. Сирия стала возможностью «искупить» украинский грех. Украине же отводилось место геополитического исключения: мировому сообществу предлагалось его проглотить. Россия также доказала, что с нами будут иметь дело, несмотря на Крым и Донбасс, потому что у нас есть военные мощности и влияние. Это был успех: стратегический союз с Россией после Крыма как минимум обсуждаем (хотя о том, что он состоялся, говорить все же не приходится).

Отсюда третья задача – военная кампания в Сирии стала в определенном смысле возможностью выставить на торги российское влияние на Башара Асада. Мы как будто говорим западным партнерам: хотите успехов в мирном урегулировании – обращайтесь к нам, у нас есть инструменты воздействия на сирийский режим. Это ярмарка геополитических активов России, выставленных на продажу. Тут, к сожалению, товар-то продемонстрировали, но вот покупателей пока не нашлось. Избавиться от ярлыка «защитника Асада» России в глазах западных аудиторий так и не удалось, несмотря на все заверения, что Россия защищает сирийскую государственность, а не Асада как такового. Мы так и не смогли убедить, что Асад – это разыгрываемая карта, а не наша цель. Да и западные партнеры, вероятно, не особо поверили в заявленные качества предложения: действительно ли Россия обладает достаточным влиянием, чтобы убедить Асада уйти, если потребуется? Вопрос остается открытым.

Задача четвертая – выставить на торги потенциальные услуги, которые мы можем оказать Башару Асаду. Вот российские самолеты прилетели, побомбили, помогли сирийским войскам продвинуться и улетели. Это как в навязчивой рекламе суперпылесосов, когда в ваш дом без особой учтивости вторгается милый менеджер, готовый убедить вас потратить пару тысяч долларов на машину, возможности по очистке ковров которой он вам тут же и демонстрирует. Так и Россия: ее вроде никто не звал, но мы пришли, попылесосили, показали возможности и ретировались, бросив Асада одного дальше разбираться со своими недругами. Правильно писали некоторые эксперты, что Россия таким образом оказывает давление на сирийского лидера. Пусть знает, как было хорошо с нами.

Неподписанная оферта

Путин не стал вести в Сирии реальную войну, но сумел убедить весь мир в том, что это была реальная война. На деле же это была демонстрация возможностей в реальных военных условиях. Для России это более выигрышная позиция: мы предлагаем свои услуги, и если от них откажутся, не наша ответственность. Получается, что все это было не про Сирию, а про Россию в мире.

Громкая фраза «вывод войск» по своему эффекту значительно превосходит истинный смысл: речь идет лишь об уходе основной части авиационной группы. Это такой способ сказать миру: шоу окончено, всем спасибо. Вероятно, Путин надеялся, что в какой-то момент Запад поведется на эту игру, присоединится к российским усилиям, попытается договориться о будущей конфигурации власти в Сирии с учетом интересов России. Эти военные учения были публичной офертой, но так и не подписанной Западом. И в этом главная неудача всей сирийской кампании: она действительно имела неоспоримые успехи, но тактические и обратимые. Стратегически же это геополитическая пробуксовка (термин «поражение» тут, очевидно, неуместен).

Что же теперь получается? Есть риск, что ситуация начнет сползать к тому, что имело место до начала военной кампании России. У сирийской оппозиции появляется соблазн нарастить сопротивление, у ИГИЛ – развернуть наступление на потерянные позиции. Повысится и экстерриториальная террористическая угроза в странах антиигиловской коалиции. Путин задумал оставить Запад один на один с вселенским злом, которое олицетворяет собой ИГИЛ. Но не только: в стране, где все воюют против всех, привести ключевых игроков к некоему единому знаменателю крайне затруднительно. Путин приготовился наблюдать, как оно все поползет без России. И оно поползет. Именно поэтому шоу только начинается. Только мы к этому уже никакого отношения иметь не будем. Пройдет время, и Кремль снова предложит коалицию. Неподписанная оферта остается открытой.

Татьяна Становая – руководитель аналитического департамента Центра политических технологий

Оригинал – Слон.Ru

Версия для печати