25.04.2016 | Алексей Макаркин

Александр Бастрыкин: идеолог силовиков

Статья председателя Следственного комитета России (СКР) Александра Бастрыкина в журнале «Коммерсант-Власть» вызвала сильную общественную реакцию, так как в ней содержались предложения по дальнейшему ужесточению политики власти. Либеральная часть общества обвинила Бастрыкина в антиконституционных заявлениях.

В статье Бастрыкина содержатся как идеологические высказывания, так и конкретные предложения по борьбе с противниками России.

Основной идеей Бастрыкина является тезис о том, что «последнее десятилетие Россия, да и ряд других стран, живут в условиях так называемой гибридной войны, развязанной США и их союзниками. Эта война ведется по разным направлениям - политическому, экономическому, информационному, а также правовому. Причем в последние годы она перешла в качественно новую фазу открытого противостояния».

Таким образом, председатель СКР отнес начало гибридной войны к периоду десятилетней давности. Понятно, что речь идет не о точной, а о приблизительной дате. Представляется, что событием, с которого началась «война», Бастрыкин считает «цветную революцию» в Украине, которая была воспринята в Кремле как экспансия Запада в российскую сферу влияния. Если следовать логике Бастрыкина, то «война» продолжалась как при республиканской, так и при демократической администрациях США, в том числе и в период «перезагрузки» – то есть она является главным содержанием российско-американских отношений при президентах Буше-младшем и Обаме.

По мнению Бастрыкина, «основными элементами экономического воздействия стали торговые и финансовые санкции, демпинговые войны на рынке углеводородов, а также валютные войны». Главный российский следователь обвинил США в том, что следствиями их манипуляций являются «глубокая девальвация рубля, падение реальных доходов населения, спад промышленного производства, рецессия в экономике». Тем самым Бастрыкин фактически утверждает, что основными причинами нынешнего экономического кризиса являются не внутренние, связанные с кризисом экономической модели, а внешние, обусловленные ведущейся Западом «гибридной войной». Инструментами этой войны Бастрыкин считает международное право и основанную на нем юстицию, приводя в доказательство известные примеры – от «дела ЮКОСа» до «дела Бута».

Распад СССР председатель СКР также считает результатом действий извне, применения Западом информационно-идеологического «оружия», с помощью которого в стране практически одновременно возникли многочисленные межэтнические конфликты. «На современном уровне понимания проблемы очевидно, что подрыв идеологического фундамента СССР, в основу которого был положен принцип братства народов, также был инициирован извне и строился на приемах национальной розни», - заявил Бастрыкин. Однако он не объяснил, каким образом США смогли осуществить столь масштабный заговор в стране, в которой существовали жесткие ограничения для распространения информации. Единомышленники Бастрыкина из числа публицистов объясняют это слабостью или чаще предательством со стороны Горбачева и его ближайших соратников. Но главный следователь страны по понятным причинам воздержался от такой оценки (в противном случае ему пришлось бы объяснять, почему его подчиненные до сих пор не расследуют уголовного дела в отношении экс-президента СССР).

Зато доказательствами применения этого «оружия» в настоящее время глава СКР считает «увеличение расходов государственного бюджета США на программы так называемого развития институтов демократии в граничащих с Россией странах, а также в государствах Средней Азии», следствием чего стали «разжигание антироссийских настроений в прилегающих к нашей стране государствах, формирование в России проамериканской и прозападной так называемой несистемной оппозиции, распространение межконфессионального и политического экстремизма внутри нашей страны».

Из этих тезисов Бастрыкин делает ряд выводов. Основной концептуальный вывод - «нужен жесткий, адекватный и симметричный ответ» Западу, «хватит уже играть в лжедемократию, следуя псевдолиберальным ценностям», особенно в условиях приближающихся выборов.

Конкретные меры, предлагаемые Бастрыкиным, сводятся к следующему. Во-первых, необходимо создать концепцию идеологической политики государства. «Базовым ее элементом могла бы стать национальная идея, которая по-настоящему сплотила бы единый многонациональный российский народ», - указывает Бастрыкин, не расшифровывая, однако, содержание этой идеи. В ее развитие он предлагает ввести уголовную ответственность за отрицание результатов всенародного референдума (причем в качестве примера он привел референдум о присоединении Крыма, который был проведен только в двух регионах – Крыму и Севастополе), а также дополнить ст. 280 УК РФ (публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности) «квалифицирующим признаком, предполагающим призывы к экстремистской деятельности, если они сопряжены с фальсификацией сведений об исторических фактах и событиях». Если точно следовать тексту Бастрыкина, то уголовная ответственность возникает за отрицание результатов действительно всенародного референдума 1993 года, на котором была одобрена действующая российская Конституция, содержащая целый ряд либеральных положений, в том числе о запрете обязательной идеологии и цензуры. Впрочем, вряд ли глава СКР имел это в виду.

Во-вторых, надо «включать молодых людей из группы риска в разработку и реализацию программ противодействия вооруженному экстремизму», причем в качестве положительного приводится опыт Северного Кавказа (притом, что в этом регионе сохраняется присутствие сторонников радикальных идеологии, которые активно действуют именно в молодежной среде).

В-третьих, по мнению Бастрыкина, необходимо ужесточить «цензурирование» Интернета, причем «в разумной мере» использовать китайский опыт тотального контроля над Сетью. В частности, он предлагает предусмотреть внесудебный (административный) порядок включения информации в федеральный список экстремистских материалов, признание уголовно наказуемыми деяниями обладание материалами, связанными с вербовкой в террористические организации, их сбор или загрузку с компьютера.

В-четвертых, председатель СКР предложил ужесточить миграционную политику, так как «мигранты часто становятся объектом вербовки, радикализации». Для этого предлагается как принять законодательные меры, так и совершенствовать работу участковых.

В-пятых, Бастрыкин предлагает ряд антитеррористических мер, включая введение уголовной ответственности за незаконный выпуск и оборот криптовалют, лишение близких родственников лиц, причастных к терроризму, прав на пособия по случаю потери кормильца и других выплат, восстановление конфискации имущества как вида уголовного наказания, совершенствование правового механизма международного сотрудничества правоохранительных и иных государственных органов.

Некоторые предложения Бастрыкина не просто носят антилиберальный характер, но и вызывают серьезные вопросы по поводу соответствия Конституции. Речь идет о государственной идеологии и о цензуре в Интернете. Представляется, что текущим поводом для появления этого текста может быть стремление отстоять и расширить свои полномочия в условиях, когда власть оказалась перед выбором – либо продолжать жесткую антизападную политику, либо начать ее осторожную корректировку, переходя хотя к попыткам реализации структурных реформ. А это неизбежно потребует до определенных пределов повысить открытость страны и снизить влияние «силовиков» на политические и экономические вопросы, выходящие за рамки их непосредственной компетенции. Сама возможность подобного сценария вызывает противодействие.

Кроме того, Бастрыкин уделяет немалое внимание своему имиджу, позиционируя себя как патриота, жесткого государственника – это видно и по этой статье, и по другим его месседжам (например, о необходимости восстановления смертной казни). Однако он не хотел бы выглядеть «цербером» - отсюда и состоявшаяся уже после публикации статьи его встреча с Борисом Гребенщиковым. По многочисленным слухам, в 1980 году комсомольский функционер Бастрыкин исключал Гребенщикова из ВЛКСМ – на встрече музыкант это опроверг.

Но не менее значимым является то, что текст Бастрыкина можно рассматривать как не только частное мнение высокопоставленного чиновника, но и яркий пример «силовой идеологии», обладающей рядом характерных черт, не все из которых присутствуют в этой конкретной статье.

Одна из них – это жесткое антизападничество, основанное на «теории заговора». Запад в рамках этой манихейской теории выступает в качестве извечного противника России, а периоды потепления в отношениях с ним рассматриваются как временные, направленные на введение в заблуждение отечественных элит. Соответственно, любые внутренние проблемы страны – от экономических до межнациональных – объясняются «заговором» со стороны Запада, то есть внешними причинами. Такой подход помогает камуфлировать реальные проблемы и подменять необходимые перемены в социально-экономической сфере борьбой с внешними и внутренними врагами.

Вторая черта, тесно связанная с предыдущей – реваншизм. «Силовики» обращены в прошлое, постоянно переживая распад СССР и рассматривая его как событие, обусловленное не объективными, а субъективными причинами. А раз так, то можно попробовать «переиграть» историю, учтя ошибки предшественников. То есть ужесточив внутреннюю политику и предложить более конкурентоспособную государственную идеологию, чем коммунистическая брежневского периода. В качестве такой идеологии обычно фигурирует патриотизм, понимаемый как государственничество в сочетании с православием. Отсюда и особый интерес к борьбе с врагами с помощью противодействия «фальсификациям истории», под которыми понимаются ее либеральные трактовки, распространившиеся в России с начала 90-х годов (и нередко являющиеся мейнстримными на Западе).

Третья черта – антирыночность, неприятие современной рыночной экономики и ее институтов. Отсюда ставка на государственное планирование и элементы мобилизационной экономики как средство решения основной задачи – эффективного противостояния западной угрозе.

Четвертая черта, являющаяся следствием первых трех – подчеркивание особой роли силовых структур, как основной опоры государства, не позволяющей ему разрушиться и противостоящей врагам. Отсюда и требования постоянного расширения их полномочий, которые к настоящему времени уже носят масштабный характер. Однако особенностью подобного подхода является то, что полномочий много не бывает – каждое ужесточение законодательства провоцирует новые инициативы в том же направлении.

Истоки «силовой идеологии» можно искать в дискуссиях перестроечного и, особенно, постперестроечного периода (в том числе на страницах газеты «Завтра»), когда отставные силовики и национально-патриотические идеологи пытались осмыслить происшедшие события, однозначно оцениваемые ими как катастрофа. При этом действующие чиновники высокого ранга, разумеется, более ограничены в возможности публично формулировать подобные идеи из-за своего статуса – поэтому речь может идти только о продвижении отдельных составляющих «силовой идеологии». В частности, в первой половине нулевых годов ее экономические элементы проявились в высказываниях заместителя генпрокурора Владимира Колесникова, одного из ближайших соратников Владимира Устинова. Он активно выступал с критикой самостоятельности Центробанка, за отмену ссудного процента и возвращение государству земельной ренты. Впрочем, его публичная активность пошла на спад вслед за увольнением из прокуратуры после смещения с должности в 2006 году его шефа.

Ярким примером «силовой идеологии» считается статья бывшего главы ФСКН Виктора Черкесова, опубликованная в «Коммерсанте» в 2007 году. В ней содержится значимый тезис о «чекизме», но не как о «реакционном консерватизме», а как о явлении, позволившем начать собирание страны после «катастрофы» начала 90-х годов, когда «падая в бездну, постсоветское общество уцепилось за этот самый «чекистский» крюк. И повисло на нем». В то же время статья Черкесова выглядит несколько более противоречивым явлением – пытаясь сохранить свои слабеющие позиции в элите, он выступил в качестве сторонника преодоления «чекистского» корпоративизма и создания в стране полноценного гражданского общества. И лишь в качестве менее предпочтительного, но более реалистичного сценария в тексте Черкесова выступало «достраивание» силовой корпорации на основе самоочищения и отказа от бизнес-интересов и обеспечение на ее основе долгосрочной стабильности в стране. Нетрудно заметить, что в рамках «силовой идеологии» гражданское общество рассматривается как подозрительное, чуждое российской «государственнической» традиции явление.

Куда менее противоречиво элементы «силовой идеологии» проявляются в текстах секретаря Совета безопасности Николая Патрушева, который в «нулевые» годы считался аппаратным конкурентом Черкесова. В октябре 2014 года в интервью «Российской газете» он отмечал, что «украинский кризис стал вполне ожидаемым итогом системной деятельности США и их ближайших союзников», которая «последние четверть века была направлена на полный отрыв Украины и других республик бывшего СССР от России, тотальное переформатирование постсоветского пространства под американские интересы». Распад СССР Патрушев рассматривает как прежде всего результат целенаправленных действий США, направленных на ослабление советской экономики, а задачи американцев в последующий период видит в «окончательном развале системы государственной власти и последующем расчленении нашей страны».

В интервью МК в январе 2016 года Патрушев заявил, что «СССР, кстати, распался вовсе не из-за проблем в экономике. Лидеры СССР попросту растерялись. Они не понимали, что и как им надо было делать, не видели путей решения проблем страны». Характерна и формулировка о «пока разделенном народе», проживающем в России и Украине.

«Силовая идеология» имеет широкое распространение как в публичном пространстве, так и в элитных кругах, что неудивительно с учетом значительного представительства в них представителей силовых структур и выходцев из них. В то же время говорить о ее доминировании на сегодняшний момент не представляется возможным. Формулировки из ее арсенала присутствуют в выступлениях Владимира Путина, но они уравновешиваются в них фразами противоположного содержания – о необходимости политических и экономических свобод.

Характерно, что пресс-секретарь президента Дмитрий Песков, комментируя статью Бастрыкина, подчеркнул необходимость поиска золотой середины между обеспечением свободы интернета и недопущением того, чтобы сеть превращалась в питательную среду для распространения терроризма, проституции, торговли людьми. Примечательно и осторожное восприятие статьи Бастрыкина в российском политическом классе – пожалуй, только власти Крыма и Севастополя однозначно поддержали предложение о введение ответственности за критику «крымского» референдума. Остальные не хотят «забегать вперед» в условиях отсутствия четкой реакции Кремля.

Представляется, что федеральная власть и дальше будет ориентироваться на внутриэлитный баланс интересов, который по конкретным вопросам колеблется в одну или другую стороны. Поэтому как «силовики», так и их оппоненты (представители элит, поднявшихся в 90-е годы, выступающие против безоглядного антизападничества и жесткого антилиберализма) останутся во власти и будут продвигать свои интересы, в том числе в публичном пространстве – как это сделал глава СКР в своей статье в «Коммерсанте». Однако основная конкуренция носит непубличный характер, и о ее результатах можно судить лишь по последствиям решений, которые могут носить как ближайший, так и отдаленный характер.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати