18.07.2016 | Алексей Макаркин

Турция: генералы и Эрдоган

Турецкий офицерский путч завершился через несколько часов после начала. Мятежникам не удалось убить или арестовать ни одного из лидеров страны, а сторонники президента Реджепа Тайипа Эрдогана провели быструю мобилизацию, выйдя на улицы по призыву самого главы государства и имамов мечетей. В армии возник раскол, что также способствовало быстрому поражению попытки переворота.

Эрдоган: промежуточные итоги

Поддержка населением крупных городов режима Эрдогана не случайна – представители его Партии справедливости и развития (ПСР) занимают посты мэров Стамбула и Анкары, несмотря на неприятие деятельности ПСР со стороны модернистской, проевропейской части среднего класса. Однако за Эрдогана и его сторонников голосуют не только беднейшие слои населения, составляющие немалую часть прихожан мечетей. За почти полтора десятилетия правления ПСР средний класс расширился, и в него вошли многие люди, успешно использовавшие возможности, которые открывает экономический рост. Таким образом, для них не только важен религиозный фактор – они еще и выиграли от экономической политики Эрдогана. Поэтому, вступив в противоборство с военными, мелкие предприниматели, ремесленники, торговцы отстаивали и свою религиозную идентичность, и конкретные интересы.

Приходу военных к власти в 1980 году предшествовали не только политическая дестабилизация, нелегитимное насилие со стороны ультраправых и ультралевых сил, но и экономический спад. 1978 год был последним годом роста, хотя и очень неуверенного (1,6%). Последующие два года были временем спада ВВП. Соответственно, военные имели целый набор аргументов для вмешательства в политическую жизнь, понятных широким слоям населения. В нынешней же ситуации все было иначе. Насилие имеет место – можно вспомнить и недавние взрывы в стамбульском аэропорту, и вооруженное противостояние в районах, населенных курдами. Но эти события не повышают востребованность диктатуры – напротив, итоги внеочередных парламентских выборов, прошедших осенью прошлого года, показали, что большинство избирателей рассматривают в качестве «сильной руки» именно режим Эрдогана. Резкое обострение ситуации в курдских районах способствовало росту поддержки ПСР, которая вернула себе абсолютное большинство в парламенте, утраченное на предыдущих выборах, состоявшихся в том же году.

Экономическая ситуация в Турции не напоминает спад конца 70-х годов. Рациональная экономическая политика «нулевых» годов, основанная на либеральном подходе к инвестициям, дала свои позитивные результаты. Впрочем, высокие темы роста 2004-2006 и 2010-2011 годов (7-9%), заставившие говорить о турецком экономическом чуде, остались в истории. Начиная с 2012 года, ВВП растет умеренными для развивающихся экономик темпами. В 2015 году рост составил 4%, в нынешнем году, согласно исследованию ОЭСР, прогнозируется 3,9%. По мнению экспертов, Эрдоган упустил время для проведения структурных реформ, а масштабная коррупция стала одним из факторов, способствовавших заметному замедлению темпов роста. План структурных реформ был введен в действие только в начале 2016 года, но его позитивный эффект был уравновешен негативными факторами. К числу последних Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) относит эскалацию напряженности в отношениях с Россией, которая «привела к эмбарго на турецкий экспорт и дополнительному падению в области туризма и доходов строительного сектора. Кроме того, ряд террористических актов повлиял на общее доверие». Таким образом, ситуация в экономике, хотя и не позволяет реализовать амбициозные планы Эрдогана по прорыву страны в число мировых лидеров, все же не является критической.

В то же время в политической системе усиливаются авторитарные тенденции. По обвинению в «пропаганде терроризма» регулярно арестовываются журналисты и правозащитники. Внешняя критика по этому поводу воспринимается Эрдоганом крайне негативно. Например, в 2012 году произошла полемика между ним и известным американским писателем Полом Остером, заявившим, что не поедет в Турцию, пока в тюрьме будут оставаться более 100 журналистов и писателей. На что Эрдоган ответил, что Турция не потеряет престиж, если писатель не приедет, и напомнил, что в Израиль Остер ездил. Писатель парировал, что в Израиле за решеткой не находится ни один писатель и ни один журналист.

В прошлом году Эрдоган заявил о намерении внести изменения в Конституцию с тем, чтобы перейти к президентской республике. Серьезный шаг к ней был сделан еще в 2014 году, когда в стране впервые прошли всеобщие президентские выборы, на которых победил Эрдоган (ранее главу государства избирал парламент). Однако формально полномочия Эрдогана существенно ограничены в пользу премьер-министра. Прежний премьер, Ахмет Давутоглу, давний соратник Эрдогана, занял более осторожную позицию в вопросе перехода к президентской республике, в связи с чем был в мае отправлен в отставку. Его сменил Бинали Йылдырым, считающийся технократом без собственных политических амбиций, полностью преданным Эрдогану. Кстати, события путча показали, что Эрдоган не ошибся – пока президент добирался в Стамбул с курорта на море, на котором он находился, премьер возглавлял борьбу с заговорщиками. Другим кандидатом на пост главы правительства считался 38-летний зять Эрдогана Берат Албайрак, назначенный в прошлом году министром энергетики.

Вопрос о возможных изменениях в Конституцию связан не только с переходом к президентской республике. Нынешняя Конституция провозглашает Турцию светским государством, признает за гражданами широкие права, в том числе право свободного вероисповедания. В документе особо оговаривается, что религиозное образование находится под контролем государства, а религия не может быть использована в политических целях. В Конституции содержится упоминание об управлении по делам религий, действующем на основе принципов секуляризма, невмешательства в политику, следования интересам национальной солидарности и целостности.

Изменения в Конституцию могут способствовать ускорению «ползучей» исламизации страны, которую Эрдоган проводил в течение всего периода пребывания у власти. В частности, религиозную одежду теперь можно носить в офисах и университетах. Эрдоган называл артистов горбом на шее государства, которое не хочет больше тащить его на себе – поэтому неудивительно, что в стране сокращались расходы на театральные постановки (что противоречит светской традиции, заложенной Ататюрком). Зато государство не жалело средств на установку специальных шатров, где во время религиозных праздников кормят неимущих и бедных. Проевропейская часть общества относится к такой политике резко негативно, традиционалистская – с одобрением. Турецкие либералы и левые в 2013 году выходили в знак протеста на стамбульскую площадь Таксим, но не были поддержаны большинством населения.

Все больше средних школ преобразуется в религиозные учебные заведения – несколько лет назад этот процесс вызвал массовые протесты школьников и их родителей. В то же время немалая часть турецкого общества приветствует и такие перемены, исходя из того, что дети должны быть, в первую очередь, нравственными и религиозными, а также уважающими многовековую историю страны. На сайте «Радио Свобода» приводится рассказ журналиста о турецкой школе, стены которой несколько лет назад «украшали портреты основателя турецкой республики Ататюрка, европейских мыслителей, писателей, историков, повлиявших на ход мировой истории. Теперь вместо них красуются портреты османских султанов. На мой вопрос «почему?» завуч школы пожимает плечами, а одна из преподавательниц по секрету сообщает, что таково распоряжение «свыше».

В нынешнем году один из ближайших соратников Эрдогана, спикер парламента Исмаил Кахраман заявил, что ислам должен стать официальной религией: «В новой конституции не должно быть положения о светской системе. Мы мусульманская страна. Зачем нам отдалять себя от религии?». Впрочем, Эрдоган дезавуировал слова спикера, утверждая, что Турция останется светской страной. Однако высказывание Кахрамана было воспринято светской оппозицией как «пробный шар», за которым могут последовать и реальные действия.

Во внешней политике Эрдоган сделал ставку на продвижение своей страны как образца сочетания конкурентной демократии, успешной экономической политики и традиционного благочестия. Однако попытка использовать арабскую весну для продвижения своих геополитических интересов закончилась для турецкого лидера неудачей. В Египте и Тунисе, правда, на короткий срок пришли к власти исламисты. Но уже в 2013 году египетские военные устроили переворот, свергнув союзника Эрдогана – президента Мурси. А тунисские исламисты сейчас являются миноритарными участниками правящей коалиции. В Сирии Эрдоган активно поддерживает антиасадовские силы, однако пока что это привело не к победе над Асадом, а к резкому ухудшению отношений с Россией, которые начали восстанавливаться только в прошлом месяце. Впрочем, доверие между двумя странами до сих пор не восстановилось – характерно, что после первых сообщений о перевороте Россия заняла весьма сдержанную позицию в отношении Эрдогана и поддержала его только после разгрома мятежа.

Отношения США с Турцией в последнее время осложнились из-за поддержки американцами курдов в Сирии. Для Евросоюза Эрдоган становился все менее удобным партнером – не только из-за нарушений прав человека, но и в связи с тем, что многие влиятельные европейские игроки не хотят дальнейшего сближения с Турцией как страной исламской культуры. Таким образом, во внешней политике амбициозные планы турецкого президента столкнулись с массой проблем.

Силовая альтернатива

На этом фоне встал вопрос о возможной альтернативе Эрдогану. Однако светские партии, представленные в парламенте, объективно неспособны договориться друг с другом, что и привело к роспуску избранного в 2015 году парламента, в котором у ПСР не было абсолютного большинства. Три фракции – левоцентристы (позиционирующие себя как наследники Ататюрка), националисты и курды – придерживаются столь разных взглядов на будущее страны, что не могут пойти даже на ситуативный альянс.

Отсюда и многочисленные слухи о возможности военного переворота, которые имели место в течение почти всего правления Эрдогана и усилились в нынешнем году. Впрочем, как обычно бывает, сам путч произошел неожиданно. Впрочем, следует отвергнуть конспирологическую версию о том, что Эрдоган имитировал переворот для того, чтобы расправиться со своими политическими противниками. Конечно, после провала путча он воспользовался ситуацией и уволил своих противников из числа офицеров и судей, большинство которых явно не имели никакого отношения к авантюре. Но представить себе, что он заранее расписал роли между полковниками и подполковниками, искренне его ненавидящими, совершенно невозможно. Кроме того, в первые часы после начала путча Эрдоган был явно не в лучшей форме – видимо, именно с этим связана информация о его попытке найти убежище в Германии. Но когда эти данные стали известны СМИ, ситуация в Стамбуле коренным образом изменилась – и вопрос об убежище утратил всякую актуальность.

Версия американского заговора, популярная не только в России (так что ее пришлось опровергать госсекретарю Керри), также не выдерживает критики. В отличие от времен «холодной войны», США в настоящее время не готовы поддерживать откровенно незаконные смены власти в странах, где существуют конкурентные выборы. Американцев устраивают более сложные механизмы – такие как импичмент, объявляемый президенту парламентом (Парагвай, Бразилия) или же «цветные революции», где протестующие выступают в роли защитников правовых норм, нарушенных властями.

Вопрос о причастности к заговору генералов выглядит непростым. Некоторые военачальники вполне могли иметь отношение к путчу. Однако они так и не смогли реализовать стандартный для Турции плана переворота, когда командование вооруженных сил принимает коллективное решение о смещении конституционных властей. Дело в том, что Эрдоган смог добиться решения двух проблем.

Во-первых, под его контролем оказались спецслужбы и (за некоторым исключением, не повлиявшим на развитие событий) спецназ – наиболее дееспособные структуры, без которых невозможно решать первоочередные задачи, стоящие перед любыми организаторами переворотов – например, арест руководителей страны. Во время всех предыдущих турецких переворотов эти структуры были надежными орудиями военного командования. Сейчас же в результате на свободе остались и президент, и премьер, и министр обороны, и спикер парламента. На этом фоне решение некоторых других классических задач – контроль над основными городскими объектами – оказалось недостаточным для успеха в условиях народного протеста и использования властями современных средств связи (скайп, твиттер, смс-сообщения).

Во-вторых, многочисленные перетасовки высшего командного состава и аресты высокопоставленных генералов по обвинению в реальных и потенциальных переворотах серьезно уменьшили желание высшего командного состава идти на риск. Характерно, что никто из действующих командующих родами войск, равно как и начальник Генштаба, не поддержали заговорщиков (хотя фамилия начальника Генштаба Хулуси Акара уже всплыла в показаниях одного из основных обвиняемых как причастного к подготовке путча). Поэтому достаточно комфортная для ее участников модель коллективного решения военного руководства, привычная для былой Турции и реализованная в последние годы в Египте и Таиланде, в данном случае не работала. Вместо этой модели, неконституционной по определению, но способной придать перевороту хоть какую-то легитимность в глазах немалой части общества, вырисовывалась другая, откровенно революционная. Решиться на такие действия генералам было куда сложнее.

В результате за дело взялись более «отвязанные» полковники – поэтому переворот мало напоминал привычные турецкие реалии. Он более походил на типичный латиноамериканский переворот первой половины ХХ века. Впрочем, и в истории Турции можно найти определенный аналог – переворот 1960 года, который официально возглавлял отправленный в отпуск главком сухопутных войск Джемаль Гюрсель. Хотя он был генералом, но ключевую роль в перевороте играли старшие офицеры, включая полковника Тюркеша, позднее основавшего известную правонационалистическую организацию «Серые волки». Тот переворот повлек за собой казнь трех руководителей прежнего режима – и сейчас Эрдоган со сподвижниками могли всерьез опасаться за свои жизни.

Эрдоган обвиняет в путче своего бывшего союзника, а ныне противника Фетхуллаха Гюлена – исламского деятеля, живущего в США. Гюлен действительно располагает значительным ресурсом, как организационным, так и идеологическим, предлагая более либеральный и модернистский вариант ислама, чем традиционалист Эрдоган. Неудивительно, что его идеи привлекательны для желающих соединить современность и традицию, но трудно себе представить, чтобы религиозный проповедник смог вовлечь в свою организацию тысячи офицеров и юристов.

К тому же фактор Гюлена уже давно служит для Эрдогана публичным объяснением любых действий, направленных против него и исходящих от государственного аппарата. Так было в 2013 году, когда по подозрению в коррупции были арестованы сыновья министра внутренних дел Муаммера Гулера, министра экономики Зафера Чаглаяна и министра экологии Эрдогана Байрактара. Тогда Эрдогану пришлось отправить в отставку своих подчиненных, причем Байрактар еще и проявил нелояльность, дав понять, что к коррупции причастен и сам Эрдоган. Турецкому лидеру удалось «отбиться», но эта история привела как к росту морального износа режима, так и к конфликту с судебной магистратурой.

Все это не означает, что гюленовцы совершенно не причастны к путчу, но вряд ли они были его основной движущей силой. Скорее, речь шла о протесте офицеров старшего и среднего звеньев, выступающих за соблюдение ататюрковского принципа светского государства, который де-факто отвергается Эрдоганом. Что же касается некоторых генералов, то они могли вмешаться в события на следующем этапе – чтобы выступить в роли «партии порядка», разводящей по углам враждующие стороны. Возможно, именно поэтому их фамилий не было в первоначальном списке участников путча. Такой подход мог позволить легитимировать переворот необходимостью стабилизации политической ситуации.

Если такая «двухходовка» имела место, то она потерпела неудачу в самом начале. Причем не только из-за ярко выраженного раскола внутри военной корпорации, но и в связи с изоляцией путчистов в обществе. У них нашлись многочисленные противники в виде исламистов, но они не могли рассчитывать на широкую общественную поддержку со стороны их оппонентов. Приход военных к власти вряд ли способствовал бы стабильности – напротив, потенциальная хунта вошла бы в противостояние со всеми основными политическими силами страны. Для курдов подобный режим был бы неприемлемым из-за ярко выраженного турецкого национализма. Что касается светских либералов, то «антиисламизм» военных не перевешивал в их глазах опасностей авторитаризма.

Характерно, что когда в прошлом году скончался организатор военного переворота 1980 года Кенан Эврен, бывший президентом страны в 1982-1989 годах, его похороны проигнорировали все парламентские фракции. Незадолго до смерти Эврен по настоянию Эрдогана был приговорен к пожизненному заключению (впрочем, формальному, учитывая его преклонный возраст), но это событие не привело к росту симпатий к нему со стороны либералов. Поэтому распространенные в Рунете представления о возможности альянса военных и либералов выглядят оторванными от реальности.

Последствия победы Эрдогана

В то же время и победа Эрдогана означает усиление авторитаризма – только исламистского. Победитель демонстрирует ярко выраженное стремление лишить самостоятельности судебную власть, которая неудобна ему не только из-за связей судей с военными (в 2014 году судьи освободили военных, которых Эрдоган обвинял в подготовке переворота), но и из-за того, что юристы расследовали коррупционные скандалы в эрдогановской Партии справедливости и развития. Так как у ПСР нет конституционного большинства в парламенте, возможна попытка перехода к плебисцитарным методам для принятия поправок в Конституцию – после попытки переворота население может проголосовать за сильную президентскую власть.

Массовые аресты в армии неизбежно приведут к ее ослаблению и вряд ли позволят выполнять крупные внешнеполитические задачи. В этой ситуации широкое вмешательство Турции в сирийские события выглядит маловероятным – тем более, что Эрдоган хотел бы выстроить отношения с Россией. Показательно, что его сторонники даже сбитый российский самолет относят на счет интриг путчистов, что вряд ли соответствует действительности, но свидетельствует о нынешнем направлении внешней политики Турции.

Возможны и репрессии в отношении светской оппозиции, которая осудила переворот, но поддерживает судей. Эрдоган уже озвучил планы восстановления смертной казни и ее применения в отношении путчистов, что противоречит не только обязательствам Турции как члена Совета Европы, но и принципу недопустимости придания закону обратной силы. Если эти планы будут реализованы, то Турция окончательно «самоизолируется» от Европы и может быть исключена из Совета Европы.

А торжество сторонников политического ислама ставит вопрос о сочетании экономического прогресса с идеологическим традиционализмом или даже реакцией. Вряд ли приходится сомневаться в том, что эти приоритеты политики Эрдогана будут все более расходиться друг с другом – причем не в пользу экономики. В свою очередь, «закручивание гаек» может привести к тому, что резьба сорвется – разумеется, не сейчас, но в будущем, особенно если экономический рост замедлится еще более или даже сменится спадом.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати