14.09.2016 | Игорь Бунин

Правый поворот и правый перекос

Современные мировые политические процессы характеризуются ростом активности сил, еще недавно считавшихся маргинальными. Они аккумулируют протест той части населения, которая привыкла ощущать себя большинством, опорой общества, а сейчас чувствует свою невостребованность, ущемленность, опасается превращения в меньшинство.

Масштабная перестройка промышленности сделала ненужными многих работников, чьи производства были переведены в Китай или Малайзию. А представители сферы услуг все чаще сталкиваются с экспансией мигрантов, открывающих рядом свои магазинчики и претендующих на долю в «социальном государстве».

Как результат – мощный удар по традиционным мейнстримовским партиям, которые ранее воспринимали свои лидерские позиции как непоколебимые. Этих людей не удовлетворяют ни левые, которые выступают в качестве защитников прав разного рода меньшинств, ни умеренные правые, призывающие к компромиссным решениям. Более того, кризис доверия к элитам принял практически всеобщий характер и распространяется далеко за пределы этих групп. Во Франции 88% граждан считают, что политики не занимаются вопросами, важными для простых людей. А 82% негативно относятся к политическому классу. Другое дело, что многие из таких избирателей опасаются потрясений и продолжают голосовать в поддержку «мейнстрима», но так поступают далеко не все.

Отсюда отчетливый «правый поворот» в западной политике, который привел к возникновению многочисленных феноменов, наиболее известными из которых являются Марин Ле Пен во Франции и Дональд Трамп в США. На деле их, разумеется, существенно больше – это и Герт Вилдерс в Нидерландах, и Норберт Хофер в Австрии, и «Альтернатива для Германии», которая за несколько лет превратилась в системную проблему для Ангелы Меркель. И многие другие. Но сравнение Трампа и мадам Ле Пен позволяет особенно наглядно выявить сходство и различие этих типажей.

Их объединяет политический радикализм, подчеркнутая «внесистемность», стремление восстановить привычный для их избирателей мир путем защиты от миграции и, в целом, от мировых глобальных процессов. При этом их экономические программы серьезно отличаются друг от друга, что связано с особенностями соответствующих стран и электоратов. Трамп ориентирован на рейгановскую традицию свободного рынка, вызывающую позитивные воспоминания у республиканского электората. Мадам Ле Пен, в свою очередь, позиционирует себя как дирижист и приверженец сильного социального государства, что соответствует французскому менталитету.

Однако на пути к победе и Трампа, и мадам Ле Пен стоят как политические, так и электоральные факторы. В обоих случаях речь идет о сопротивлении элит. Хотя Трампу удалось навязать свою кандидатуру республиканскому истеблишменту, но тот впервые в послевоенной истории США работает на кандидата без всякого энтузиазма, опасаясь, что кампания Трампа негативно скажется на шансах республиканских сенаторов и конгрессменов в «неустойчивых» штатах и округах. Кроме того, в США действует мощная коалиция меньшинств (от расовых до сексуальных), которая резко отрицательно настроена в отношении Трампа и поддерживает демократов. На их же стороне и большинство образованной части белой общины страны (выпускников колледжей).

Мадам Ле Пен до сих пор находится в политической изоляции – с ней не заключают альянсы «системные» партии, которые в большинстве случаев блокируются друг с другом, чтобы не допускать победы Национального фронта. Впрочем, если в 2002 году, когда отец Марин Ле Пен баллотировался в президенты, этот принцип носил безусловный характер, то сейчас он несколько размывается, но все равно, в целом, продолжает действовать.

К электоральным факторам, ограничивающим возможности Марин Ле Пен, относится двухтуровая избирательная система, при которой как раз возможна негативная мобилизация во втором туре, изолирующая Национальный фронт. Трамп может столкнуться с ситуацией, при которой более сильные позиции Хиллари Клинтон в густонаселенных штатах способны обеспечить ей доминирование в коллегии выборщиков даже в случае минимального разрыва между основными кандидатами. Можно вспомнить и казус 2000 года, когда выборы по общему количеству голосов избирателей выиграл один кандидат, а по числу выборщиков – другой, который и стал президентом. Поэтому госпоже Клинтон достаточно победить в нескольких ключевых «колеблющихся» штатах, чтобы выиграть выборы.

В России ситуация выглядит иной, хотя мировые тенденции затронули и ее. Но ключевые предпосылки выглядят иначе. Это сильнейший «постимперский» комплекс, связанный с распадом СССР и снижением влияния на международной арене, в совокупности с разочарованием в либеральных реформах после событий 90-х годов. В условиях феномена «осажденной крепости» основным врагом выглядит внешний – Запад, в первую очередь, конечно, США, хотя и отношение к Европе в последние годы сильно ухудшилось.

Если проводить зарубежные аналогии, то все российские парламентские партии близки по своей идеологии к Национальному фронту Франции. Все они выступают с традиционалистских позиций в морально-нравственной сфере, негативно относятся к глобализации и миграции. Все они апеллируют к различным группам большинства населения, ориентированного на сохранение статус-кво («Единая Россия») или же на возращение в прошлое, как советское (КПРФ, «Справедливая Россия», позиционирующая себя как социалистическая партия), так и во многом «сконструированное» в общественном сознании досоветское, имперское (ЛДПР). Аналогов европейских левых в нынешнем российском парламенте нет, что создает ярко выраженный правый перекос (в отличие от западного правого поворота, участникам которого противостоят влиятельные политические и общественные силы).

В то же время в экономической сфере российские парламентские партии куда ближе к мадам Ле Пен, чем к Трампу, что также может быть объяснено национальными особенностями, связанными с исторической ролью сильного государства и утратой многих традиций конкурентного предпринимательства. Все эти партии выступают за широкое государственное вмешательство в экономику и активную социальную политику, популизм окрашен в патерналистские тона. Самой «непатерналистской» из них является «Единая Россия», но только потому, что это правительственная партия – она не может давать слишком широких обещаний, которые заведомо не может выполнить действующий кабинет министров. В то же время внутренние настроения в партии носят куда более патерналистский характер, чем ее официальный курс.

Особенности электоральной системы России не являются препятствием для таких тенденций. Ограничителями выступают президентская власть, которая прагматично стремится блокировать крайности, и либеральная Конституция, оставшаяся в наследство от 90-х годов и вызывающая все большее неприятие у сторонников более жесткого курса – как во власти, так и в оппозиции. Приоритет прав человека, светский характер государства, запрет обязательной идеологии – эти ключевые положения Конституции подвергаются все большей критике.

Сильной стороной этой системы является ее высокая – в настоящее время – общественная поддержка. Протест 2011-2012 годов был вызван нарушениями в избирательной сфере, всякого рода «волшебством», приводившим к делегитимации выборов, зажатостью политической конкуренции. Теперь этого нет – прозрачность избирательных процедур резко повысилась, авторитет Центризбиркома при Элле Памфиловой существенно вырос, значительно увеличилась и электоральная конкуренция.

Слабая сторона – отсутствие механизмов для модернизации, что особенно опасно в условиях жесткой глобальной конкуренции. Везде есть желающие отгородиться от мира, создать собственное герметичное общество, но такой путь носит тупиковый характер – это относится и к США, и к Франции, и к России. Главный же риск для России заключается в том, что хотя сейчас общественная агрессия направлена вовне, но она в будущем может повернуться и вовнутрь, в сторону политического класса, причем в куда более жестких формах, чем на Западе. С учетом опыта российской истории, когда общество периодически шарахалось от иконы к топору, от благостной духовности к разгульному бунту, этот риск нельзя недооценивать.

Игорь Бунин – президент Центра политических технологий

Версия для печати