26.09.2016 | Марина Войтенко

Прогнозы в осенних тонах

Как известно, сбываемость прогнозов зависит от содержания экономической политики, которая в свою очередь находится под влиянием кратко- и среднесрочных ожиданий и соответствующих проектировок. Чтоб чего-то добиваться, надо и нечто предпринимать. В эту сложную взаимозависимость образов будущих макроэкономических тенденций и регулятивных действий[1], между тем, всегда вмешивается угловатая реальность трендов, наблюдаемых здесь и сейчас. Минувшая неделя поставила в этой замысловатой диалектике очередное многоточие …

Социально-экономические итоги августа-2016, подведенные Росстатом, вновь оказались неоднозначными. На фоне некоторого оживления промвыпуска (+0,7% в годовом выражении и +0,4% год к году за восемь месяцев) и грузооборота транспорта (+2,8% и +1,5% соответственно), а также уверенного роста агропроизводства (+6,0% и +3,4%) при продолжении негативных трендов в динамике внешнеэкономических показателей и инвестиций ощутимо ухудшилось положение с потребительским спросом.

Безработица в РФ в августе сократилась до 5,2%. Вместе с тем, падение торговой розницы ускорилось с июльских 5,0% (в годовом исчислении) до 5,1% (снижение к уровню-2015 за январь-август достигло 5,8%). Такие же потери за этот период понесли реальные располагаемые доходы населения, причем темп движения по нисходящей траектории в летние месяцы заметно усилился: в июне (год к году) – минус 4,8%, в июле – минус 7,3%, в августе – минус 8,3%. Среднемесячная номинальная начисленная зарплата к августу-2015 подросла на 5,8%, но средняя реальная (с учетом инфляции) упала год к году на 1,0%. Сезонно очищенные данные тоже не радуют: реальные доходы в третьем квартале продолжили терять по 1,2% в месяц (в апреле-июне – по 1,1%), реальные зарплаты в лучшем случае вышли в ноль (по оценке ЦМАКП, росли на 1,1% в первом квартале, во втором стояли на месте, в третьем – снижались на те же 1,1%).

Наблюдаемые тенденции подвигли МЭР к перемене прогноза. По новой версии (обсуждалась на совещании главы правительства 21 сентября), ожидания по реальным доходам в текущем году ухудшились с -2,8% до -5,6%, розничному товарообороту – с -2,7% до -4,6%, предполагаемая динамика реальной зарплаты, напротив, скорректирована с -1,5% до 0,3%. Эксперты не исключают, что темпы зарплат могут выйти в положительную область благодаря снижению инфляции.

Для оценки уровня и качества жизни, однако, важнее вектор и скорость изменений в реальных доходах, расчет которых производится с исключением всех обязательных платежей и с учетом пенсий, социальных трансфертов и поступлений от предпринимательской деятельности. Здесь перспективы довольно неблагоприятны. По расчетам главного экономиста ВЭБ Андрея Клепача, реальные доходы населения РФ выйдут на докризисный рубеж лишь «где-то к 2020 году». Личностные оценки россиян своего материального положения вполне корреспондируют с этим выводом. Согласно результатам августовского опроса, поведенного Фондом «Общественное мнение» для ЦБ РФ, в конце лета-2016 об отсутствии каких-либо изменений за последний год заявили 48% респондентов (в том же месяце-2015 – 46%), об ухудшении – 41% (44%). То есть, по сути это – констатация кризисной ситуации. Ожидания на предстоящий год тоже не радужны: 42% полагают, что ничего не изменится, 22% – доходы упадут, и лишь 18% рассчитывают на лучшее.

Обновленный прогноз МЭР, который, по замыслу, должен быть положен в основу бюджетных проектировок, выглядит более сдержанно и реалистично (пересмотр в сторону ухудшения не коснулся только промвыпуска и курса рубля). В министерстве ожидают снижения ВВП-2016 на 0,6%, роста на 0,6% в 2017 году, на 1,7% – в 2018-ом и на 2,1% в 2019 году (в сравнении с апрельскими сценарными условиями потеря темпа на следующие три года составляет 0,2 п.п. и по 0,1 п.п. соответственно). Более скромный рост «назначен» инвестициям в основной капитал – на 0,3% в 2017 году на 2,2% и 3% в следующие два года. Медленнее будут двигаться вперед в 2017-2019 годах торговая розница – на 1,1%, 1,5% и 2,5%, реальные располагаемые доходы населения – на 0,5%, 1% и 1,3%, реальные зарплаты – на 0,6%, 1,9% и 1,6%.

Сюрпризом прогностического творчества МЭР оказалась оценка ожидаемой инфляции: в 2016 году – 5,8%, в 2017-ом – 4,9%, в 2018-ом – 4,4%, в 2019 году – 4,1%. Подобное «неверие» в достижение к концу следующего года 4%-го таргета роста цен, естественно, вызвало возражения ЦБ РФ и Минфина. В Банке России подчеркнули: когда применяется режим таргетирования инфляции, необходимо закладывать целевой ориентир во все варианты прогноза. В Минфине обратили внимание на то, что расхождения в оценках инфляции между денежными властями и правительством посылают негативный сигнал бизнесу, не способствуя росту доверия к экономической политике в целом[2] и усложняя задачу снижения ожиданий роста цен.

Еще одна претензия к базовому варианту прогноза МЭР – завышение общемировых темпов роста и недостаточный учет рисков, складывающихся в глобальном хозяйстве. Между тем, в опубликованном 22 сентября докладе Конференция ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД) уже содержится предупреждение об «угрозе третьей фазы мирового финансового кризиса[3]», признаками которой является снижение темпов-2016 в мире (впервые с 2012 года), продолжающийся отток капитала с развивающихся рынков и риски «глобальной дефляционной спирали» в случае «жесткой посадки» экономики Китая. По оценке ЮНКТАД, рост общемирового ВВП-2016 притормозит до 2,3% против 2,5% в предыдущие два года.

Опасения вызывает и закредитованность корпоративного сектора в развивающихся странах, тем более что почти две трети заемных средств приходится на сильно зависящие от экономических циклов и мало влияющие на структурную трансформацию экономик секторы (нефтегазовый, строительство, электроэнергетика и т.п.). Положение усугубляет и то, что эти корпорации зачастую вместо инвестиций в производство направляют все большую часть прибылей на обратный выкуп акций и дивиденды. И все это усиливает тревогу по поводу финансовой стабильности emerging markets и перспектив структурных преобразований, которые могли бы вывести их экономики на траекторию устойчивого качественного роста.

Не блещет оптимизмом и новый прогноз ОЭСР (представлен 21 сентября). Оценки динамики глобального ВВП в 2016-2017 годах снижены на 0,1 п.п. до 2,9% и 3,2%. Умерены прогнозы для всех крупнейших экономик: для США – 1,4% и 2,1%, еврозоны – 1,5% и 1,4%, Великобритании – 1,8% и 1,0%, Японии – 0,6% и 0,7%, Китая – 6,5% и 6,2%. Продолжение быстрого роста предполагается лишь в Индии – 7,4 в 2016-ом и 7,5% в 2017 году. В документе также отмечается, что «рост в основных экономиках emerging markets замедлился по сравнению с последними годами и лишь немного ускорится в 2017 году за счет ослабления рецессии в Бразилии, России и других сырьевых производителях». Тем не менее, экономика Бразилии, несмотря на некоторые улучшения, по-прежнему переживает глубокую рецессию и, как ожидается, сократится на 3,3% в текущем году и на 0,3% в будущем. Околонулевой темп ВВП-2017 прогнозируется для РФ.

В числе существенных рисков современного экономического мира эксперты ОЭСР указывают на торможение международной торговли, обязанное, прежде всего, расширению разнообразных (в том числе и нетарифных) протекционистских мер, ставящих «подножку» развитию глобальных цепей добавленной стоимости. Впрочем, еще большее значение имеет политика низких и сверхнизких ставок центральных банков. Эта «новая монетарная реальность», говорится в докладе OECD «Interim Economic Outlook», лежит в основе значительного роста цен на широкий перечень активов (акции, облигации, недвижимость и т.п.), повышая вероятность резкого снижения соответствующих котировок на мировых финансовых рынках. Риски низких ставок уже реализуются в падении доходности бумаг с фиксированным доходом (от этого больше всего страдают инвестиционные и пенсионные фонды). Кроме того, новым «минным полем» стала ситуация, когда более 35% суверенных долгов в странах ОЭСР торгуется с отрицательной доходностью. Еще пара лет такой практики, констатируют аналитики, создаст глобальную проблему устойчивости финансовых институтов.

По сути тем же обеспокоены и в Банке международных расчетов (БМР иначе называют «банком центробанков» по составу учредителей и участников этой организации). В его последнем (19 сентября) квартальном обзоре есть раздел с характерным названием «Dissonant markets?», где в качестве основной причины рыночного диссонанса, то есть, перегрева сегментов долевых и долговых ценных бумаг и увеличивающегося разрыва в температурах финансовых и реальных секторов в мировой экономике названа слишком сильная зависимость рынков от программ количественных смягчений, которые «достигли пределов своей эффективности». Один из признаков – высокая вероятность того, что банки (для которых отрицательные ставки оказываются по сути дополнительным налогом) в ответ на рост волатильности могут сокращать объемы кредитования. К этому рубежу, считают в БМР, вплотную приблизился Китай, не сумевший справиться с проблемой чрезмерной кредитной активности и теперь стоящий на пороге полномасштабного банковского кризиса[4].

Реакцией на противоречивые результаты ДКП (в тех же США налицо симптомы вхождения экономики в завершающую стадию делового цикла) стала сентябрьская пауза в изменении монетарных кондиций (в том числе по уровням ставок), взятая ведущими центробанками. 20-21 сентября к ЕЦБ, Банку Англии и Нацбанку Швейцарии присоединились Банк Японии и ФРС США. При этом денежные власти Японии объявили о переходе к «количественно-качественному смягчению» и намерены вместо денежной базы таргетировать доходность 10-летних гособлигаций на текущем уровне (0%)[5]. В свою очередь Федрезерв дал понять, что, скорее всего, повысит базовую ставку в декабре. На пресс-конференции по итогам заседания комитета по открытым рынкам ФРС, ее глава Джанет Йеллен заявила: большинство его голосующих членов «полагают, что одно повышение ставки будет уместным в этом году». Участники рынков оценивают вероятность события близко к 60%.

Согласно выводам сентябрьских докладов-прогнозов международных экономических и финансовых организаций, ускорение общемирового роста требует от главных участников глобального хозяйства новых композиций денежно-кредитных политик (с учетом их большей, чем прежде, синхронности), бюджетных консолидаций с встроенными стимулирующими мерами и структурных реформ. Однако времени на такой поиск, чтобы подготовиться к новому витку финансовой турбулентности в мире, а тем более избежать его, может просто напросто не хватить.

Приведенные выше прогнозы выдержаны в осенних тонах. Справедливости ради нужно отметить, что это, конечно, не «бабье лето», но и не «предзимье». Самый главный внутрироссийский риск – медленной и неустойчивой трансформации нынешней экономической модели – пока еще находится в «зоне управляемости», границы которой определяются степенью реализации структурной повестки. Тем не менее, наблюдаемый в необходимых институционально-регулятивных перезагрузках (включая и бюджетное планирование) бег на месте вполне способен охладить новые итерации макроэкономических ожиданий на 2017-2019 годы.

Марина Войтенко - обозреватель

^[1] Наглядное представление об этом дает статья премьера Дмитрия Медведева «Социально-экономическое развитие России: обретение новой динамики» опубликованная 22 сентября в журнале «Вопросы экономики», выпуск №10 за 2016 год.

^[2] Впрочем, по этому поводу возникает немало вопросов и к самому Минфину. Выступая в 23 сентября на финансовом форуме в Москве, его глава Антон Силуанов подчеркнул, что проект бюджета, который должен быть внесен в Госдуму к концу октября, не предусматривает кардинальных изменений в налогах и финансовой политике. Между тем, в середине сентября из «утечек» в СМИ стало известно о предложении Минфина с 2017 года начать взимать страховые взносы со всего зарплатного фонда по единой ставке, а к 2019 году довести ее до 26% (с 2017 года – 9%, с 2018 года – 28%). Плохо согласуется заявление министра о том, что ведомство не будет предлагать повышение налогов на следующую трехлетку, с озвученным на том же форуме предложением министерства по увеличению изъятий из нефтегазового сектора примерно по 50 млрд рублей ежегодно через НДПИ.

^[3] Первая фаза – глобальный финансовый кризис 2008-2009 годов, ко второй ЮНКТАД относит долговой кризис в еврозоне в 2011-2012 годах.

^[4] В БМР в качестве опережающего индикатора будущих банковских кризисов используется показатель кредитного разрыва, то есть, разница между текущим отношением кредита к ВВП и средним значением этого соотношения за прошлые периоды. Если «разрыв» превышает 10%, то страна может столкнуться с кризисом в банковской системе, который может случиться «в любой момент в течение ближайших трех лет». Напомним, что нынешний показатель в Китае достиг 30,1%. Общий индекс спроса на кредиты в третьем квартале составил 55,7 пункта – минимум с 2004 года.

^[5] Аналитики Citi bank расценили этот «разворот» как «начало конца эры quantitative easing», главным поводом к которому является приближающееся исчерпание подходящих активов для покупок центробанками.

Версия для печати