17.10.2016 | Татьяна Становая

Россия-Запад: полное взаимное непонимание

Кремль официально подтвердил, что визит президента России Владимира Путина во Францию, запланированный на 19 октября, отменен. Официальная причина – отказ президента Франции Франсуа Олланда принимать участие в открытии русского духовного центра и выставки в центре Помпиду. Неофициально источники с французской стороны сообщали, что России было предложено говорить только о Сирии. При этом ранее МИД Франции не исключил обращения в международный уголовный суд с целью расследования «военных преступлений».

Тем временем, глава британского МИДа Борис Джонсон предупредил Россию, что она рискует стать страной-изгоем, если продолжит бомбить гражданские объекты в Сирии, и призвал проводить акции протеста у российского посольства в Лондоне. Наконец, в ЕС началось обсуждение вопроса о введении новых санкций против россиян.

Срыв договорённостей между Россией и США по Сирии привёл к масштабным последствиям (притом, что ситуация остаётся очень динамичной с перспективой быстрого и непредсказуемого ухудшения), оказывающим влияние на положение и восприятие России в мире, а также ключевые аспекты мировой политики.

12 октября Владимир Путин отменил свой визит в Париж, что стало логичным и прозрачным решением. Как сообщил французский телеканал BFM TV со ссылкой на свои источники, «сегодня утром состоялся контакт между Кремлем и Елисейским дворцом: было предложено провести рабочий визит по Сирии в Елисейском дворце при исключении всех других мероприятий с участием президента [Франсуа Олланда]». Речь шла о совместном открытии русского духовного центра и выставки в центре Помпиду. Как потом пояснил сам Путин, это было главной целью визита, и, если французская сторона считает эти задачи преждевременным, Москва готова подождать более удобного момента.

В действительности, приглашение посетить Францию Владимир Путин получил в апреле 2016 года, и уже тогда в центре внимания стояли вопросы преимущественно сирийского урегулирования. Заметим, что 2016 год стал годом культуры и туризма России во Франции. Плюс к этому как раз на осень планировалось завершение грандиозного проекта – строительства русского духовно-культурного центра, что создавало для России прекрасную возможность показать, что, несмотря на разногласия, у России и Франции есть своя общая позитивная повестка, и отношения в целом носят продуктивный характер. Однако все это оставалось фоном к главному сюжету – Сирии.

Франция для России оставалась одним из самых комфортных партнёров. Именно Париж предложил «нормандский формат» для обсуждения украинского кризиса. Кроме того, на фоне резко негативных персональных отношений Меркель и Путина, Олланд получал своего рода эксклюзивную роль – представлять в диалоге с Россией Запад и выступать посредником в обсуждении сложных вопросов. У Москвы также весьма тёплые, прагматичные отношения с французской элитой: находящиеся у власти социалисты занимают наиболее жёсткую позицию среди всех остальных политических сил, но даже такая позиция на фоне США и Германии, Москве казалась относительно конструктивной.

В то же время последний год показал, что продуктивность арбитражной функции Парижа остаётся весьма сомнительной. Кремль неоднократно обвинял Францию в обслуживании интересов США и несамостоятельности. На пленарном заседании форума «Россия зовет!», комментируя ветированную Россией резолюцию Франции в Совбезе ООН, Путин выразил недоумение, как Франция может «так вот просто обслуживать внешнеполитические интересы, а может быть даже внутриполитические интересы, своих союзников, в данном случае — США… Это разве роль такой серьёзной политики и серьёзных стран, которые претендуют на то, чтобы проводить независимую внешнюю политику и называться великой державой?», - задался вопросом российский президент.

Решение России заблокировать 8 октября резолюцию Франции было крайне негативно воспринято Парижем, что и послужило одной из главных причин срыва визита. Однако версии произошедшего с обеих сторон разнятся. Для согласования проекта резолюции в Москву приезжал глава французского МИДа Жан-Марк Эйро, после чего источники во французском МИДе говорили, что концептуальных возражений документ с российской стороны не вызвал. После этого Эйро полетел в Вашингтон. Как пояснил Путин, там Франция и США «обвинили Россию во всех смертных грехах», а итоговой вариант резолюции не учитывал интересов Москвы. «Никто вообще не стал с нами ни о чём разговаривать и ничего обсуждать, и вбросили эту резолюцию в Совет Безопасности, явно ожидая нашего вето», - сказал Путин. В Москве указывали, что вето было предсказуемым. Ранее весьма резко высказался и российский МИД: «Провалившаяся попытка злоупотребить авторитетом Совета Безопасности подтвердила одержимость инициаторов французского проекта резолюции идеей неконституционной смены власти в Сирии через задействование ресурса террористического интернационала, получающего щедрую подпитку из-за рубежа», — говорилось в нем.

Но для Франции российское вето стало ударом, вызвавшем сильнейшую негативную эмоцию. Франсуа Олланд именно после этого поднял тему «военных преступлений» России в Сирии, а также поставил под сомнение свою встречу с главой российского государства. Данная ситуация очень ярко демонстрирует, что между странами нет предметного диалога по сирийской проблеме. Москва ждала приглашения к обсуждению поправок в текст, а Париж счёл такое ожидание «молчаливым согласием».

При этом, даже несмотря на особую роль Франции в нормандском процессе, установить теплые личные отношения между двумя лидерами тоже не удалось: они оставались по большей степени рабочими. К этому следует добавить и другой критично важный момент – полный тупик и пробуксовка минского процесса и замораживание украинского кризиса. При этом российские дипломаты, рассчитывающие на более активное участие французских коллег, в итоге были разочарованы отсутствием и должного уровня понимания проблемы, и интереса к происходящему.

В этой связи можно говорить о том, что эксклюзивный потенциал российско-французских отношений не был реализован: Париж не лоббировал рост давления на Москву, как Германия, но и не стал играть активной роли в поисках компромиссов. Поэтому сохранить позитивную повестку уже было непросто при первом же серьёзном испытании.

Этим испытанием стала Сирия. Изначально тактика Москва принудить Запад к партнёрству на фоне единой террористической угрозы работала, позволив сформировать хоть какие-то институты и механизмы многостороннего сотрудничества. При этом в начале сирийской кампании, Россия выигрывала и в репутационном плане: Москва могла позволить себе взять роль единственной страны, реально готовой противостоять распространению ИГИЛ (запрещена в России) на территории Сирии. Постепенно по мере нарастания противоречий между Россией и Западом по вопросам тактики урегулирования сирийского кризиса, Россия стала превращаться из инициатора антиигиловской коалиции в активного защитника режима Асада. Журналисты французского телеканала TFI, после отмены визита Путина в Париж, задали российскому лидеру один из самых обсуждаемых в западном информационном поле вопросов: почему Россия бомбит Алеппо, когда там нет ИГИЛ? Объяснения Путина, что там находится другая террористическая и запрещенная в России организация «Джабхат-ан-Нусра», на Западе выглядят неубедительными, так как Алеппо – город, находящийся под контролем самых разных группировок, в том числе и умеренной сирийской оппозиции. При этом де-факто в боях за Алеппо «Джабхат-ан-Нусра» выступает в коалиции с теми силами, которых Запад считает легитимными.

Отмена визита Путина в Париж показала, что происходит сужение поля для диалога с Россией. Запад не отказывается говорить по Сирии, однако закрывает остальные темы, учитывая, что любая позитивная повестка может в той или иной степени легитимировать действия Москвы. США и союзники убеждены, что активная атака на Алеппо, которая вполне может завершиться получением контроля над городом, является полным нарушением договорённостей и противоречит собственным публичным заявлениям Кремля. Как главный аргумент на первый план выходит гуманитарная проблема, а тут в публичном пространстве Москва заведомо проигрывает.

Показательно, что французские СМИ, транслируя неофициальную позицию Парижа, говорили, что Путин «не желает обсуждать Алеппо» со своим французским коллегой Франсуа Олландом. Однако представляется, что, как и Москва, пытающаяся сохранить лицо на фоне отмены визита, Париж таким образом лишь ищет удобную для себя формулу, снимающую ответственность за срыв переговоров. При этом важно, что обе стороны выражают сожаление и пытаются показать, что диалог по Сирии должен быть продолжен.

В этой связи получается, что односторонние действия России в Сирии, во многом основанные на разочаровании в возможностях договориться, толкают Россию к изоляции. Западные партнёры, фактически поставленные перед фактом наступления сирийских правительственных войск на Алеппо при поддержке России, ищут возможности повлиять на политику Москвы, принуждая ее говорить исключительно о Сирии, искусственно сужая предметы для диалога и угрожая России преследованием за военные преступления, а также новыми санкциями.

Путин же, отвечая на подобное давление на форуме «Россия зовёт», указал, что считает все эти обвинения «политической риторикой», что по большом счету означает, что Москва не верит в судебную перспективу поступающих в ее адрес угроз. Вероятно, в Кремле считают, что дальше словесных интервенций Запад идти не решится. Показателен также пример, который Путин привёл во время интервью французским журналистам: он указал, что США отказались направлять своих солдат для обеспечения безопасности гуманитарных конвоев, в то время как Россия готова была это сделать.

В то же время фундаментом сирийского кризиса остаётся отсутствие внятных проектов урегулирования кризиса. Россия предлагает сохранить режим Асада, провести выборы, что не устраивает сирийскую оппозицию, для которой любые выборные процедуры, организованные режимом Асада, – нелегитимны априори. В то же время и Запад не предлагает альтернативного варианта, кроме смещения (силой или в добровольно-принудительном порядке после переходного периода) президента страны. Складывается кризис ответственности мировых держав за происходящее на территории Сирии (что также усугубляется и общим кризисом государств Ближнего Востока). Своеобразным «преимуществом» России с точки зрения удержания инициативы в урегулировании сирийского кризиса остаётся тот факт, что она готова непосредственно вовлекаться в военный конфликт. Кроме того, в отличие от разрозненной, очень пёстрой и конфликтной между собой сирийской оппозиции, Москва имеет более прочную опору в Сирии – это официальные власти, а также их шиитские союзники.

Получается, что по мере продвижения в Сирии происходит маргинализация образа России в мире, растёт давление на неё. Снова вернулась риторика холодной войны. Большой резонанс вызвали слова главы британского МИДа Бориса Джонсона, который призвал пикетировать российские посольства по всему миру.

В России же усиливается логика «осаждённой крепости». Участились испытания баллистических ракет (были проведены запуски трёх ракет только за 12 октября). Вновь вернулась дискуссия об американской ПРО. В провластных российских СМИ муссируется тема готовящейся агрессии США против России. Масла в огонь добавили слова замначальника Главного оперативного управления Генштаба Вооруженных сил (ВС) РФ генерал-лейтенанта Виктора Познихира, который 11 октября заявил, что моделирование боевого применения средств противоракетной обороны (ПРО) США показало большую опасность для ядерного потенциала России и Китая, нежели считалось ранее. По его словам, «это представляет более серьёзную угрозу ядерному потенциалу России и Китая, так как противоракеты будут способны поражать российские и китайские баллистические ракеты до момента отделения их боевых блоков от маршевых ступеней». А жители Москвы сообщают о проведении некой переписи для учёта вместимости бомбоубежищ. В то же время к концу недели военная риторика в России стала стихать, что свидетельствует о ее тактическом характере – напротив, в официозных СМИ стали появляться материалы о недопустимости изоляционистских настроений.

Обострение кризиса доверия между Россией и США ведёт не просто к холодной войне. Ситуация, отличается от периода межблокового противостояния отсутствием понятных для всех правил игры, непредсказуемостью кризиса, а также нарушением баланса: Россия чувствует себя незащищённой и крайней уязвимой, подозревая США в подготовке (даже если это носит лишь гипотетический характер) сценариев превентивного удара. Важно также понимать, что система ядерного сдерживания была основана на принципе гарантированного взаимного уничтожения. Если одна из сторон начинает сомневаться в этом, система сдерживания перестаёт выполнять свою функцию.

Россия исходит из того, что мировое сообщество, какова бы ни была ее политика в отношении Сирии (а тут, вероятно, ставится задача по взятию Алеппо), будет вынуждено мириться с происходящим, не решаясь пойти на силовой сценарий. Москва также может надеяться, что речь идёт о временном ухудшении ее геополитического положения, так как Запад в ее понимании не сможет избежать диалога с Кремлем о будущем режима Асада, особенно если будет взят Алеппо. Однако нынешнее ухудшение и усугубление кризиса может повлечь за собой стратегические последствия для всей архитектуры международной безопасности, что связано и с вопросами развития противоракетной обороны, и обеспечением ядерного паритета, и развития высокоточного оружия.

Кроме того, нынешняя политика Москвы критично сужает возможности для манёвра по другим стратегически значимым для России вопросам, таким как разрешение украинского конфликта, продвижение энергетических проектов, партнёрство с ЕС. Обращает на себя внимание и тот факт, что нынешнее обострение непредсказуемо: с одной стороны, есть Россия, которая ощущает себя осаждённой крепостью. С другой стороны - США и западные партнёры, у которых нет понимания, как выстраивать политику в отношении России, постоянно поднимающей ставки.

Татьяна Становая - руководитель Аналитического департамента Центра политических технологий

Версия для печати