16.05.2017 | Алексей Макаркин

Несостоявшийся закат Запада: гибкий ответ на право-популистский вызов

Две основные сенсации мировой политики прошлого года - «Брэксит» и избрание Дональда Трампа президентом США - вызвали массу комментариев о кризисе или даже конце западной демократии. Однако последующие события показали, что политическая система государств Запада обладает достаточной степенью гибкости, чтобы противостоять волне правого популизма. При этом особенностью такого противостояния является отсутствие универсального рецепта – ситуация в каждой стране носит своеобразный характер.

Возглавить процесс: опыт Великобритании

В Великобритании правящей партии удалось возглавить процесс «Брэксита», который стал, на первый взгляд, главным успехом Партии независимости Соединенного королевства (UKIP) – единственной крупной политической силы, последовательно выступавшей за выход Великобритании из ЕС. Однако этот успех обернулся для партии политическим провалом.

Знамя» выхода из Евросоюза перехватила Тереза Мэй, которая сначала включила в правительство – причем на ключевой пост министра иностранных дел – самого известного лидера евроскептиков в Консервативной партии Бориса Джонсона. А затем начала активно продвигать проект «жесткого брэксита», демонстративно отказавшись от любых компромиссов с противниками выхода Британии из ЕС и подавив сопротивление (правда, не очень сильное) проевропейской части своей партии.

Мэй и ранее считалась политиком, весьма сдержанно относящимся к Евросоюзу, в качестве министра внутренних дел она проводила антииммигрантскую политику. В ходе подготовки к референдуму она выступала против «брэксит», но без особого энтузиазма, подчиняясь дисциплине, существующей внутри правительства. Поэтому ее роль лидера кампании по выходу Британии из ЕС не выглядела конъюнктурной.

Главным преимуществом Мэй является возможность принимать решения и проводить их через парламент – в отличие от UKIP, которая в условиях отсутствия у нее парламентской фракции вынуждена ограничиваться риторикой. Причем даже риторика не всегда помогает – например, когда Мэй предложила план реализации «брэксита», UKIP не смогла не только оспорить его положения (которые соответствовали их идеологии), но даже дополнить их какими-либо другими популярными идеями. Фактически Мэй стала символом «брэксит» - причем в условиях отложенного характера большей части негативных последствий выхода Британии из ЕС и, как следствие, нереализованности катастрофических прогнозов, сделанных до и сразу после референдума, ее популярность находится на очень высоком уровне.

В этих условиях обострилась внутренняя борьба в среде самих «независимых». Признанный лидер партии Найджел Фарадж ушел в отставку сразу после референдума, демонстрируя желание быть идеологом правого популизма, а не практическим политиком. Что вполне рационально, так как ему предстояло в очередной раз вести партию на мажоритарные выборы, где у ее кандидатов немного шансов в уже давно «обжитых» представителями элиты избирательных округах. Преемница Фараджа Диана Джеймс (назвавшая своими кумирами Черчилля, Тэтчер и Путина) продержалась на посту лидера UKIP всего 18 дней, и ушла в отставку, признав свою неспособность эффективно руководить партией. В ходе новой внутрипартийной избирательной кампании стало известно о драке между двумя депутатами Европарламента от UKIP, один из которых в результате оказался в больнице. Наконец, был избран очередной лидер, Пол Наттолл, который, однако, не имеет харизмы, которая есть у Фараджа.

Неудивительно, что перед досрочными выборами 8 июня популярность UKIP падает. Опрос социологической службы ICM, опубликованный за месяц до выборов, дает партии всего 6% голосов. 4 мая состоялись частичные выборы в органы местного самоуправления, на которых UKIP потерпела сокрушительное поражение – она потеряла 145 мест и сохранила лишь одно, получив в целом 5% голосов.

Перехватить повестку

Еще один рецепт противодействия популизму – адаптация, частичный перехват повестки, связанной с ограничением миграции. Такой подход приводит к тому, что умеренный избиратель получает возможность соединить негативное отношение к миграции с голосованием за системную политическую силу, способную адаптироваться к новой реальности. При этом перехват повестки может быть связан как преимущественно с пиаровскими, так и с реальными действиями.

Австрия

Наглядным примером является опыт Австрии, где в прошлом году крайне правая Партия свободы (АПС) чуть было не выиграла президентские выборы под антимигрантскими лозунгами. В ответ правительство ужесточило политику в отношении миграции. В коалиционном кабинете министров пост канцлера принадлежит левоцентристской Социал-демократической партии, которая негативно относилась к жесткой политике в отношении мигрантов, но она должна была пойти на уступки под давлением своего партнера по коалиции – правоцентристской Народной партии.

В результате в 2016 году в стране, которая оказалась на пути нелегальной миграции сирийских беженцев, было принято решение о введении квот на принятие мигрантов. Это решение практически совпало со снижением числа беженцев (те, кто мог и хотел покинуть Сирию, уже это сделали). В результате значение миграционной темы начало снижаться, что и способствовало поражению кандидата от АПС Норберта Хофера на президентских выборах. Впрочем, результат Хофера все равно был весьма высоким – 46,2% при повторном проведении второго тура в декабре 2016 года (во время «первого второго» тура в апреле 2016 года, результаты которого были опротестованы АПС, Хофер получил 49,6%). Таким образом, поддержка крайне правых продолжает носить значительный характер.

В этой ситуации «народники» продолжили настаивать на перехвате повестки АПС. Главным инициатором такого курса стал молодой министр иностранных дел Себастьян Курц, считающийся сейчас самым популярным политиком страны. Он возглавил министерство в 2013 году в возрасте 27 лет, даже не завершив юридическое образование. На момент своей присяги Курц является самым молодым министром правительства Австрии с момента основания республики, самым молодым министром иностранных дел в Европейском Союзе и во всем мире. Курц является необычным для современной Европы политиком. Так, в прошлом году он заявил, что Турция никогда не вступит в EC и при этом отметил, что его позицию разделяют многие главы правительств и руководители МИД стран ЕС, так как «существует огромная разница между тем, что думает большинство европейских политиков, и тем, что они утверждают публично».

Курц симпатизирует премьер-министру Венгрии Виктору Орбану, которого многие политики ЕС обвиняют в авторитаризме. Он отмечал вклад венгерского лидера в ограничение миграции, отметив, что «Орбан и восточноевропейские страны сыграли ведущую роль в обеспечении внешней границы ЕС». Как и Орбан, он поддерживает консервативную партию Македонии ВМРО-ДПМНЕ и даже участвовал в прошлом году в ее предвыборном митинге – тогда как большинство европейских лидеров рассматривают в качестве приоритетных партнеров македонских социал-демократов.

Под давлением «народников» правительство Австрии 28 марта 2017 года одобрило пакет мер по интеграции беженцев. Согласно ему, вводится запрет на ношение в общественных местах предметов одежды, полностью закрывающих тело и/или лицо, таких как паранджа и никаб. Также запрещается раздача в общественных местах бесплатных экземпляров Корана. Кроме того, беженцы и просители убежища с высокими шансами на получение такого статуса будут обязаны в течение года посещать интеграционные курсы, на которых им будут преподавать немецкий язык и рассказывать о ценностях австрийского общества. Беженцам придется участвовать в общественных работах без денежного вознаграждения - тем, кто откажется это делать, будет сокращена социальная помощь.

Курц заявил, что таким образом беженцы смогут завоевать уважение австрийского общества. При этом уже через три месяца после подачи заявки на получение статуса беженца искатели убежища получат право устраиваться на работу. Таким образом, позиция Курца и его партии направлена не только на сокращение миграции, но и на снятие напряжения внутри общества, которое раздражено нежеланием многих мигрантов адаптироваться к принятым в Европе правилам. В то же время, в отличие от крайне правых, «народники» не выступают против миграции как таковой, хотя и ратуют за жесткие меры в отношении нелегальных мигрантов. Так, Австрия выступает за продление пограничного контроля, введенного из-за притока беженцев – тогда как Еврокомиссия рекомендовала ей и ряду других стран в ближайшие полгода постепенно отменить этот контроль. Также Австрия намерена отказаться от схемы Евросоюза по распределению беженцев.

14 мая Курц избран председателем Народной партии, причем с существенно расширенными полномочиями. Он выступает за проведение досрочных парламентских выборов, которые, скорее всего, состоятся осенью нынешнего года. В настоящее время по опросам лидирует Партия свободы, способная получить около 30% голосов, но «народники» и немалая часть элиты рассчитывают, что Курц с помощью ярко выраженной персонифицированной кампании сможет переломить ситуацию.

Нидерланды

Вопрос о запрете мусульманской одежды, закрывающей лицо, является актуальным и для ряда других стран – эта мера приемлема не только для правых, но и для многих левых, так как паранджа и никаб являются не просто символами неприятия европейской культуры, но и знаками подчиненного положения женщин. Это неприемлемо для борцов за женское равноправие. Неудивительно, что в конце прошлого года – незадолго до парламентских выборов 15 марта 2017 года – паранджа и никаб были запрещены в Нидерландах. При этом подобные меры не вызывают неприятия со стороны большей части исламского сообщества, так как закрытия лица требуют только наиболее консервативные мусульмане – по данным правительства, в Нидерландах паранджу или никаб носят около 100 женщин.

Накануне выборов голландское правительство демонстративно отказалось позволить выступать на территории страны турецким министрам, намеревавшимся агитировать своих соотечественников (около 400 тысяч человек) за голосование в пользу президента Эрдогана на конституционном референдуме в Турции. Это решение ухудшило и без того непростые отношения Турции с Евросоюзом, но дало дополнительные очки основной правительственной силы – либеральной Народной партии за свободу и демократию. В результате она получила относительное большинство с 21,3% голосов, тогда как крайне правая Партия свободы во главе с Гертом Вилдерсом довольствовалась 13,1%. Партия Вилдерса расширила свое представительство по сравнению с прошлыми выборами, но незадолго до выборов ей прочили либо первое место, либо второе с незначительным отрывом от победителя.

Неудача Вилдерса была связана с рядом причин, одной из которых можно считать отсутствие у партии убедительной позитивной программы – она апеллирует исключительно к эмоциям, к страху перед мигрантами и исламистами. Свою роль сыграла и успешная экономическая политика правительства Рютте. Но именно антитурецкая демонстративная акция позволила Рютте окончательно перехватить инициативу на финише избирательной кампании.

Германия

Некоторые адаптационные меры приходится принимать и Ангеле Меркель, которую немало критикуют за мягкую миграционную политику – за последние годы в Германию въехало более миллиона беженцев. Впрочем, принципиального пересмотра этой политики не происходит, но Меркель, повторяя голландский опыт, инициировала запрет ношение паранджи и никаба в публичных местах. Впрочем, пока что бундестаг проголосовал за более мягкую версию закона, предусматривающую запрет на ношение такой одежды сотрудникам государственных учреждений. Речь идет о еще более символической мере, чем в Нидерландах, так как трудно представить себе судью или офицера, носящую никаб.

Публичная риторика Меркель в отношении миграции стала несколько иной по сравнению со временем двухлетней давности. Она акцентирует внимание не столько на необходимости дружелюбного отношения к беженцам (хотя и эта тема продолжает звучать), сколько на необходимости интеграции мигрантов в немецкое общество. Обращает на себя внимание и пиаровский ход Меркель, прямо не связанный с темой миграции, но опосредованно имеющий к ней отношение – во время визита в Саудовскую Аравию она отказалась надевать головной убор. Этот символический шаг, демонстрирующий негативное отношение к исламизации.

В то же время популярность антимигрантской партии «Альтернатива для Германии» снижается. Партия продолжает проходить в земельные парламенты – в нынешнем году на выборах в Сааре она получила 6,2%, в Шлезвиг-Гольштейне – 5,8%. Но это явно меньше, чем в 2016 году, когда партия добилась куда больших успехов, причем не только на традиционно более протестном востоке страны (в Саксонии-Анхальт – 24%, в Мекленбурге – Передней Померании – 21%), но и на западе (в Баден-Вюртемберге – 15%, в Рейнланд-Пфальце – 13%).

Данные опроса, проведенного с 4 по 10 мая организацией по изучению общественного мнения Emnid для издания Bild am Sonntag, свидетельствуют о том, что «Альтернатива для Германии» может рассчитывать на 8% голосов избирателей. Аналогичный результат показал апрельский соцопрос, проведенный институтом социологических исследований Forsa. Таким образом, крайне правые могут рассчитывать на создание фракции в бундестаге после сентябрьских выборов, но вряд ли будет оказывать влияние на принятие решений.

Частично такая ситуация связана со снижением значимости проблемы беженцев – как и в Австрии. Но это только одна из причин – другая заключается в поправении партии, которое неприемлемо для многих немцев, первоначально поддерживавших антиисламистскую риторику «Альтернативы», но неготовых голосовать за политическую силу, использующих радикально-националистические лозунги. Немалую роль в таком решении играет и историческая память о нацизме. Происходит размежевание и внутри самой партии – вначале ее покинул основатель, умеренный евроскептик, экономист Бернд Лукке. А в апреле от участия в выборах отказалась нынешний сопредседатель партии Фрауке Петри, оказавшаяся слишком «центристски» настроенной для внутрипартийных радикалов. Сейчас лидирующую позицию в партии занимает крайне правый политик Александр Гауланд, сторонник принципа «Германия для немцев», известный также своей пророссийской риторикой.

Найти альтернативу

В то же время существует и третий сценарий – когда речь идет не о перехвате повестки, а о предложении ярко выраженной проевропейской альтернативы ультраправой программе.

Австрия

Примечателен в связи с этим еще один аспект австрийского опыта – когда на президентских выборах во второй тур вместе с крайне правым кандидатом вышел представитель небольшой партии «Зеленых» Александр ван дер Беллен, которого поддержали все основные политические силы, кроме, разумеется, Партии свободы. В отличие от «народников», ван дер Беллен подчеркнуто негативно относится к антимигрантским мероприятиям. В ходе избирательной кампании он неоднократно напоминал о том, что сам является выходцем из семьи мигрантов (предки ван дер Беллена эмигрировали из большевистской России), а после избрания президентом даже призвал всех женщин, проживающих в стране, надеть хиджабы в знак протеста против исламофобии.

Впрочем, победа ван дер Беллена была связана не с его позицией по отношению к мигрантам. Он позиционировал себя как новый человек, никогда не входивший в состав правительства и, следовательно, не несущий ответственности за политику предшествующих кабинетов. Его кандидатура стала символом политического обновления – особенно на фоне опытных, но нехаризматичных политиков, выдвинутых социал-демократами и «народниками», у которых перед вторым туром не было другого выхода, кроме как поддержать кандидата, который был более приемлем, чем ультраправый политик.

Франция

Во Франции вначале представлялось, что альтернативу лидеру Национального фронта Марин Ле Пен может представить один из опытнейших французских политиков Ален Жюппе, который по всем опросам легко побеждал во втором туре. В этом случае развитие событий выглядело предсказуемым – Жюппе как умеренный голлист получает поддержку как право-, так и левоцентристов, политическая система не претерпевает существенных изменений, вслед за президентскими на июньских парламентских выборах побеждают голлисты, в относительно мягкой форме сдерживающие миграцию.

Однако такая схема не была реализована, что в очередной раз подтверждает роль случайности в политике. На праймериз голлистов победу одержал не Жюппе, а куда более правый Франсуа Фийон, сумевший лучше мобилизовать своих сторонников, в том числе консервативных католиков. В масштабе страны их удельный вес относительно невелик, однако на праймериз они смогли сформировать относительное большинство, переломившее ход кампании.

Последующая дискредитация Фийона в результате коррупционного скандала и его нежелание выходить из кампании и уступить место Жюппе привело к тому, что центром притяжения для французской элиты стал Эммануэль Макрон, который сочетал качества системного и внесистемного политика. В постмодернистском стиле он соединил какие внешне несовместимые характеристики как технократ и популист. Макрон, для которого президентские выборы стали первой в жизни избирательной кампанией, стал символом политического обновления (даже «революции», о которой он заявил), и при этом обновления безопасного, не связанного с запредельными рисками, ожидавшимися в случае победы Ле Пен – от массовых протестных акций до отказа от евро. Эти планы Ле Пен перед вторым туром пыталась дезавуировать, но не очень убедительно.

И после окончания выборов Макрон продолжил балансирование – он договаривается с влиятельными представителями элиты и, одновременно, включает в избирательный список своей партии большое количество представителей гражданского общества, новых людей без политического опыта. Таким образом, у Марин Ле Пен не было монополии на роль «обновителя», причем с ней на этой поляне соперничал не только Макрон, но и левый политик Жан-Люк Меланшон, отобравший у Ле Пен в конце избирательной кампании несколько пунктов протестных голосов.

Макрон позиционирует себя как сторонник объединенной Европы, хотя перед вторым туром он несколько скорректировал свою позицию, заявив в общей форме о необходимости реформирования Евросоюза для того, чтобы избежать его развала. Однако это не меняет его образа как европейца – не случайно, что свой первый визит Макрон совершает в Германию, где встречается с Ангелой Меркель.

Успех Макрона, получившего 66% голосов, оказался более внушительным, чем ожидалось. Соответственно, позиции Национального фронта перед парламентскими выборами ослаблены. Популярная племянница Марин Ле Пен, Марион Марешаль-Ле Пен, объявила об уходе из политики из-за конфликта с «человеком № 2» во фронте Флорианом Филиппо. Партию раздирают противоречия по поводу отношения к евро. Марин Ле Пен объявила о предстоящем ребрендинге фронта, но пока неясно, в каком формате он будет проходить.

Зато президентские выборы показали сохранение, хотя и с некоторыми оговорками, принципа «республиканской солидарности», когда все партии перед вторым туром выборов объединяются против Национального фронта. Ле Пен получила поддержку только правого политика Николя Дюпон-Эньяна, получившего менее 5% голосов и возглавляющего небольшую партию – но вскоре после второго тура союз оказался разорван, и они идут на выборы самостоятельно. Поэтому на парламентских выборах Национальный фронт, по оценкам экспертов, может получить до 20 депутатских мандатов – они могут получить возможность создать парламентскую группу, но остаться в глухой оппозиции.

Нидерланды

Выборы в Нидерландах привлекли внимание внешних наблюдателей в основном в связи с относительной неудачей партии Вилдерса. Однако не менее интересным представляется подъем партии «Зеленые левые», которая увеличила свой результат с 2,3% до 8,9% голосов и число депутатских мандатов – с 4 до 14. Для фрагментированного нидерландского парламента этот результат – пятое место – является успешным; «зеленые» смогли обойти Партию труда, в прошлом ведущую левоцентристскую политическую силу страны.

Ключевую роль в успехе партии сыграл ее 30-летний лидер Йессе Клавер. Это профессиональный политик, не получивший высшего образования, он придерживается левых политических взглядов, выступает за расширение свобод (в том числе за легализацию легких наркотиков), активную экологическую политику и поддержку мигрантов – что неудивительно, так как его мать родилась в Индонезии, а отец, рано ушедший из семьи – выходец из Марокко. Клаверу прочат большое политическое будущее – он больше соответствует ожиданиям левых избирателей, чем традиционные левоцентристские деятели из Партии труда.

Пример Клавера показывает, что крайне левые политики легко могут быть persona grata для европейской политической системы, тогда как крайне правым стать таковыми значительно сложнее. Левые генетически связаны в европейской политической традиции с антифашизмом, тогда как крайне правые – с разными фашистскими и фашизоидными структурами. Кроме того, вхождение крайне левых в правительство в ряде случаев сопровождается их эволюцией к центру – самым ярким примером является судьба греческой партии СИРИЗА во главе с Алексисом Ципрасом, в течение считанных месяцев в 2015 году проделавшей путь от леворадикальной до левоцентристской политической силы. Две крайне левые партии входят в правительственную коалицию в Португалии, а в Испании такой сценарий не был реализован в основном из-за разного подхода социалистов и партии «Подемос» к возможности проведения референдума о независимости Каталонии.

Гибкость системы

Таким образом, гибкость западной политической демократии связана с целым рядом составляющих.

Во-первых, с сильными институтами, в рамках которых осуществляется политическая конкуренция. Никто из участников политической системы не ставит под сомнение эти институты – в крайнем случае, речь может идти о более тщательном соблюдении процедуры (как после второго тура австрийских президентских выборов).

Во-вторых, со способностью к изменениям в чрезвычайной ситуации. Закостеневшая политическая система, основанная на чередовании лево- и правоцентристов, меняется, но не принципиально. В ряде стран место ослабленных левоцентристов занимают крайне левые (Ципрас, частично Клавер) или центристы (Макрон). В других случаях правоцентристы перехватывают часть повестки крайне правых. В политике появляются новые молодые лидеры, придерживающиеся различных взглядов и способные более эффективно реагировать на современные вызовы – по крайней мере, на уровне коммуникаций с обществом (практические результаты политики того же Макрона будут ясны только в среднесрочной перспективе).

В-третьих, снижение значимости проблемы беженцев ослабляет позиции крайне правых партий, которые к тому же оказываются в политической изоляции и подвержены внутренним конфликтам.

Все это не означает, что система не подвержена серьезным рискам – как в целом, так и в отдельных странах. Ближайшие ее проблемы – парламентские выборы в Австрии (где в любом случае высокий результат получит Партия свободы) и Италии (в которой политическая ситуация носит хаотический характер после провала прошлогоднего референдума о расширении полномочий центральной власти). Но и в этих условиях можно говорить о том, что кризис системы удалось, как минимум, локализовать – очередной закат Запада не состоялся.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати