22.06.2017

Леонид Исаев: «Асад и Иран не заинтересованы в российско-американской сотрудничестве в Сирии»

Положение в Сирии с приходом Дональда Трампа к власти в США не стало более ясным. Наоборот, ряд действий новой администрации еще больше запутали «сирийский клубок». В перипетиях ситуации в регионе, интересах многочисленных участников и последних тенденциях «Политком.RU» разбирался вместе со старшим преподавателем департамента политической науки НИУ ВШЭ, экспертом по Ближнему Востоку Леонидом Исаевым.

Леонид, насколько, по вашему мнению, сейчас испорчены взаимоотношения России и США в Сирии, в особенности после того, как американцы сбили сирийский военный самолет?

Они находится и так на достаточно низком уровне. Не думаю, что этот эпизод чем-то принципиально отличался от эпизодов, которые имели место раньше. Удары со стороны антитеррористической коалиции во главе с США по силам Асада уже имели место неоднократно, в том числе в последние месяцы. Каждый раз американская сторона аргументировала это тем, что Асад, условно говоря, переходит «красные линии». Это может быть использование химического оружия, атака курдских сил, попытка создать «шиитский коридор», чем были мотивированы последние удары американцев по асадовским силам в начале июня. Такие инциденты происходят с завидным постоянством. Поэтому не думаю, что здесь случилось что-то сверхъестественное.

Другое дело, что инцидент получил огласку, в том числе в СМИ. Поэтому его широко обсуждали. Россия второй раз вышла из соглашения с американцами. Это уже было в апреле этого года. Но, тем не менее, американцы действуют четко и информируют нас, о том, что для них приемлемо, а что нет.

Насколько Тегеран и Дамаск заинтересованы в том, чтобы подогревать недоверие и конфронтацию между Россией и США?

Очень заинтересованы. Именно российские попытки найти политический выход из ситуации в Сирии и желание наладить конструктивный диалог с США являются сдерживающими факторами, которые мешают Асаду решить проблему военным путем. Для него это тема номер один. Наилучшее развитие событий для Асада – это военное уничтожение реальной оппозиции для того, чтобы впоследствии можно было имитировать переговорный процесс. Поэтому Асад и его главный союзник – Иран стремятся к тому, чтобы склонить Россию к силовому решению конфликта. Это может произойти тогда, когда Москва поймет, что никаких реальных возможностей для диалога с Западом нет.

Другой момент, важный для Ирана, это то, что после избрания Трампа и особенно после его поездки в Эр-Рияд и Иерусалим появились мысли о том, что он может предложить России сдать Иран в обмен на улучшение двухсторонних отношений. Это заставляет Иран реагировать, хоть вероятность подобного развития событий и мала. Едва ли российское руководство будет готово разменять сотрудничество с Ираном на какие-то преференции со стороны Вашингтона. Но в Тегеране подобного рода опасения существуют. Наверняка, они преувеличивают угрозу от этой ситуации и делают все, чтобы возможность налаживания российско-американского сотрудничества была сведена к минимуму. Отсюда и эти провокации.

Вы сказали, что Асад заинтересован в том, чтобы убедить Россию – иного пути урегулирования конфликта, кроме военного, нет. Не считаете ли вы, что военный вариант был «отрезан» соглашением о создании зон деэскалации, что поддержал в том числе и Асад? Ведь эти зоны включают наибольшие скопления сил умеренной оппозиции.

Асада вынудили с этим согласиться. Кроме того, об этом договорились Иран, Россия и Турция. Именно они подписались под соответствующим коммюнике. Ни со стороны Асада, ни со стороны оппозиции никто этот документ не подписывал.

Кроме того, идея хорошая, но с реализацией есть проблемы. 4 июня совместная российско-ирано-турецкая комиссия должна была предоставить план по имплементации соглашения о зонах. Пока результатов нет. У многих возникает вопрос, насколько реалистично подготовить такой план и претворить в жизнь договоренности, которые были достигнуты в мае в Астане. Зачем Асаду изначально отвергать эту идею о деэскалации, если велика вероятность того, что сами стороны не найдут той модели, посредством которой они будут реализованы? Поэтому зоны – это пока нечто, что существует на бумаге, но не реализовано на практике в полной мере.

Однако после публикации соглашения о зонах многими это было воспринято, как предвестник политического урегулирования конфликта или контуры, вокруг которых будет выстраиваться диалог между властью и вооруженной оппозицией. Если эта инициатива буксует, то существуют ли альтернативные сценарии мирного урегулирования?

Надо отметить, что самая идея зон деэскалации хорошая, она нравится многим. Но главный вопрос – насколько она реалистична. На бумаге все выглядит весьма логично. Это можно воспринимать как контуры будущего урегулирования. Но вопрос в том, сможем ли мы претворить это в жизнь. Так, в рамках женевских переговоров принимали немало документов по урегулированию сирийского кризиса, тем не менее, на практике они не работали. Последний раз в декабре 2016 года мы аналогичным образом оценивали одну из резолюций Совбеза ООН, которая фактически представила дорожную карту урегулирования сирийского кризиса. Но никак не удается ее полностью применить. Мы не можем разобраться с конституцией, формированием правительства, выборами.

Проблема этого (и не только) кризиса заключается в сложности нахождения точек соприкосновения между сторонами и выполнения договоренностей.

Не думаю, что стороны будут искать альтернативы, скорее они будут искать возможности по реализации ранее достигнутых договоренностей. Кроме того, они нашли поддержку различных игроков – Ирана, Турции, России, США.

С учетом того, что многие мирные инициативы были заявлены, но не реализованы, какова степень управляемости силами Асада и оппозиции со стороны стран-гарантов и других крупных международных игроков? То есть насколько великие державы контролируют своих союзников в Сирии? Могут ли они влиять на их реальное поведение? Или переговоры – это одна реальность, а положение на фронтах этой войны – другая?

Думаю, что могут влиять, но далеко не полностью. В этом и проблема. Если бы какое-то решение можно было навязать сторонам конфликта силами международных игроков, то ситуация была бы разрешена гораздо проще. Но проблема в том, что у глобальных акторов не всеобъемлющее влияние. Приходится считаться с региональными игроками, и внутрисирийскими силами. Поэтому многие российско-американские инициативы, которые принимались в первой половине 2016 года, не смогли реализоваться, потому что они саботировались на месте – региональными державами или же оппозицией с Асадом. Первый этап Астаны фактически был сорван локальными игроками. Поэтому и была выработана модель зон деэскалации: поскольку глобальные игроки не в состоянии обеспечить полный контроль над своими условными союзниками, нужен механизм коллективного контроля над ними. В этом и логика зон деэскалации.

Эта проблема взаимодействия с союзниками одинакова как для нас, так и для американцев, турок и т.д. Например, Турция не во всем может влиять на близкие ей оппозиционные структуры. По некоторым вопросам они не прислушиваются к Анкаре, а ищут поддержки со стороны других акторов.

Это касается и России – Асад по некоторым вопросам попросту игнорирует Москву и прикрывается Тегераном.

Можно ли сказать, что у Трампа после нескольких месяцев нахождения на посту президента США выработалась четкая позиция по Сирии? Отличается ли она от того, чем занимался Барак Обама и за что его очень остро критиковал сам Трамп, будучи кандидатом в президенты? Или ничего толком не изменилось?

Четкой позиции у Трампа нет. Он действует предельно ситуативно, реагируя на акции Ирана, Асада, других сил. Четкой среднесрочной, не говоря уже о долгосрочной линии поведения нет. У главных союзников США – Израиля, Саудовской Аравии – прослеживается такая линия. Но не у американцев. В этом главное отличие Трампа от Обамы, у которого был чёткая и ясная стратегия. Да, она находила мало поддержки, была непопулярной. Но она была. С этой точки зрения нам было проще с ними работать, ведь ясно чего они хотят. Проблема была в одном – предложить им то, что они хотят и запросить в ответ то, что нужно нам.

Трампу неясно, что можно предложить. Мы ему пытались что-то предложить, а он отказывался, говоря, что это неинтересно. Так, Тиллерсон заявлял, что смещение Асада теперь не является первостепенной задачей США в Сирии. Асад был активом в нашем дипломатическом арсенале, вокруг которого можно было вести торг. А теперь непонятно, если он не нужен американцам, то зачем тогда он нужен нам? Актив становится неликвидным. С этой точки зрения вести дела с новой администрацией будет несколько сложнее, потому что мы никак не можем уловить четкую стратегию, чего от них и ждем. Визит Лаврова в апреле как раз и была нацелена на то, чтобы понять, чего он хочет. Прежде чем о чем-то договориться, надо понять интерес другой стороны.

Вокруг каких факторов будут развиваться события внутри Сирии в самой ближайшей перспективе?

Это борьба за восток страны по разным направлениям. Это и попытка расширить присутствие в Дейр-эс-Зоре, что пытается сделать сирийская армия, в чем мы ей помогаем. И это ситуация на юго-востоке страны, где как раз наши с американцами обсуждают вопрос создания пятой зоны деэскалации. Пока он в подвешенном состоянии. Наметился конфликт интересов – в приграничном иракском городе в этом регионе сконцентрировано большое количество шиитских военных подразделений. Здесь сирийский режим хочет создать коридор между западными сирийскими территориями, подконтрольными Асаду, и этими районами Ирака. Американцы не хотят допустить этого. Это еще одно проблемное место на карте Сирии. Все это – кристаллизация контуров зон влияния, на которые разделится Сирия.

Беседовал Олег Громов

Версия для печати