29.10.2019 | Алексей Макаркин

Good bye, Франко!

Перезахоронение генералиссимуса Франко вызвало предсказуемую полемику в российском либеральном сообществе. Одни участники приветствуют это решение, другие осуждают. История с Франко не только заставила еще раз взглянуть на исторические события, но и выявила несколько важных проблем, актуальных для России.

Первая проблема связана с идеологическим позиционированием. Немалая часть российских либералов ближе по своим политическим взглядам к европейским консерваторам. Размежеванию внутри либерального сообщества препятствует отсутствие политического представительства – в нынешней Думе нет ни одного либерального депутата. В этой ситуации «непредставленные» стараются откладывать идейные споры до лучших времен – и разногласия проявляются нечасто (как в польской «Солидарности» сосуществовали Михник и братья Качиньские). Тем более что «зона консенсуса» для российских либералов достаточно велика – от необходимости защиты прав человека и реализации неработающих конституционных норм до отношения к Сталину. Показательно, что расхождение произошло по вопросу, не связанному с российской политикой, но важному для идейной сферы.

Вторая проблема – особенность складывания современного российского либерализма как отрицания коммунистической идеологии и советских практик. Если в СССР Франко считали фашистом и всячески осуждали, то люди, находившиеся во внутренней эмиграции, нередко придерживались противоположной позиции, даже не вдаваясь в подробности складывания и функционирования франкистского режима. Нечто подобное происходило и в отношении Чили – во многом с этим связана не только неприязнь немалой части российских либералов к марксисту Альенде, но и настоящий «культ Пиночета» как эффективного менеджера в первой половине 1990-х годов. Для западного либерала, по крайней мере, второе просто немыслимо.

Симпатии к Франко отчасти были обоснованы и тем, что он не участвовал в войне против СССР. Испания предусмотрительно объявила нейтралитет, что позволило франкистскому режиму сохраниться после войны. Это было связано не только с интуицией генералиссимуса, но и с отсутствием у Испании мотиваций к участию в войне. Территориальных претензий к Франции в Европе у нее не имелось, а желания отобрать французское Марокко у Франко не было – он сам сделал блестящую карьеру на труднейшей колониальной войне в испанском Марокко и не хотел связываться с новыми бунтующими племенами, которых французы с трудом усмиряли. Кстати, в колониальном вопросе Франко был прагматиком, вовремя уйдя из Марокко после Второй мировой войны. Этим он отличался от никогда не бывшего на войне Салазара, который держался за португальскую колониальную империю, что вызвало (уже после его смерти) восстание уставших воевать офицеров. В Испании армия оставалась верна режиму.

В то же время Франко дал санкцию на направление на советский фронт «Голубой дивизии», решив сразу две задачи – сделав шаг навстречу Гитлеру и сняв напряжение внутри страны. Прогермански настроенные фалангисты, недовольные осторожностью каудильо (а еще ранее шокированные арестом во время гражданской войны радикальных деятелей Фаланги, не ужившихся с Франко), получили возможность отправиться на войну в качестве добровольцев.

Еще один аргумент в пользу Франко был связан с целесообразной экономической политикой, проводимой с конца 1950-х годов технократами из католической организации «Опус Деи». Сам Франко мало понимал в экономике, но нашел хороших специалистов, что важно для политического лидера. Действительно, в этот период экономика Испании была модернизирована, что, впрочем, удалось совершить и другим европейским странам, причем в условиях демократии. И с постепенной политической либерализацией, которая, однако, носила крайне ограниченный характер – до самой смерти Франко в Испании были запрещены политические партии, невозможны свободные выборы, существовала цензура.

Либерализация была связана преимущественно с существенным повышением открытости страны, сокращением цензурных ограничений в сфере культуры (что позволило Бунюэлю снять свои знаменитые фильмы, не вписывавшиеся в франкистский культурный канон). Социалистическая партия – главная политическая сила Народного фронта в 1936–1939 годах – была запрещена, но молодые испанские социалисты, включая будущего премьера Фелипе Гонсалеса, могли выезжать на проходившие за границей партийные съезды.

Есть большой соблазн сравнить Франко с российским белым движением, но надо понимать главное отличие. Лидеры белых тесно сотрудничали с либералами, в чем их упрекали монархисты (и нынешние сторонники «православного сталинизма»). В политическом окружении Деникина доминировали кадеты, правительство Колчака было республиканским. Более правый Врангель назначил главой внешнеполитического ведомства Струве и проводил «левую политику правыми руками». Для Франко любые либералы оставались полностью неприемлемыми – он был убежден, что все они масоны и разрушители Испании (уже будучи у власти, Франко опубликовал под псевдонимом целый цикл антимасонских статей). Генералиссимус был не просто антикоммунистом, но и убежденным реакционером. Российскому либералу при Франко было бы жить очень неуютно – он оказался бы либо во внешней эмиграции, либо во внутренней, как в том же СССР.

Третья проблема – представление о «пакте Монклоа» как идеальном средстве для демократического транзита. Действительно, компромисс, достигнутый после смерти Франко, привел к тому, что демонтаж франкизма был проведен быстро и эффективно. Запоздалая попытка военного переворота, предпринятая в 1981 году, была быстро подавлена не только из-за мужественного поведения короля Хуана Карлоса, но и в связи с полной изоляцией путчистов в обществе и политическом классе. Часть франкистов отошла от дел, другая интегрировалась в демократическую политическую систему, войдя в состав правоцентристской Народной партии (и сейчас среди деятелей этой партии немало детей франкистских чиновников).

Но чем больше «пакт Монклоа» уходил в историю, тем сильнее проявлялись разногласия в испанском обществе в отношении компромисса (зафиксированного не только в тексте знаменитого пакта, но и в других документах). Обмен демократизации политической жизни на полную безнаказанность нарушителей прав человека при авторитарном режиме все чаще трактуется молодыми поколениями как сделка, позволившая виновным уйти от ответственности. Отсюда и желание многих испанцев хотя бы на символическом уровне «наказать» франкизм. Тем более что противоречия в обществе, связанные с франкистским периодом истории до сих пор не преодолены. С одной стороны, немалое число людей до сих пор не знают, где похоронены их предки, расстрелянные сторонниками Франко. С другой, в условиях роста праворадикальных настроений в Европе и каталонского сепаратизма активизировались крайне правые и в Испании – в нынешнем году на парламентских выборах 10% получила партия «Вокс» (так что впервые с начала 1980-х крайне правые представлены в кортесах).

Интересно, что если социалисты и левые из партии «Подемос» активно выступали за перенос останков Франко, то Народная партия, хотя и возражала против этого, но не защищала генералиссимуса, а исходила из целесообразности сохранения статуса-кво с тем, чтобы не разжигать общественные страсти. Даже для сторонников «Вокс» эта тема не главная – их больше, чем история, волнуют проблемы миграции и единства страны. Противодействие перезахоронению Франко оказалось незначительным – не было многотысячных демонстраций протеста и попыток заблокировать вынос тела. Хотя и большого энтузиазма тоже не было – но не из-за почитания Франко, а потому что перезахоронение произошло вопреки мнению семьи, которое в Испании принято уважать. И новое место упокоения генералиссимуса определила не семья, а правительство, отказав в погребении в мадридском кафедральном соборе, где к останкам Франко было бы куда больше паломников, чем в Долине павших.

С чем связана такая ситуация? Не только с тем, что Долину павших в Испании не воспринимают как место примирения. Изначально этот мемориал строился во славу победителей, потом Франко пожелал, чтобы он был посвящен памяти всех католиков, погибших во время гражданской войны. Но это было одностороннее решение каудильо, не признанное его оппонентами. Но самое важное – Франко был плохим примером примирителя.

Можно понять причины восстания военных против республиканского режима, при котором к лету 1936 года реально возобладала левая парамилитарная милиция, от которой зависело правительство. Нет смысла повторять советскую и просоветскую пропаганду, которая представляла республиканский режим как образец демократии – достаточно зайти во многие испанские храмы, чтобы увидеть списки расстрелянных священников. Их погибло значительно больше, чем во время не менее свирепой российской гражданской войны. Для большевиков церковь была лишь одним из врагов, причем не самым главным – войну с церковью на уничтожение они стали вести во второй половине 1930-х годов. Для испанских республиканцев антиклерикализм был главным лозунгом, а их экстремистская часть начала убивать священников еще до войны.

Уже в ходе военных действий умеренные республиканцы пытались сдерживать экстремистов, но не преуспели в этом. Да и не очень старались, потому что иначе некому было бы воевать за республику. Из 30 000 священников и монахов, которые проживали в Испании в 1936 году, было убито примерно 6800 человек – 13% белого духовенства и 23% черного духовенства. Жертвами стали 13 епископов (из них лишь один активно поддерживал Франко), 4 172 епархиальных священника, 2 364 монахов, 283 монахини. Многие из них причислены к лику святых и блаженных Римско-католической церкви.

Однако примечательно, что подготовка беатификаций (первого этапа канонизаций) во времена Франко была временно приостановлена Ватиканом, который не хотел, чтобы религиозные церемонии были использованы авторитарным режимом в политических целях. Только после смерти Франко процесс возобновился и продолжается до сих пор. Дело в том, что после окончания войны генералиссимус не удержался от кровавой мести, устроив массовые казни республиканцев, которые уже не представляли для него опасности. Причем в числе казненных были не только люди, совершавшие военные преступления, но и те, кого в них не обвиняли – например, республиканский генерал Эскобар, сын которого погиб, сражаясь во франкистской армии. Интересно, что после торжественного открытия Долины павших другой сын генерала просил перезахоронить на ее территории останки отца-республиканца и брата-националиста. Однако франкистские власти разрешили перезахоронение только останков лейтенанта Эскобара, а генерал Эскобар остался покоиться на прежнем месте. Никакого примирения не получалось даже на таком локальном уровне.

И впоследствии Франко пытался реализовать реакционную утопию, защитив Испанию от любых левых и либеральных политических веяний. Он считал себя хорошим католиком, но его политика все более расходилась с приоритетами католической церкви, стремившейся адаптироваться к современным вызовам. Франкистская модернизация и либерализация (при всей ее ограниченности) были в немалой степени связаны с влиянием Европы, которое генералиссимус все менее успешно пытался ограничить, ввести в приемлемые для него рамки. Не случайно, что после его кончины созданный им режим развалился – и не только благодаря «пакту Монклоа». Просто люди устали жить в условиях несвободы, когда рядом были другие, более привлекательные примеры. Они хотели слушать музыку, смотреть фильмы и выражать свои политические предпочтения, не оглядываясь на государство, диктующее свою волю, – то самое государство, которое создал и всячески пытался сохранить Франко.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Оригинал материала опубликован на ej.ru

Версия для печати