12.04.2006

«На Западе скинхедов много, а преступлений – в разы меньше»

В последнее время возникает все больше поводов для утверждений об угрозе фашизма в России. О новом поколении российских неонацистов, об опасностях, связанных равно с излишними госконтролем и бесконтрольностью, с «Политком.Ру» беседует директор Информационно-аналитического центра «СОВА» Александр Верховский:

- Сейчас заговорили о всплеске ксенофобии, который ощущается в последнее время на всех уровнях: и на улицах в виде нападений на иностранцев и представителей нацменьшинств, и в политическом пространстве. Действительно ли можно говорить о росте националистических настроений в России?

- Объективного всплеска ксенофобских настроений нет. Думаю, что скорее есть некоторый подъем – это вопрос буквально последних двух недель, банально связанный с потеплением на улице.

А вообще, если смотреть на статистику, то в течение последних лет имеет место постоянный постепенный рост, который подвержен и некоторым сезонным колебаниям, поскольку действия скинхедов уличные - зимой холодно, а летом многие уезжают. За одним существенным исключением, про которое пока неизвестно, является ли оно тенденцией – в прошлом году мы зафиксировали меньше убийств на почве межнациональной розни, чем в позапрошлом - до этого наблюдался только рост их числа.

Я связываю это с тем, что в позапрошлом году начали выносить серьезные приговоры за убийства на национальной почве. Их немного, меньше, чем реально происходит убийств, но они были, их обсуждали в прессе, и те, кому надо, обратили на них внимание и, наверное, испугались убивать. Поэтому убийств стало меньше, а рост нападений и избиений продолжился. И в 2005 году таких нападений с нелетальным исходом почти в два раза больше, чем в 2004-м. В том числе, если сравнивать прошедшую зиму с позапрошлой зимой, то прирост очевидный.

Иногда можно говорить о ситуативных всплесках ксенофобии. Например, о том, который нас ожидает вскоре – я имею в виду окрестности 20-го апреля, когда каждый уважающий себя скинхед должен что-то сделать. Но результаты этой деятельности во многом зависят от мобилизованности милиции.

Или, например, Петербург - особое место, там местные неонацисты особенно, я бы сказал, наглые. Если в других городах после вынесения серьезных приговоров суда, они на некоторое время притихают, то в Питере все наоборот.

Например, нашумевший приговор по убийству таджикской девочки Хуршеды Султоновой, который вынесли не за убийство, а по статье о хулиганстве. А все дело в том, что ни про кого из нападавших следствие не смогло доказать, что это именно он убил. И решение присяжных основано, скорее всего, не на сочувствии убийцам таджиков, а на том, что обвинение не смогло присяжных убедить и найти ответы на аргументы защиты.

И хоть статья, по которой их осудили, довольно тяжелая (статья о хулиганстве в УК - это нападение с использованием оружия, не нужно путать ее с административной статьей о хулиганстве), но в этой статье нет квалифицирующего признака мотива расовой или иной ненависти. Их судили не как расистов – и это печально.

У нас в УК есть статья 63, где перечислены все отягчающие обстоятельства, которыми может сопровождаться любое преступление. В ней очень давно существует пункт «е», в котором говорится о национальной и прочей ненависти как об отягчающем обстоятельстве. Но этим положением практически никогда не пользуются. Если бы главного обвиняемого признали виновным в убийстве, то ему бы еще присудили соответствующий квалифицирующий признак, ибо в статье об убийстве он есть, тогда другие были бы, возможно, признаны его соучастниками в убийстве на почве национальной ненависти. А так как 63 статьей не воспользовались, а в статье «Хулиганство» этого признака нет, то получилось, что они как будто и не расисты.

Возвращаясь к наглости питерских скинхедов. Что бы сделали московские скинхеды, если бы осудили их приятелей – напились бы водки с горя, например. А в Питере пошли и порезали еще одну девочку, и она чудом осталась жива. И это вообще специфическая питерская история – процессы громкие, приговоры слабые и реакция на приговоры – рост количества нападений.

В прошлом году, когда убили антифашиста Тимура Качараву, то его убили весьма необычно для скинхедов – в центре города среди бела дня специально напали с ножами. Большая часть нападавших была довольно быстро арестована, потому что товарищ Тимура остался жив и назвал нападавших по именам, поскольку знал их в лицо.

Чем объяснить такое безрассудство – непонятно.

- В чем, на ваш взгляд, основные причины роста экстремизма на национальной почве? Например, во многих европейских странах, в частности, во Франции, эта агрессия объясняется наплывом чернокожих эмигрантов, которые являются для молодых европейцев конкурентами на рынке труда. Но у нас-то нет такой ситуации! По крайней мере, жертвами скинхедов становятся не из-за этого. Иначе чем объяснить такие частые нападения именно на чернокожих?

- И во Франции дело не в рабочих местах. Конечно, многоумный экономист может объяснить подростку, что его непонятно какое рабочее место занял парень из Сенегала. Однако у него все равно как у местного с белой кожей шансов получить эту работу больше, поскольку сохраняется и какая-никакая дискриминация, и средний уровень образования у белого европейца выше. Подросток будет слушать ксенофобскую демагогию только в том случае, если он уже этого сенегальца ненавидит.

Почему в России много нападений на африканцев? Думаю, это идеологический феномен. Так как движение бритоголовых у нас импортировано, в первую очередь из Англии, ненависть к чернокожим – вопрос тамошней скинхедской идеологии. Это, кстати, и в советское время было – классический черно-белый расизм.

Любые проблемы социально-культурного порядка, которые возникают в связи с массовой иммиграцией из бывших советских центрольноазиатских и кавказских республик, конечно, тоже способствуют росту ксенофобии. Потому что эмигранты ведут себя иначе, они зачастую, в отличие от их отцов, которые учили русский язык в школе, плохо говорят по-русски. Возникает масса поводов для взаимонепонимания. Вот это и направляет базовый ксенофобский инстинкт. А уже затем это чувство подзуживается всякими «интеллектуальными» объяснениями – «заняли рабочие места», «покушаются на нашу идентичность». Люди, которые испытывают ненависть, всегда готовы найти для нее благовидное объяснение. А объясняющих хватает.

Притом есть еще и такой довод, что это безопасный враг, в том смысле, что он достаточно безответный. Социальные враги могут быть разные: богатые – для бедных, жители процветающей столицы – для немосквичей. Но что можно сделать в такой ситуации? Или рационально изжить свое недовольство – выучиться, найти работу, снять квартиру в Москве, или агрессивно перенаправить его на объект ненависти. Последнее проще.

К тому же речь идет об очень молодой среде. Она не очень интеллектуально изощрена, поэтому такие простые решения ей подходят.

- О насколько молодой среде идет речь? Разве большинство скинхедов – школьники? Есть ли опасность перерастания этого движения в серьезную политическую силу?

- Когда движение только появлялось, это было чем-то вроде подростковой моды. Потом все эти ребята выросли и остепенились. А сейчас мы видим хотя бы по участникам судебных дел, что среди скинхедов все больше становится тех, кому за 20, а они все еще активны. И эта тенденция довольно опасна, поскольку в отличие от анархистки настроенных подростков появление старшего поколения неонацистов способствует их большей организации.

Например, нашумевший «Правый марш», прошедший в прошлом году, в котором принимали участие около 3000 человек. Большинство из них были молодые люди старше 16, и очень многие – старше 20-ти. Все они вели себя очень дисциплинированно, и когда им объяснили, что не надо ни с кем драться, они послушались, что было крупным организационным успехом. Лет пять назад это было невозможно, потому что такая толпа была бы совершенно неуправляемой. Ведь антифашисты их задирали, а их охраняло два с половиной милиционера. И если бы толпа кинулась на них, то порвала бы вместе с милиционерами. Но этого не произошло. Они даже почти сумели избежать демонстрации свастик, а если кто-то и приходил с неразрешенной символикой, просили ее прибрать.

Организованность нацистов определенно выросла, и это, конечно, совсем не радует, хотя до серьезной политической организации им еще далеко. Но этого ведь и не нужно - все равно в больших выборах им никто участвовать не даст. Даже просто несколько тысяч хорошо организованных человек – для Москвы этого более чем достаточно. Я бы сказал, это политическая угроза послезавтрашнего дня.

Представьте, что в стране может случиться кризис. Тогда ситуация станет, допустим, примерно такой, как в 93-м году, когда баркашовцы ходили маршем вокруг Белого дома. Но тогда-то их было всего несколько сотен. Конечно, ситуация сейчас гораздо стабильнее, чем в 90-х, но много ли шансов, что она будет такой и завтра? А ведь чем режим жестче, тем большим хаосом он обычно заканчивается.

Есть и другая схема, не менее опасная. Когда существует достаточно крупное радикальное движение, и оно не может достичь политического успеха демократическими средствами, рядом с ним возникает его «легальное крыло». Рогозинская «Родина» отчасти выполняла эти функции, так же как ДПНИ - Движение против нелегальной иммиграции. Они ведут себя очень осторожно, почти не употребляют антисемитской риторики, они вообще не позволяют себе резких высказываний, говорят преимущественно о социальных мотивах - и результат у них очень хороший, лидера ДПНИ зовут в телепередачи, потому что он кажется очень приличным в сравнении с предыдущими представителями националистического лагеря.

Так что постепенное формирование завуалированной (реальные взгляды у этих «пней» не изменились) националистической партии вполне возможно. Я не говорю, что это случится при любом раскладе политических сил, но при существенном росте ксенофобских настроений может накопиться критическая масса, и тогда вполне законным демократическим путем у нас может установиться пусть не нацистский, но откровенный националистический режим.

- Может ли власть контролировать этот процесс «сверху»? Эффективны ли такие методы, не приводят ли они в конечном итоге к обратным результатам?

- Если контролем не злоупотреблять, то он может быть сдерживающим фактором. Но что касается карательной стороны дела, тут даже не нужно изобретать велосипеда. Потому что ведь ясно, что есть преступные действия, такие, как убийства на национальной почве, расистские высказывания с призывами к дискриминации. Если за них систематически привлекать к ответственности, то результаты будут – ведь эти деятели тоже люди, они испугаются. В Германии и в Англии скинхедов тоже тьма, но преступлений в разы меньше, потому что их ловят чаще и регулярно наказывают. Даже в худшие для Англии времена их статистику не сравнить с нашей – по убийствам у них раз в 10 меньшие цифры.

Кроме того, что ловят и наказывают, в Европе существуют образовательные программы для молодежи. И это действует, хоть нам и может казаться смешной вся эта наука о толерантности. Наверное, есть издержки, идеальных программ, конечно, нет. Но для того, чтобы сделать лучше, нужно начать. А у нас этот вопрос даже не ставится в должном масштабе.

Кроме того, у нас есть серьезная проблема со СМИ. В этой области государственные санкции могут быть применимы только в самых крайних случаях, когда, например, нужно закрыть откровенно нацистскую маргинальную газету, которая может успеть за два месяца написать не только на закрытие, но и на пару уголовных дел.

Но и в наших обычных газетах, особенно желтоватых, пишут порой такое, что можно назвать откровенным расизмом. Этим ведь должно не государство заниматься, а журналистское сообщество. Хотя у нас и создавались, и подписывались разные журналистские хартии, но журналист слушает сначала себя, потом начальство, и только в десятую очередь какую-то хартию. Зато могут подействовать какие-то минимальные корпоративные стандарты, которые может установить владелец газеты или телекомпании для своих подчиненных и требовать их выполнения.

Правда, в наших условиях всегда существует угроза ограничения свободы, потому что пока единственный инструмент контроля – дубина. В частности, у нас не предусмотрено иных наказаний для газеты, кроме ее закрытия или предупреждения о закрытии. Но ведь понятно, что закрывать целую газету за одну статью – неадекватная реакция. Штрафы не предусмотрены, запрет на журналистскую деятельность отдельному журналисту уже три года как предусмотрен УК, но применялся пока к неонацистским пропагандистам буквально пару раз.

Есть и другая проблема – использование средств государственного контроля не по назначению. Как в случае с алтайским информационным агентством «Банкфакс», которое сейчас пытаются закрыть только за то, что у них на веб-форуме кто-то оставил антимусульманский постинг, который они удалили сразу же после того, как об этом узнали. Но им это не помогло – идет процесс о ликвидации агентства. Понятно, что местному начальству просто поперек горла независимое агентство, и оно пользуется случаем свести с ним счеты. Думаю, не по указке сверху оно это делает! Такие примеры, увы, умножаются именно в этом году.

Поэтому когда говорят, что правоохранительные органы не могут засудить нациста, то эти слова звучат на фоне таких дел неубедительно. Если очень надо, то все они могут. И как мы видим, даже злоупотребляют этим.

Так что я считаю, дело государства – преследовать только самые крайние проявления. Не нужно нашими инструментами насильственно регулировать чью-то толерантность, уголовный кодекс существует для соответствующих деяний, не нужно только за обидные слова сажать в тюрьму – достаточно штрафовать.

Когда говорят про «надавить сверху» то имеют в виду и неформальные способы давления. Когда президент выступает и говорит о том, что ксенофобия – это недопустимо, то все это воспринимают как дежурную фразу, а если он соберет у себя чиновников и настоятельно предложит им выработать программу действий – то какой-то сдвиг, может быть, и произойдет.

Кроме того прокуратура никак не может научиться применять УК к этим нападением. Между тем существуют определенные рекомендации по использованию существующих законов, выработанные НИИ при прокуратуре. Возможно, они несовершенны, но ведь можно поручить – и специалитсы их доработают, останется только довести до подчиненных. Во многих европейских странах есть специальные государственные учреждения, которые занимаются преступлениями на почве расовых отношений. Они не расследуют преступлений, а собирают статистику и оказывают содействие следствию или суду, когда это нужно. Если бы российский прокурор где-то в глубинке, которому досталось сложное для него - поскольку непривычное - дело о преступлении на почве национальной ненависти, если б он знал, что есть такие специальные люди, которые не будут его гонять, а только окажут содействие, наверное, ему было бы проще разобраться в тонкостях построения обвинения.

Такие действия на государственном уровне возможны, но для этого нужно считать, что это важная задача. Пока такого понимания нет. Эта тема используется скорее как риторика в политической деятельности. Может, чиновники и заметили, что есть объективная угроза, но они не могут удержаться от того, чтобы использовать эту тематику в каких-то своих чиновничьих целях, причем они это делают не по указке сверху, а повинуясь своим чиновничьим инстинктам - вписываются в кампанию и решают свои локальные проблемы.

И в нынешней жесткой вертикальной системе этого трудно избежать – за всем из Кремля не уследить, а других средств контроля остается все меньше.

- А можно ли повлиять на эту ситуацию «снизу»?

- Конечно, ведь образованием занимаются не только чиновники, а все, кто может что-то привнести в эту область. Любой профессор может что-то сделать в этом направлении. Существуют и всегда будут происходить такие масштабные общественные всплески, как антифашистские конгрессы и марши – и хорошо, потому что такая деятельность должна быть видна. Но плоды созревают в результате повседневной деятельности. А что могут делать граждане? Только переубеждать, в той или иной форме, других граждан.

И в России есть люди, которые этим занимаются. Существуют и курсы, которые внедряют и опробуют некие программы на уровне школ и институтов. Но страна большая, а инициативных людей мало. Дело ведь не в том, чтобы внедрить курс толерантности в школе, а в том, чтобы изменить тональность существующих дисциплин, в первую очередь истории. Например, когда рассказывают, что «русские на Куликовом поле победили татар», кроме того, что это некоторое, мягко говоря, упрощение, получается, что вся героическая компонента в истории связана с борьбой с басурманами. Подростку, которому это рассказывают, не предоставляется, к счастью, возможность повоевать, но зато он может побороться с «басурманами» непосредственно по месту жительства.

Понятно, что есть определенная традиция интерпретации истории, и так сразу ее не изменить, но нужно как-то понемногу смещать акценты. А у нас делают наоборот – вводят государственный праздник народного единства, где единство, как в старом советском анекдоте про дружбу народов, когда русские, армяне и грузины объединяются - и идут бить азербайджанцев. Характерно и то, что дата исторически неверная, и то, что для единства российского народа можно было бы придумать повод не антипольский и антикатолический.

Мы ведь живем уже в XXI веке, а все лучшее в истории все еще связываем с войнами.

Подготовила Любовь Шарий

Версия для печати