17.05.2006 | Борис Макаренко

Предпоследнее послание: старый жанр, новый дискурс

Нынешнее президентское Послание – предпоследнее в политической карьере Владимира Путина. Забудем пока о вновь поднявшейся волне размышлений, что для реализации столь грандиозного проекта надо бы все же ввести третий срок, и будем исходить из заданных Конституцией правил игры. А по этим правилам следующее, то есть последнее, Послание уже будет либо политическим наказом преемнику, либо предвыборной платформой партии власти. Именно поэтому предпоследнее Послание должно было быть иным. Например, его можно было начать с явной или неявной «работы над ошибками» – анализом того, что не получилось из задач, поставленных год назад, и почему получилось именно так, а не иначе. Путин же, как всегда, нашел свое решение: Послание 2006 г. – не столько новый курс (о чем тоже говорилось в минувшие дни очень много), сколько новый дискурс российской власти.

Для описания нового дискурса, разумеется, важен конкретный набор заявленных новых приоритетов и приоритетов прежних, повторенных почти скороговоркой. Однако еще интереснее другое: на каком языке и в какой логике формулируется новая повестка дня. На обывательском языке резюме этой повестки звучит так: «Мы накопили сил. У нас образовался подкожный жирок нефтедолларов. Мы их потратим на то, на что сами считаем нужным. По-умному вложимся в промышленность. Заплатим женщинам, чтобы новых нарожали. Откуем мощный щит и меч-кладенец, чтобы неповадно было нам козни строить. Станем сильными и успешными». Почему язык таков и чего ждать от такого курса?

ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА ПУТИН ОТКАЗАЛСЯ, ИЛИ ЧЕГО В ПОСЛАНИИ НЕТ

Накануне строилось много прогнозов о содержании Послания, и, как это неоднократно случалось и ранее, большинство прогнозистов попали пальцем в небо. Закон жанра: ежегодное Послание не продолжает риторику власти предшествующего полугодия (или года), а задает новую. Так, год назад, после «дела ЮКОСа», в Послании прозвучали отчетливые либеральные акценты и шаги к «социальному контракту» с бизнес-сообществом и «средним классом» (налог на наследство, налоговая амнистия, борьба с коррупцией и «налоговым терроризмом»). Сейчас же ждали продолжения этой линии, развития идей «суверенной демократии», рассказов об «энергетической сверхдержаве», повестке дня «восьмерки», на которой Россия председательствует. Ничего этого не было или почти не было. Почему?

Осмелимся предположить, что причиной стала намеренная смена дискурса. «Суверенная демократия» и все, что с ней связано, – это дискурс «догоняющего развития»: мы спорим с Западом на его языке – языке посткоммунистического транзита. А догоняющий обречен оправдываться, поскольку он по определению находится сзади того, кого догоняет. Такая позиция долгое время была единственно возможной. Теперь же президент счел, что у нас достаточно сил, чтобы самим определять «повестку дня», что имеющийся набор ресурсов и предпосылок самоценен, то есть не поддается сравнению с имеющимися моделями других транзитов. Антилиберальные эксперты с радостью отмечают отказ Владимира Путина от либеральной риторики (чуть преувеличивая радикализм изменений стиля). Впрочем, нельзя не обратить внимания на почти полное отсутствие не просто либеральных посылов, но и адресных «пряников» бизнес-сообществу. Вместо них оно получило «кнут», пусть и заимствованный из времен Франклина Рузвельта – единственного периода американской истории, когда общественная легитимность частного предпринимательства оказалась серьезно поколебленной.

СОБСТВЕННАЯ МОДЕЛЬ РАЗВИТИЯ

Посланием президента заявлена собственная модель развития страны – не похожая на каноны из западных учебников и вообще не похожая ни на что, поскольку вообще мало что в мире похоже на Россию. Сразу оговоримся, что в этой модели не так уж много принципиально нового. С одной стороны, некоторые из обозначенных направлений уже присутствовали в российской политике как тенденции: и то, что наверняка получит в устах официозных комментаторов название «госкапитализм», и смещение акцентов на развитие ВПК (вспомним, например, долгосрочные программы военно-промышленного сотрудничества с Алжиром и Сирией, не говоря уж о Китае, формирование высокостатусной правительственной комиссии по этим проблемам). С другой стороны, новые акценты уравновешены или ограничены существенными оговорками. Эти оговорки носят характер политический (необходимо развитие демократии и гражданского общества) или либерально-технократический (подчеркивание необходимости экономической свободы, вступления в ВТО, акцент не на объеме госинвестиций, а на их качестве, предупреждение о печальном опыте Советского Союза, чрезмерно увлекшегося гонкой вооружений в ущерб интересам экономики и населения), сделаны и жесткие предупреждения о борьбе с коррупцией – биче любой госкапиталистической модели.

Есть и еще один ограничитель: реализовывать экономические приоритеты будет то же правительство (критики в его адрес в Послании почти не было). А значит, по-прежнему будет преобладать технократически-либеральный подход со сбережением стабфонда, бюджетным консерватизмом и т.п. Совокупный объем всех этих оговорок достаточно масштабен, чтобы говорить о смене, скорее, дискурса, чем курса.

Новизна же этого дискурса – в акцентах, ставка в экономическом развитии делается не на импортозамещении – эти отрасли (пищевая, легкая, производство стройматериалов и т.п.) и так поднимаются благодаря частному сектору и благоприятной конъюнктуре (сохраняющиеся пока протекционистские барьеры и рост платежеспособного спроса). Смещается акцент и в сторону от экспортной ориентации (рост доходов нефтегазового сектора). Ей отдана дань в виде комплимента «Газпрому», но далее экспортным отраслям де-факто придается роль «финансиста» иных экономических и социальных программ. А в центр выдвигаются перерабатывающая промышленность и наукоемкие отрасли. Такого потенциала не было ни у одной из стран, которые в учебниках обозначаются как образцовые модели модернизаций. Эти страны свою перерабатывающую промышленность создавали почти с нуля. У нас же эти отрасли давно были, но в последние десятилетия все более отставали от своих зарубежных конкурентов. Теперь же им обещаны значимые государственные вливания. Они могут принять форму гарантированного госзаказа на вооружения – требование президента о том, чтобы не менее половины военного бюджета шло на нужды развития Вооруженных сил, предполагает его значительное увеличение. Возможны «вливания» и в виде поощрения государственных холдингов (авиа- и судостроение), поддержки финансовых институтов, кредитующих эти отрасли, и т.п. «Вливание средств» подразумевает и финансирование НИОКР – еще одна застарелая проблема российской социально-экономической политики. Резюмируем: новый дискурс ставит во главу угла стратегии развития проблему «оживления прежнего потенциала», которое должно вытянуть за собой всю экономику. Таким образом, новый дискурс есть дискурс консервативный.

Второй значимый акцент нового дискурса – социальный. Речь идет не только о продолжении национальных проектов, но и о главной изюминке Послания – программе поощрения рождаемости. Отметим: сам прием включения в ежегодное обращение президента такой «главной темы» заимствован из аналогичной практики американских коллег Владимира Путина – заокеанские президенты заявляют масштабные социальные программы именно в посланиях конгрессу, заявляют полупроработанными, чтобы сохранить момент новизны и включить в работу над этими программами весь политический класс. Обратим внимание: президентская идея подана исключительно грамотно. Подчеркнем: акцент сделан именно на втором ребенке. Не на первом – его заводит практически каждая устойчивая семья. Не на третьем и далее – такая программа поощрила бы рождаемость там, где ее поощрять не стоит, например в северокавказских регионах, где и так высока степень аграрного перенаселения. А второй ребенок – это возможный выбор для большинства российских семей. Осмелимся предположить, что при составлении конкретных планов прозвучит много призывов распространить эту программу вширь и вглубь, но они упрутся в твердую решимость власти сохранить намеченную «адресность второго ребенка», а третий ребенок получит чуть больше, чем первый, но гораздо меньше, чем второй. Сошлемся еще на четкое предупреждение президента законодателям: сосредоточить предвыборный популизм на указанных сверху направлениях (рождаемость + индексации + нацпроекты) и не далее.

ЭЛЕКТОРАЛЬНЫЕ СМЫСЛЫ

Смена языка и набор приоритетов, заявленных президентом, имеет сразу несколько электоральных смыслов – настолько значительных, что можно утверждать: Послание-2006 – это хлопок стартового пистолета электорального марафона 2007–2008 гг.

Первый смысл нового политического дискурса – вторжение на электоральное поле левой и «патриотической» оппозиции. Напрашивается очевидное сравнение с первым сроком президентства Путина, когда структурные реформы в экономике и правовой сфере отняли «электоральный хлеб» у либералов. Власть располагается в центре политического спектра, но в своей реальной деятельности делает значимые акценты, в те времена – либеральные. Вспомним, как сокрушались в СПС (менее явно – в «Яблоке») по поводу того, что путинская власть в общем и целом реализует их программу. Они понимали, что избиратель задаст законный вопрос: если это делает популярный и сильный президент, то зачем, ребята, мы будем голосовать за вас? Объяснять мелочи – что мы последовательнее, четче, принципиальнее – безнадежное дело, электорат усваивает только сильные сигналы, не реагирует на нюансы, особенно исходящие от более слабых политиков. Провал либералов в 2003 г. в немалой степени объясняется тем, что они попали в ловушку Путина, перехватившего – пусть и весьма выборочно – основные черты их программы. Сейчас в такую же ловушку угодят левые и «патриоты». Их радикальная часть до сих пор ходит с лозунгами борьбы с «антинародным режимом», но когда режим делает знаковые шаги навстречу обездоленным – учителям, врачам, сельским труженикам, а теперь и матерям, – все труднее прилеплять к нему ярлык «антинародного». А у умеренных в левом и «патриотическом» лагерях проблема еще горше: они могут предлагать, тогда как власть способна дать. Вспомним идею Партии жизни про пособие в 30 000 руб. на каждого новорожденного и сопоставим с объемом реально обещанных льгот – вплоть до 250 000 на второго ребенка. Ответ очевиден.

Второй электоральный смысл – расстановка акцентов в вопросе о преемнике президента. Здесь тоже можно говорить и о сохранении прежних тенденций, и о новых акцентах. Сохранится интрига имплицитной конкуренции между двумя кандидатами в преемники – вице-премьерами, которые получили по «большому приоритету»: Дмитрий Медведев – новый социальный проект, Сергей Иванов – «оборонку» и реформу армии. Но в то же время «приращение» выглядит более значимым у второго из них. Дело не столько в росте его аппаратного веса (он начался пару месяцев назад с формированием правительственной комиссии по ВПК), сколько в резко возросшем благодаря президентскому Посланию публичном интересе к сфере, которую курирует министр обороны. Тот публичный ресурс, который несколько месяцев назад получил Дмитрий Медведев благодаря «национальным проектам», теперь уравновешивается приоритетным вниманием к сферам армии и ВПК.

ОВРАГИ

Сразу оговоримся: две вещи в заявленных новых приоритетах практически беспроигрышны. Если хватит ресурсов и административной решимости, они однозначно работают в плюс обществу. Это программа повышения рождаемости и перехода на новые принципы комплектования Вооруженных сил. Добавим, что электоральные смыслы новой конструкции делают практически беспроигрышными позиции партии власти в грядущем цикле федеральных выборов.

Все остальные планы могут столкнуться с серьезными препятствиями. Первый овраг: резко возрастает государственный дирижизм экономики. А есть ли дирижеры? Заявленная программа требует максимально гибкого и умного распоряжения средствами и ресурсами. Оживление отраслей, которые столько лет стагнировали, – задача, которую (во всяком случае, в таких масштабах) не решал еще никто и нигде в мире. Способна ли наша государственная бюрократия, которую часто упрекали в косности и неэффективности, дирижировать столь большим оркестром? Добавим к этому и проблему коррупции, «откатов» и всего, что с этим связано. Напомним к тому же, что государственный оборонный заказ – самая коррупционноемкая сфера даже в странах, где с коррупцией ситуация куда лучше, чем у нас.

На второй овраг мне указал на днях китайский коллега, недоуменно спросивший: «Обрабатывающая промышленность – это хорошо. А вы знаете, куда будете ее продукцию продавать?» Напомним, что все классические модели промышленного роста строились «с конца» – с определения рыночных ниш (преимущественно на внешних рынках), под которые и подгонялись приоритеты развития. Конечно, Россия в отличие от многих других стран имеет емкий внутренний рынок не только для военной, но и для гражданской промышленной продукции. Но все же несомненно, что успешная реализация этой модели развития требует растущей и умной интеграции России в мировую экономику, по-хорошему агрессивной внешнеэкономической экспансии, членства в ВТО, а в самом широком смысле – нормальных отношений России со всеми ключевыми игроками мировой экономики, сотрудничества с зарубежными партнерами как в обретении технологий, так и в реализации продукции. Куда продать нефть и газ – вопрос ясный. С «железом» – куда более сложный.

Наконец, третий «овраг»: все эти программы рассчитаны на долгосрочную перспективу. Моментальной отдачи они дать не могут по определению. Значит, непременным условием успеха становится сохранение благоприятных рамочных условий как в экономике (по крайней мере, цены на энергоносители), так и в политике. Новый дискурс власти заявлен – теперь ему предстоят непростые испытания.

Борис Макаренко – первый заместитель генерального директора Центра политических технологий

Статья опубликована в «Политическом журнале», № 17, 15 мая 2006 г.

Версия для печати