26.10.2005 | И.А. Николаев, О.С. Точилкина, А.М. Калинин

О ФОРМИРОВАНИИ НОВОЙ ЛЕВОЙ ИДЕОЛОГИИ

Прошло более шестнадцати лет с тех пор, как в марте 1989 года венгерская оппозиция нашла в себе силы объединиться и, собравшись за “круглым столом”[1], выработала свою программу действий по осуществлению смены политической системы в стране. Не будет преувеличением утверждение о том, что тогда было mauvais ton не критиковать эпоху социализма и не винить во всем тоталитарный режим. Элита обещала народу, что вслед за разрушением старого наступит эпоха благоденствия и всеобщего благосостояния. Но уже в середине 90-х годов в Венгрии появляются исследования, отличающиеся нонконформизмом иного порядка. Экономисты доказывают, что даже в развитых странах обе модели – и неолиберального государства, и государства благосостояния – переживают кризис, что теория «чем меньше государства, тем лучше» и соответствующий монетарный подход и проводимая рестриктивная политика, имеющие целью помочь и даже ускорить процесс разрушения старых институтов, чтобы освободить место для “новых и здоровых”, – это ложный путь для страны.

Появляется идея «нового, создающего возможности, инвестирующего государства», которое должно заключить новый общественный договор со всеми стратами общества. Активно проводятся социологические исследования, выводы которых неутешительны. Инициировав переход страны от социализма к рынку, который оказался достаточно болезненным для подавляющего большинства населения Венгрии, правящая элита не стремилась к самоограничению и самопожертвованию. Большинство её отличалось исключительным эгоизмом и считало, что это общество должно принести себя в жертву её интересам[2].

В 1995 года Венгрия стала полноправным членом ВТО, в 1996 году – ОЭСР, в 1996 году страна вступила в НАТО, а в мае 2004 года – в ЕС. Тем не менее, складывается впечатление, что именно теперь опасения венгерской интеллигенции о будущем нации усилились. Завершилась определенная эпоха, когда интеллигенция занималась критикой прошлого, сейчас критический вектор развернулся в сторону настоящего. Более того, в ее среде большой популярностью пользуются левые идеи. Интеллигенция обеспокоена последствиями проводимой на протяжении последних десяти лет либеральной, а сегодня уже и неолиберальной политики, последствиями, которые ведут к жесткому и бесповоротному расслоению общества, поскольку социальная дифференциация закрепляется формирующейся системой образования.

Обеспокоенность интеллигенции коррелируется и с настроениями в обществе. С марта 1999 года по настоящее время Венгерский институт социологических исследований (TARKI) проводит опросы общественного мнения по различным проблемам. На сайте института размещен график, составленный по результатам опроса, целью которого было выяснить экономические ожидания населения. В ходе опроса были заданы следующие вопросы: как вы оцениваете свое собственное материальное положение и каковы ваши ожидания на ближайшие 12 месяцев после опроса; как вы оцениваете экономическую ситуацию в стране и как вам видится перспектива на тот же срок[3]. Что касается, материального положения собственно опрошенных, то наивысшие оценки как текущей ситуации, так и перспектив развития приходятся на период с июля 2001 года по июль 2002 года. При этом прогнозы, предсказывающие улучшение ситуации в предстоящие 12 месяцев, оправдывались. Экономическая ситуация в стране на протяжении всего периода проведения опросов получает отрицательную оценку.

Тем не менее, положительная динамика отмечается в период с марта 2001 по июль 2002 года. При этом развитие ситуации происходит гораздо более благополучно, нежели ожидали опрошенные. Начиная с июля 2003 года, экономическую ситуацию в стране население оценивает хуже, чем она была в 1999 году. При этом прогнозы, сделанные опрошенными и связанные, очевидно, с ожиданиями улучшения ситуации в связи со вступлением страны в ЕС, не оправдываются – ожидания оказываются выше, чем развитие ситуации в действительности.

Сегодня венгерская интеллигенция критически относится к реальности, которую сама же и создала. Разрушив государственный социализм, она пытается осмыслить новые реалии социального и экономического существования своей страны. И эти попытки самостоятельных теоретических построений представляют значительный интерес и для нас в России.

* * *

Эржебет Салаи – экономист по образованию, в 90-е годы занялась социологией и провела исследования, дав им затем теоретическое обоснование.

В своих работах Салаи формулирует проблемы, характерные для становления новой социальной системы в Венгрии, рассматривает их в контексте глобального развития капитализма; пишет об элитах современного венгерского общества – путях их формирования, моделях поведения и реализации своих интересов, пытается выяснить роль интеллигенции в новой структуре общества.

Исследования Салаи базируются на огромном массиве данных опросов общественного мнения. Кроме этого с начала 80-х гг. она сама провела более 500 углубленных интервью. Салаи – исключительный знаток современного венгерского общества, при этом особый интерес у нее вызывают вопросы традиционные для культур, формировавшихся к востоку от Одера, – это вопросы взаимоотношений общества и власти. Критерием, по которому Салаи определяет социального субъекта или гомогенную группу, является не пол или возраст, или уровень доходов, а его отношения с властью. Таким образом, Салаи выделила в обществе два лагеря – элиту, обладающую властью, и остальную часть, лишенную власти. Вторая группа также может быть структурирована с точки зрения типа отношений с властью: типологические различия заключаются в способности отстаивать свои интересы на разных уровнях власти[4].

Один из важнейших тезисов Салаи звучит следующим образом: социальная структура, сложившаяся в новых капиталистических странах, характеризуется исключительным неравенством, и прежде всего неравенством возможностей. Более того, вследствие осуществленных реформ системы социального обеспечения, взятой в ее совокупности (то есть образования, здравоохранения и проч.) неравенство обрело наследственный, потомственный характер.

Действительно отмеченные Салаи характеристики вполне типичны для стран, образовавшихся в результате распада социалистического блока. Бывшая партийно-государственная номенклатура, чувствуя, что теряет политическую власть, постаралась конвертировать ее в собственность, обменяв политический капитал на экономический. Таким образом, она обеспечила надежную основу своего существования в трансформирующемся обществе[5]. В Венгрии этот процесс активно шел уже в 80-е гг. в эпоху позднего Кадара. Менеджеры крупных венгерских предприятий занимались фактически их приватизацией. Очень активно свои позиции укрепляла технократическая часть номенклатуры в банковской сфере.

Концентрация экономической власти, по мнению Салаи, приводит к доминирующему положению экономической элиты. Это позволяет ей в той или иной степени влиять на поведение политической элиты, и привлекать культурную элиту для идеологического обрамления своей деятельности.

В соответствии с исследованиями венгерских социологов, основные изменения в структуре общества произошли к началу 1997 г., и «двери закрылись». В итоге, получилось заблокированное общество – общество, в котором практически отсутствует или имеет очень низкий уровень вертикальная социальная динамика. Значительный процент населения безвозвратно остался за пределами социальной интеграции.

Как пишет Салаи, в период, наступивший после государственного социализма, для того, чтобы войти в одну из трех элит – социальную, экономическую или культурную – требуется иметь в своем распоряжении, по крайней мере, два из трех видов капитала. А способность элит отстаивать свои интересы в первую очередь связана с их способностью конвертировать один вид капитала в другой. Причем это умение приобретается только в семье и в процессе социализации.

Социологические исследования доказывают, что в ситуации, когда еще нет чрезмерных расхождений в доходах населения, государственная социальная политика благоприятствует более состоятельному и влиятельному социальному слою, вопреки устоявшемуся мнению о том, что государство проводит социальную политику в интересах малоимущих и малообеспеченных слоев населения. Поэтому отсрочка в изменении социальной политики в первые пять-семь лет переходного периода в Венгрии была не результатом политической небрежности, а реальным отражением интересов политической, культурной и экономической элит. За это время элиты занимаются перераспределением социальных, экономических и политических активов, естественно с целью обслужить свои собственные интересы. Затем, когда они чувствуют себя достаточно уверенно, созданная ими социально-экономическая структура закрепляется и усиливается уже рыночными механизмами. Атака на поддерживаемые государством системы образования и здравоохранения становится возможной и необходимой толькотогда, когда элите удается стать независимой в этих сферах, т.е. когда ее доходы позволяют ей отправлять своих детей получать образование как минимум в частные школы, как максимум – за рубеж, вопросы, связанные со здоровьем, решать аналогично, а также отдыхать несколько раз в год за рубежом и т.д[6].

По мнению исследователя, и с ним трудно не согласиться, образование играет решающую роль в стабилизации и окончательном формировании социальной структуры. Существующая образовательная система ускоряет рост несоответствия возможностей и закрепляет наследственный характер привилегированного или же ущербного старта в жизни. 70 из каждых 100 студентов, поступивших в экономические вузы, – выходцы из семей менеджеров. В университетах и негосударственных колледжах[7] дети из семей гражданских служащих и наемных тружеников интеллектуального труда составляют очень небольшой процент. Эта многочисленная социальная группа может отправить своих детей получать образование только в государственные колледжи. Что же касается огромной категории представителей физического труда, то с самого начала подавляющему большинству детей – выходцев из этой социальной группы, высшее образование оказалось недоступным. Члены этой страты имея среднее образование изначально могут поступить только в государственные педагогическиеколледжи. Но число таких счастливчиков очень невелико, только один из десяти получивших среднее образование заканчивает высшую школу (колледж), что, в свою очередь, дает право поступать в университеты[8].

Такая ситуация в области образования ясно свидетельствует о наследственной поляризации возможностей. Согласно исследованиям, проведенным еще до 2000 г., доход 20-30 % населения упал ниже прожиточного уровня жизни. 45-50 % этой группы населения – дети и молодые люди. За годы трансформаций произошел резкий рост количества детей, принадлежащих к группам риска. В 1973 г. было зарегистрировано 75 тыс., а к 1996 г. 330 тыс. таких детей. С 1989 г. рост составил 250 %. В социальном происхождении этих детей часто фигурируют такие явления как бедность, безработица, нездоровый образ жизни, а также сегрегирующие и выбраковывающие институты. Различные формы проявления неравенства постоянно воспроизводятся в их жизни, и дети, усваивая их на протяжении своей жизни, примиряются с такой ситуацией[9].

Отношение в самом обществе к сегодняшней стратификации тоже неоднозначно. Салаи проводила многолетние социологические исследования в среде топ-менеджмента банков, как государственных, так и частных. Она попыталась выявить соотношение между сегодняшним положением банковских менеджеров и их социальным происхождением, а также посмотреть динамику изменения ценностей этих людей, т.е. сравнить ту систему ценностей, которую они унаследовали в силу своего происхождения, и систему ценностей, которую они приняли уже в своем новом социальном окружении[10].

Весь исполнительский слой банковских служащих Салаи подразделяет на технократов, бюрократов и яппи. Сегодняшняя технократия – это реформаторы эпохи кадаризма. Они происходят из семей среднего класса и интеллигенции со средним достатком. Кульминационным моментом развития карьеры этой части элиты к середине 80-х гг. стали либо академическое и научное признание, либо, что случалось более часто, назначение на достаточно значимые позиции в экономической и политической системах власти, занимая которые они уже могли влиять на процесс принятия решений. Важной особенностью представителей этого класса является своеобразная дихотомия сознания. Они формировались и строили свою карьеру в условиях социалистического государства, идеологию которого они защищали. Теперь они идеализируют и защищают либерально-демократические ценности, позволившие им расширить свою власть, ограниченную рамками государственного социализма. Взяв на себя миссию по переустройству общества в соответствии с этими ценностями, они, тем не менее,остались приверженцами системы государственного управления и государственного вмешательства, а также того, что называют “неформальными договоренностями”.

Бюрократия, согласно исследованиям Салаи, – это выходцы из нижних слоев среднего класса. Очень часто это дети из семей, проживающих в провинции, где отцы, например, были квалифицированными рабочими или крупными фермерами. В силу разницы в социальном происхождении эти две группы населения изначально отличаются мотивацией поведения. Определенно, обе группы стремятся к успеху в жизни, однако представители среднего класса и интеллигенции со средними доходами изо всех сил стремятся сохранить статус-кво – свой высокий статус и привычный образ жизни, в то время как вторая группа прикладывает огромные усилия, чтобы подняться по социальной лестнице вверх. Поэтому для ее представителей сильнейшим стимулом является желание вырваться из социального окружения, в котором они оказались по факту своего рождения. Это, кстати, является одной из причин того, что большинство таких семей имеет только одного ребенка, в которого вкладываются безграничные «инвестиции» морального и материального порядка, как в надежду семьи наповышение ее социального статуса. Жизнь такой семьи – это череда самопожертвований и атмосфера бесконечной борьбы. Родители в таких семьях очень много работают, часто дети тоже начинают работать наряду с учебой по причинам материального порядка. Карьеру представители этого социального слоя делали очень медленно, шаг за шагом продвигаясь по социальной лестнице. Часть из них стартовала из самого нижнего эшелона партийной и государственной бюрократии, достигнув позиции менеджеров среднего звена как раз ко времени политических трансформаций в стране. Другая часть начинала свою финансовую карьеру с позиций служащих банков самого начального уровня в региональных и местных отделениях крупных банков. Эта социальная группа не принимала участие в трансформации и формировании новой системы. Она занималась реализацией своих собственных целей – продвижение по службе, признание в профессиональной сфере и возможность обеспечить высокий уровень жизни для себя и своей семьи. По своим экономическим взглядам они склоняются клибералам, но они отнюдь не неолибералы. Их уровень жизни не так высок как уровень жизни технократов, но все же существенно выше, чем в среднем среди политической, экономической и культурной элиты.

Социализация детей в семьях “технократов” и “бюрократов” также происходит по-разному. В первом случае дети окружены огромным количеством людей – знакомых, друзей и партнеров своих родителей, поэтому ещё в семье они усваивают важность приобретать или заводить друзей, выстраивать отношения и поддерживать связи. Именно в этой связи Салаи подчеркивает такой механизм функционирования технократии, как «сделка» или «договоренность», которые совершаются неофициально, без документального подтверждения. Для представителей второй группы более характерен образ одинокого, но сильного и мужественного борца: они привыкли рассчитывать только на себя. Этим отчасти объясняется тот факт, что представители этого социального слоя сохраняют небольшое количество друзей своего детства и юности. Другая причина связана с мобильностью этих семей, поэтому просто не представляется возможным развивать долговременные и глубокие отношения.

По мнению Салаи, технократия никогда не отличалась социальной чувствительностью, т.е. способностью понимать и прогнозировать социальное и психологическое развитие общества. Ее представители отличаются очень неадекватными представлениями об обществе. Часто они не идентифицируют разные социальные группы. Они говорят о бедности и безработице, а некоторые – даже об упадке среднего класса. Причины этого они видят в экономической ситуации, однако считают, что после продолжительного времени проблема, наконец, начала терять свою остроту. Экономику они рассматривают как структуру, которую можно описать почти с “технической” точностью, используя “чистые” понятия – бюджетный дефицит, баланс счета, инфляция, ставка процента и т.д. При этом они уверены, что экономическая сфера может и должна быть предметом государственного вмешательства. Они выступают за жесткую монетарную политику государства и, в первую очередь, за сокращение бюджетных расходов на социальную сферу. В то же время они переживают муки совести запоследствия такой политики, но очень абстрактно.

Их идеал – стиль жизни и тип экономического поведения высших слоев американского общества. Они дают оптимистичные прогнозы без веских, как полагает Салаи, оснований, считая, что Венгрия станет ближе к Европе в качестве полноценного члена Европейского союза, и жизненный уровень даже беднейших членов общества улучшится, несмотря на увеличивающийся разрыв в доходах различных социальных групп.

Социальное сознание бюрократии более сильное, и прежде всего по причине социального происхождения этого слоя. Их представления об обществе более адекватны и полноценны. Они очень хорошо понимают процесс расслоения общества. Однако по интерпретации этого процесса в бюрократии выделяются две подгруппы. Первая считает, что расслоение общества – явление естественное. С одной стороны, вину они полностью возлагают на тех, кто переживает социальный упадок – они не желают трудиться, им не хватает дисциплины, для них характерны низкие нравы. С другой стороны, они считают, что подъем “исключительных” и падение “слабых” – неизменный основной закон капитализма. Согласно их образу мыслей, принадлежность к элите – несомненно награда талантливых и успешных, поэтому нет необходимости скрывать гордость за достигнутое. Представители этого слоя никогда не испытают чувства вины по поводу преимуществ, которые они получили вместе с привилегиями. Вторая подгруппа отличается противоположным отношением к процессу расслоенияобщества. Хотя и не открыто, но ее представители сочувствуют тем, кто переживает социальный упадок, считая сам процесс вредным с экономической и социальной точек зрения. Им не нравится то, что происходит в реальности, и для своей страны они предпочли бы тот путь, на котором было бы возможно социальное и экономическое развитие на основе равных возможностей и сбалансированного развития различных слоев общества. Критикуя фактическое состояние дел, они часто говорят о неблагоприятном положении молодого поколения (особенно тех молодых людей, которые начинают свою карьеру в трудных для их семьи условиях), людей старшего возраста, огромного числа безработных, не имеющих никаких перспектив, именно они говорят о явлении массовой бедности.

Такая разница во взглядах людей, которые имеют не только похожее происхождение, но и добились похожих высот в карьере, социолог связывает с разницей в восприятии своего социального окружения и опыта. Представители первой подгруппы хотели бы забыть свое прошлое, в то время как представители второй – не хотят полностью разрывать связь с людьми, которые оказали на них влияние в детстве и юности. В своих суждениях о социально-экономических перспективах представители обеих подгрупп предсказывают рост социального неравенства, включая неравенство возможностей. Кроме того, они прогнозируют укрепление связей между политической и экономической элитами и рост экономических и социальных волнений.

Третью группу Салаи называет яппи (young professionals). В системе социолога – это молодое поколение банковских менеджеров, чья карьера началась как раз во время создания в Венгрии двухуровневой банковской системы. Свою карьеру они начинали с самых младших банковских должностей. Их взгляды на общество и его будущее близки взглядам первой группы технократов. Неравенство они считают естественным развитием общества, как и рост экономической и социальной нестабильности. Они ожидают дальнейшего позитивного развития собственной карьеры и рассчитывают, что процесс будет идти медленно, но методично и не связывают его с какой-либо системой ценностей. Они верят, что не более чем через 10 лет они догонят своих соперников – сегодняшних технократов.

* * *

Концентрация экономической власти приводит к тому, что ее носитель – экономическая элита – оказывается в позиции все большего и большего превосходства по сравнению с культурной и политической элитой. Растущая власть экономической элиты позволяет ей добиваться желаемого от политической элиты. И именно этим многие эксперты в Венгрии объясняют официальные расследования злоупотреблений и коррупции. С другой стороны в условиях рестриктивной экономической политики экономическая элита вынуждена обращаться к политикам в надежде получить какие-то преференции и льготы. Этот процесс становится новой основой для появления клиентелл.

В результате концентрации экономической власти сужается поле альтернативности в политике: “ненужные” политические инициативы отфильтровываются и глушатся; экономические аутсайдеры теряют возможность сорганизовываться и отстаивать свои интересы, используя механизмы нормальной легальной политики. В итоге, для всего населения происходит сужение простора политического выбора. Национальная политика становится все более подчиненной требованиям глобальных игроков.

Наиболее очевидным проявлением глобализации для такой небольшой страны как Венгрия становится приход транснациональных корпораций. В 90-е годы эксперты, как в самой Венгрии, так и за ее пределами особенно подчеркивали инвестиционную привлекательность страны. Действительно половина всех инвестиций, пришедших в страны ЦВЕ, оказалась в Венгрии. Выгодное географическое положение, квалифицированные кадры и отсутствие необходимости платить им высокую заработную плату – все это действовало на транснациональный капитал как магнит. Но самое главное была создана очень благоприятная законодательная база для прихода в Венгрию ТНК и проводилась соответствующая кредитно-денежная политика[11]. Была проведена решительная приватизация, которая обеспечивала крупные поступления в бюджет. Именно за счет прямых иностранных инвестиций страна покрывала постоянно существующий дефицит бюджета. В итоге 35 из 50 крупнейших ТНК обосновались в Венгрии[12].

Однако в стратегической перспективе данные тенденции ведут фактически к исчезновению национальной экономики. Проводившаяся монетарная политика неблагоприятно сказалась на развитии среднего и малого бизнеса, который напрямую зависит от внутреннего рынка. Помимо инвестиций, которые вкладывали ТНК в венгерские предприятия, они приводили на венгерский рынок своих партнеров – крупные международные банки, а также поставщиков комплектующих, которые тоже ввозились в Венгрию, а не приобретались у национальных производителей. В итоге местная составляющая в цене продукции, производимой, например Audi Hungaria Motor Kft., составляла менее 10 %, производимой Opel Magyarorszag Jarmugyarto Kft. соответствовала лишь 5 %, Ford Hungaria Kft. - 20 %. При этом сюда включены расходы компаний за потребляемую электроэнегрию, тепло и т.д.

Венгерские производители и венгерские граждане оказались не готовы составить конкуренцию транснациональным игрокам. Лишь 16 % собственно венгерских мелких инвесторов приняли участие в приватизации, в то время как в среднем по ЕС эта цифра несопоставимо выше – 60 %. На сегодняшний день 90 % венгерской экономики находится в частных руках, лишь 10 % осталось в собственности государства. В среднем по Евросоюзу это соотношение 75 % к 25 %[13].

Следствием такой экономической политики стало и то, что бизнес с участием иностранного капитала контролирует подавляющую часть венгерской экономики, и соответственно его исполнительный менеджмент превратился в доминирующую группу экономической элиты.

У определенной части венгерской элиты создается впечатление, что государство не имеет хорошо продуманной стратегии в отношении вызовов глобализации, у правящего класса нет стратегии, которая должна учитывать интересы самых незащищенных слоев общества.

В марте 2005 года в венгерской прессе появился небольшой материал, который был представлен как «Гневная листовка против поворота к неолиберальным реформам»[14]. Подписали ее известные экономисты, политологи, историки и социологи, объединившиеся в Общество левой интеллигенции. Среди них есть и подпись Эржебет Салаи[15]. Подписавшие протестуют против требований экономистов, стоящих на неолиберальных позициях и требующих дальнейшего сокращения заработной платы, проведения приватизации в социальной сфере и т.д.

Представители Общества считают, что транснациональный бизнес заинтересован в ослаблении роли национальных правительств в экономике и социальной сфере. Реализация этих целей, по их мнению, существенно упрощается в новых капиталистических государствах, возникших после распада социалистического блока: здесь пока еще слабое гражданское общество, оно не выработало те механизмы, которые бы сдерживали глобальный и местный капитал.

В Венгрии процесс завоевания страны транснациональным капиталом с различной интенсивностью идет уже на протяжении 15 лет, но сегодня, отмечают подписавшиеся, финансовый и промышленный капитал абсолютно открыто требует устранения всяческих препятствий на своем пути. Этим требованиям левая гражданская партия на сегодняшний день противостоять не может, а правая партия, чувствуя недовольство в обществе и преследуя только одну цель – власть, занимается популистской демагогией, все больше двигаясь в крайне правом направлении[16].

Провал политики налогообложения финансового капитала[17], падение реальной стоимости заработной платы, сокращения служащих, отход от прогрессивной шкалы налогообложения, ускорение реформ по проведению приватизации социальной сферы (образование, здравоохранении) – все это отражает интересы и даже требования глобального капитала.

Осуществление всех этих «реформ», считают представители интеллигенции, (дальнейшее сокращение заработной платы, которая уже сегодня не покрывает затраты на воспроизводство рабочей силы, распространение приватизации на всю социальную сферу и т.д.) может нанести стране тяжелый и необратимый социальный ущерб. Это может привести к дальнейшей поляризации и так уже расколотого общества, к полной и необратимой маргинализации еще более широких социальных слоев и как результат к очень скорому исчерпанию человеческих, трудовых ресурсов. Политическим результатом этих реформ, предостерегают подписавшие обращение, может стать приход к власти представителей крайне правых течений. Поэтому в своем письме представители интеллигенции требуют от действующего правительства, представленного Венгерской социалистической партией и Союзом свободных демократов, выступить против давления неолиберальных сил. Обращаются они и к гражданской общественности и профсоюзам: как можно более активно и широко выступать с аргументациейпротив беспредельного осуществления капиталом своих целей.

Интересен взгляд Салаи на тот капитализм, который формируется в странах региона Центральной и Восточной Европы[18]. Она называет его полу-периферийным и выделяет следующие особенности: 1) слишком большая зависимость от конъюнктуры мирового рынка, 2) общество и экономика в значительной степени функционируют по законам серых схем, 3) для стран с полу-периферийным капитализмом характерна высокая степень неравенства. Такие общества гораздо более уязвимы перед лицом вызовов глобализации по сравнению со странами Западной Европы еще и потому, что здесь более слабая политическая и культурная элита, она не способна ограничить продвижение международного капитала, который ослабляет суверенитет национального государства. Гражданское общество в силу своей незрелости также не способно адекватно реагировать на вызовы современного мира.

Другими словами, западный капитализм, достигнув стран ЦВЕ, мутировал и сегодня эти страны строят совсем не тот капитализм, который был предметом зависти их граждан в эпоху государственного социализма. Ведь тогда существенную роль сыграл фактор противостояния социалистической системе. Именно в этом противостоянии на Западе родилась идея государства всеобщего благосостояния (welfare state). Сегодня необходимость в последнем отпала.

В определенной степени Салаи и ее единомышленники возвращаются к размышлениям И. Бибо о буржуазных формах жизни, которые существуют по разные стороны Эльбы. «Все те институты, которые в Западной Европе были подготовительной школой демократии, не играли сколько-нибудь значительной роли в преобразовании обществ Центральной и Восточной Европы. Институт вассалитета в его западном понимании, основанный на системе личных договорных обязательств, распространялся только до Эльбы, а на другом ее берегу начиналось царство сурового и единообразного крепостничества. Буржуазная форма жизни и смягченные под воздействием христианства и идей гуманизма социальные институты и формы общения по мере их перемещения с запада на восток все меньше доходили до самых низших слоев», писал Иштван Бибо еще в 1946 г. [19]

И уж совсем революционно звучат обвинения Салаи в адрес капитализма, связанные с разрушением индивидуальности. Ведь в постсоветских странах уже сложился штамп, что именно социалистическая система задавила в людях все творческое, личностное, индивидуальное, превратив в винтики и шестеренки. По мнению социолога, сегодняшний капитализм, так называемый новый капитализм[20], для которого характерны концентрация, интернационализация и глобализация, представляет самую непосредственную угрозу личности и связанному с ней творчеству. В отсутствие личности свобода и творчество становятся фикцией, а личность, индивидуальность невозможна без идентичности, идентичность, в свою очередь, предполагает общество, сообщество, некую общность. Процессы глобализации под лозунгом все большей индивидуализации просто-напросто разрушают общества, а значит и идентичность. Но скорее такой процесс нужно называть атомизацией, а не индивидуализацией. И, по мнению Салаи, атомизация общества является не только результатом новогокапитализма, но и причиной его кризиса: ведь атомизированное общество неспособно выполнять коллективные задачи, необходимость которых в социуме никто не отменял.

Результат кризиса, прогнозируемый Салаи, выглядит очень печально. Это либо открытый диктат международной экономической элиты над политической и культурной элитами и гражданским обществом, процесс, который уже сегодня сопровождается ограничением традиционных демократических свобод. Либо усиление глобального международного терроризма и крайне правых течений. Причем эти два процесса взаимно генерируют друг друга.

* * *

Стоит ли прислушиваться к историческому пессимизму Салаи? Не зашел ли венгерский интеллектуальный нон-конформизм слишком далеко?

Возможно, оценки Салаи подчас чрезмерны в отношении стран ЦВЕ, но ясно одно, игнорировать интеллектуальный вызов, сформулированный в Венгрии, мы в России не имеем права. Ведь в социальном и экономическом плане мы двигаемся в одном направлении.

Версия для печати