22.08.2006 | Сергей Маркедонов

Казус Умарова

18 августа 2006 года в российском медийном пространстве родилась и почти сразу же умерла сенсация. Ей было суждено прожить всего 20 минут. Российские СМИ и информационные агентства передали сообщение о сдаче властям так называемого президента Чеченской Республики Ичкерия, наследника непризнанных президентов Абдул-Халима Сайдулаева и Аслана Масхадова Доку Умарова. С самого начала это сообщение выглядело нелогичным, поскольку ничего в поведении Доку Умарова в последние месяцы не говорило о «смене вех» в его политических умонастроениях.

После смерти Сайдулаева Доку Умаров разразился грозным обращением на сепаратистском сайте www.kavkazcenter.com, призывая громы и молнии на головы «кяфиров». После гибели террориста номер один Шамиля Басаева на том же сайте Умаров заявил, что «Шамиль, бесспорно, займет достойнейшее место в плеяде чеченских народных героев, о нем будут складывать легенды и песни, писать книги». И вдруг непримиримый лидер боевиков решил сдаться властям… Между тем, подумалось мне в эти 20 минут, в мировой истории есть немало случае такой «смены вех». Здесь можно было бы вспомнить и переход из одного лагеря в другой Льва Тихомирова, одного из организаторов и идеологов террористической организации «Народная воля», ставшего впоследствии теоретиком монархизма и защитником «государственных основ». Не менее ярким примером «сдачи властям» является казус генерала Якова Слащова–Крымского, одного из наиболее выдающихся лидеров Белого дела, «переметнувшегося» к большевикам после братоубийственной гражданской войны. За примерами радикальной смены позиций не надо далеко выходить за пределы Чечни. Покойный Ахмад Хаджи Кадыров, перед тем как стать пророссийским политиком и президентом республики, прошел путь масхадовского муфтия, объявлявшего джихад «неверной России».

Однако через 20 минут все размышления о логичности (алогичности) поступка Доку Умарова прекратились по причине отсутствия самого акта сдачи российским властям нынешнего лидера чеченских боевиков. Уже через 20 минут информационные ленты запестрели сообщениями о сдаче боевика, называющего себя младшим братом Доку Умарова. Сразу же после этого сообщения сайты чеченских сепаратистов выступили с заявлениями о том, что никакого младшего брата у так называемого «президента Ичкерии» попросту нет. И, наконец, третье сообщение. Властям сдался старший брат Доку Умарова - Ахмад. Информацию о том, что с повинной пришел не Доку Умаров, подтвердил премьер-министр Чечни Рамзан Кадыров, добавив при этом, что «Умаров-настоящий» «либо добровольно разоружится, либо у него одна дорога - в тюрьму или на тот свет». По официальной версии, Ахмад Умаров поверил в гарантии безопасности, предоставленные ему Рамзаном Кадыровым. По версии чеченских боевиков, старший брат Доку Умарова исчез из поля зрения еще два года назад и считался пропавшим без вести. В этой связи сепаратисты считают представление публике брата так называемого лидера Ичкерии пиаровским трюком.

Как бы то ни было, в пятницу Умарова-старшего представили журналистам. Явление Умарова народу состоялось в загородной резиденции премьер-министра республики Рамзана Кадырова. «Я, Ахмад Умаров, 1962 года рождения, старший брат Доку Умарова, добровольно пришел к Рамзану Кадырову, поверив его обращению к участникам НВФ, его гарантиям безопасности», - заявил брат нынешнего «официального» лидера боевиков. Далее брат попытался изложить версию своего «перехода» к представителям республиканской власти в республике, несколько путаясь в определении путей «сдачи». Осталось непонятно, добровольно ли он оказался в резиденции Рамзана Кадырова или был задержан «неизвестными ему силовыми структурами», а затем объявил о переходе в стан премьер-министра Чечни. Естественно, не обошлось без вопроса о том, как оценивает старший брат действия младшего. По словам Ахмада Умарова, «у него (Доку Умарова- С.М.) своя жизнь, у меня - своя, и я отвечаю за свои действия…Я хочу заниматься мирным трудом». Однако главной темой своеобразного выступления (или скорее даже, объяснения) Ахмада Умарова с прессой стали не внутрисемейные споры, а установление контактов с премьер-министром Чечни Рамзаном Кадыровым. Ахмад Умаров отметил, что имел продолжительный разговор с премьер-министром Чечни, который «произвел сильное впечатление». «Я понял, что не ошибся, поверив Рамзану и прибыв в Гудермес, и я теперь четко знаю, каким будет мое будущее», - резюмировал Умаров. Не будем сейчас вдаваться в стилистику этого выступления, хотя не скрою, что она очень уж напоминает раскаяние ветеранов частей ОУН на Западной Украине или басмачей в республиках Средней Азии. Но такова, вероятно, логика самого процесса замирения мятежных территорий. В этом процессе нельзя недооценивать роль информационного воздействия. Когда вчерашний боевик (террорист, партизан) заявляет о том, что перспектив для герильи больше нет, а лучше заняться «мирным трудом», а не борьбой «с неверными», то это оказывает свое влияние на определенную группу друзей, товарищей, родственников. Это создает определенный фон, неблагоприятный для тех, кто продолжает упорствовать в отстаивании своих заблуждений. И хотя это влияние нельзя переоценивать, а в случае с семьей Умаровых наивно предполагать, что заявление старшего брата немедленно приведет к раскаянию младшего, следует признать- «переход» Ахмада Умарова является определенным примером для членов незаконных вооруженных формирований. Вот только примером чего? Ответ на этот вопрос не столь прост, как может на первый взгляд показаться.

Еще 15 июля 2006 года Директор ФСБ Николай Патрушев выступил с обращением к участникам незаконных вооруженных формирований, в котором призвал их сложить оружие, «перейти на сторону народа», заняться мирным трудом. Это обращение директора ФСБ тут же окрестили «амнистией». Изначально срок амнистии был определен 1 августа 2006 года. Однако сразу же после выступления Николая Патрушева премьер-министр Чечни Рамзан Кадыров предложит пролонгировать срок сдачи вчерашним боевикам до 1 сентября 2006 года. И спустя две недели после своего обращения директор ФСБ (31 июля 2006 года) соглашается на пролонгацию срока амнистии для участников НВФ. Таким образом, федеральный центр фактически принимает правила игры представителей республиканской власти. Они же (а не Москва и не федеральные структуры) и выступают ответственными за реализацию проекта «амнистия». В этой связи встает непраздный вопрос: «Кто проводит амнистию и определяет ее правила, официальная российская власть или премьер-министр Чечни Рамзан Кадыров?» Но Рамзан Кадыров не полевой командир, а официальное лицо, премьер-министр республики. Такое возражение кажется вполне логичным, если мы ограничимся в анализе происходящего на Северном Кавказе одними формально-юридическими критериями и не будем учитывать определенную специфику и самой Чеченской республики, и политического поведения самого премьер-министра Чечни. Рамзан Кадыров, провозглашая свою преданность Кремлю, позиционировал себя не как пророссийский политик, а как человек, лично преданный президенту Владимиру Путину. Этот стиль (присягать личностям, а не институтам и не формальным законам) он унаследовал от своего отца. В этой связи и вся система управленческих и политических решений (и амнистия здесь не является исключением) рассматривается как личное дело, а не как дело общенациональной важности. Отсюда в рассмотрении вопроса о том, насколько каждый конкретный боевик искупил свою вину, в чем конкретно эта вина состоит (и есть ли она вообще) главным и определяющим фактором будет выступать не право и не закон, а личные предпочтения (симпатии, антипатии) премьера Чечни и его окружения. И именно этот стиль Москва поддерживает безоговорочно. Скорее всего, выступление Ахмада Умарова было хорошо приготовленным экспромтом. И это не может вызывать существенных возражений. Любые «раскаяния» вчерашних террористов-боевиков-партизан – слишком ответственное дело, чтобы доверять его самим боевикам. Более того, это дело имеет серьезные информационные последствия для самого процесса «замирения». Поэтому режиссура должна быть, никакой самодеятельности! Однако какую режиссуру мы увидели в раскаянии старшего брата? По словам Ахмада Умарова, он пришел сдаваться не российской власти, а лично премьеру Чечни. Он пришел не стать российским гражданином и присягать на верность великой державе. Он сдался силе одного человека. Он поступил так, как если бы один полевой командир (более слабый) сдался другому, более авторитетному и уважаемому (прежде всего, за количество сабель и штыков).

Таким образом, правильный и политически оправданный процесс амнистии, превращается в личное, а не в общегосударственное дело. Почти одновременно с информацией о сдаче старшего Умарова командир полка милиции специального назначения имени Ахмада Кадырова Вахит Усмаев заявил, что ранее сотрудникам его полка сдались до 30 боевиков из группировки лидера чеченских сепаратистов. «Только в мой полк ежедневно прибывают пять-шесть боевиков», - сказал Усмаев. Но является ли командир полка спецназа юридической инстанцией, которая определяет степень виновности (или невиновности) боевиков? Ведь помимо «заблудших овец» среди боевиков были и те, чьи преступления требуют расследования и справедливого наказания. Напротив, среди людей «с той стороны» есть и незаконно обвиненные, которые требуют также справедливого расследования своих дел и избавления от груза обвинений. Но в любом случае отделять «зерна от плевел» (или мух от котлет, как любят говорить у нас в высших эшелонах власти) должны органы юстиции, а не командиры полков спецназа и даже премьер-министры республики. Иначе мы получим милицию, спецназ, управленческие структуры, занятые сплошь боевиками, которые почувствуют абсолютную безнаказанность и поймут, что правовая вседозволенность - это черта не только одних НВФ. Человек, осознавший ту простую истину, что его прощение сделала не власть, а отдельное лицо, никогда не будет лояльным гражданином. Он будет нести личную вассальную зависимость от того, кто дозволил ему перейти от войны к миру. И будет искать возможность (по мере сил) самому выбиться в сеньоры. Усилится ли от этого государственность - риторический вопрос.«В Чечне сложно навязывать правовые установки и формальные правила игры», - скажет оппонент. Этот тезис можно было бы принять как аксиому. Но за ним неизбежно встает другой вопрос: «А нужно ли это делать, если мы хотим видеть и Чечню, и Северный Кавказ частью России?» Если нет, тогда можно превратить важнейший общегосударственный процесс в выяснение отношений. Если же Чечня – это часть России, то и на этой территории должен работать российский закон так же, как и на территории Рязанской области. Иначе зачем в 1994 году было начинать вообще операцию, которая, если кто забыл, называлась «восстановление конституционного порядка». Сегодня в самой Чечне большая часть населения осознала невозможность реализации ичкерийского проекта. Слишком затратным оказался этот проект для республики в прямом и в переносном смысле этого слова. Для России «замирение» Чечни также не было победным маршем. В этой связи необходимо чрезвычайно аккуратно относится ко всему, что обособляет эту республику от остальной России (в правовом, политическом, управленческом, информационном плане) и не пытаться превратить ее в «особую территорию» с «особыми правилами игры», не имеющими ничего общего с российским государственным порядком.

Сергей Маркедонов - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук

Версия для печати