01.11.2006 | Виталий Портников

«Русское» продолжение

Появление в израильском правительстве лидера партии «Наш дом – Израиль» Авигдора Либермана политической элитой страны воспринимается, прежде всего, как идеологический успех, как изменение расстановки сил в вечном противоборстве «правых» и «левых» на израильской политической сцене. Однако с точки зрения российских наблюдателей и русскоязычных репатриантов появление в правительстве Либермана – это возвращение «русских». И тут не так важно, каковы политические взгляды нового министра – хотя, следует признать, что они соответствуют как раз представлениям большей части русскоязычных избирателей. Важно то, что заполнена некая «пустота», о которой говорили после сформирования коалиционного правительства во главе с «Кадимой». И «русская» партия во главе с политиком, традиционно опирающимся именно на русскоязычный электорат, приводившим своих избирателей в «Ликуд» времен успехов Беньямина Нетаньяху и сохранившим приверженцев в новой формации, подтвердила свою способность быть частью власти.

При этом нужно вспомнить, что когда «русские» пришли во власть впервые, когда министром стал ушедший как раз на днях из большой политики Натан Щаранский, можно было говорить о настоящем феномене активности новых граждан, еще не адаптировавшихся в израильском обществе и старавшихся держаться «своих», понятных им лидеров. При этом сам Щаранский сделал свою политическую карьеру не в Израиле, а в Советском Союзе. Щаранский – человек-миф скорее для израильтян, чем для новых граждан страны, мифологический герой, которого тюремное заключение сделало частью израильской истории еще до переезда в Израиль. А Либерман – профессиональный политик, начавший свою карьеру уже после приезда в эту страну. Да и времени для «ассимиляции» новых израильтян прошло уже предостаточно. И, тем не менее, политической «ассимиляции» для многих из них так и не произошло.

Более того, многие израильтяне, голосующие за партию Либермана, осознают, что они голосуют не только за него, но и за политические взгляды большой части русскоязычной общины. И что Либерман идет в Кнессет и во власть не столько для защиты социальных интересов алии, а для представительства ее политической позиции. И в этом смысле его успех гораздо интереснее и показательнее, чем успех Щаранского. Потому что он фиксирует прежде всего политические, а не экономические интересы русскоязычных израильтян, их готовность к консолидации и привлечению на свою сторону «старых» жителей страны. И то, что эта готовность к консолидации и защите своих политических взглядов – в отличие, кстати, от экономической солидарности – претерпела не такие уж сильные изменения со времен массового приезда советских евреев в Израиль.

Другое дело – какие последствия будет иметь эта сохраняющаяся солидарность для самого Израиля. Что ни говори, а русскоязычные израильтяне формировались в традициях совсем иной политической культуры – культуры, не воспринимающей компромисс и рассматривающей его как проявление слабости. И в этом смысле они ментально гораздо в большей степени соответствуют «другому» - то есть арабскому - ближневосточному менталитету, чем израильтяне, научившиеся выживать и в войнах, и в переговорах.

То, что нынешняя политическая ситуация на Ближнем Востоке к особым компромиссам не располагает, создает уникальный шанс не столько для Либермана, сколько для полического воспитания его избирателей – шанс странного симбиоза культуры поиска компромисса и культуры его отрицания. Но это не первый и не последний из израильских парадоксов…

Версия для печати