14.06.2007

Алексей Зудин: «Моноцентрический режим трансформируется в сетевую структуру»

В 2008 году политический режим в России изменится. Но чтобы прогнозировать, какой он примет вид, нужно адекватно оценивать его сегодняшнее состояние и способности к развитию. Что такое режим Владимира Путина и в каком направлении он будет эволюционировать? Какие качества приобретет либо, напротив, утратит отечественная политическая система? Сохранится ли нынешняя правящая элита у власти, какие механизмы будут обеспечивать ее воспроизводство и есть ли шансы у оппозиции? На вопросы «Политком.Ру» отвечает руководитель политологического департамента ЦПТ Алексей Зудин.

- Что является рубежом, после которого режим Путина можно считать сформировавшимся?

- Окончательное свое завершение моноцентрический режим приобрел по результатам электорального цикла-2003-2004, которые характеризуются убедительной победой Владимира Путина на президентских выборах и «Единой России» на выборах парламентских. В итоге правящая группа утратила коалиционный характер и трансформировалась в однородно-питерскую, с некими важными, но не принципиальными вкраплениями. Политический режим стал плебисцитарным. Началась экспансия моноцентризма – не только вниз по вертикали, но и за ее пределы, агенты административной системы стали повсеместно вытеснять политических акторов. Эта экспансия продолжалась до ноября 2005 года, когда главу президентской администрации Дмитрия Медведева сделали первым вице-премьером. Центростремительный вектор стал ослабевать. Начиная с этого момента обозначилось движение в противоположную сторону: если раньше центр подтягивал под себя полномочия и ресурсы, то теперь он сам инициировал управляемый процесс деконцентрации.

Дополнительный стимул этому был придан после того, как демонополизации подверглась ниша прокремлевской партии, которую занимала «Единая Россия». Когда оказалось, что «Справедливая Россия» - это не просто страховочная партия, главная задача которой состоит в предотвращении срыва парламентских выборов вследствие их бойкота со стороны оппозиции, стало понятно, что у эсеров задачи более важные и широкие. Они призваны выполнять функцию ограничителя единороссов. Во время региональных выборов в Липецке президент Путин разрешил «Справедливой России» пользоваться своим изображением в агитационных целях. Эта публичная поддержка свидетельствовала, что Кремль хочет переломить тренд установления политической монополии со стороны единороссов.

Где границы ограничения?

- В экспертной среде была популярна точка зрения, согласно которой «Единую Россию» делают несущей конструкцией будущего режима. В итоге в Кремле от этого проекта отказались. Почему?

- У меня нет уверенности в том, что от проекта отказались. Сегодня можно говорить только о лишении единороссов статуса единственной провластной партии. Тот факт, что однопартийной монополии не будет, не отменяет решающей роли «Единой России» в будущей партийной системе. Пока нет повода для сомнений в том, что упор будет сделан на единороссов. А вот о терминах можно спорить: можно будет называть «Единую Россию» опорной, управляющей или даже облегченной доминантной партией.

- «Облегченной» потому, что она будет ограничена «Справедливой Россией»?

- Не только. «Единая Россия» не до конца полноценна как партия, поскольку не имеет возможности формировать правительство. Рискну предположить, что однопартийное правительство, т.е. правительство, которое находится под политическим контролем одной партии, у нас вряд ли появился в обозримом будущем.

Но в то же время, раз уж вы завели политические партии, им нужны реальные стимулы. Нужно создавать некие условия, чтобы эта конструкция не превращалась в бутафорскую. А партия, «потолок» которой ограничен Государственной думой, полноценной быть не может. Так что определенное влияние на правительство «Единая Россия» получит. Борис Грызлов уже делал заявление по этому поводу. Возможно, с участием этой партии будут назначены отдельные министры, может быть – и помимо тех, кто в ней уже состоит.

- Зачем единороссам создавали ограничения?

- Без ограничителей полностью исчезнет политическая конкуренция, и это обязательно скажется на легитимности будущих выборов. Второе обстоятельство еще важнее - если «Единая Россия» после ухода Владимира Путина с поста президента становится монопольной силой, спрашивается, зачем Путин этой партии? Конечно, полностью отказаться от него единороссы не смогут, потому что он является основным носителем их политических ресурсов. Но все равно именно Путин окажется в зависимости от «Единой России», а не наоборот.

Видимо, сочетание этих двух обстоятельств и побудило Кремль создать «Справедливую Россию». С одной стороны, эта партия старается занять левый фланг, с другой, в качестве системной оппозиции «подпирает» Единую Россию». Кроме того, единороссы в одиночку вряд ли соберут «путинское большинство», ставшее опорой политического режима. Значит, нужна еще одна партия. Уже сейчас можно говорить, что конкуренция и противоречия с единороссами у эсеров достаточно серьезные, хотя и не относящиеся к области идеологии. Это противоречия прежде всего лидеров и элит. В «Справедливой России» нашла свое место та часть политической элиты, которая не смогла устроиться в «Единой России».

Почему Россия не Япония

- В чем причина того, что из «Единой России» не получилось полноценной доминантной партии по типу Либерально-демократической партии Японии? Теоретически не было бы ничего страшного, если бы она стала переговорной площадкой для разных отрядов российской элиты.

- Во-первых, в Японии существовал симбиоз между партийной элитой и чиновничеством, а у нас скорее бюрократическая элита ассимилировала партийную. Во-вторых, не надо забывать, что в этой стране обновление было осуществлено внешней силой после 1945 года, и часть проблем, связанных с консолидацией элит, была решена при помощи насилия. В прежней японской политической системе, кстати, как и в Германии, непропорционально большую роль играли военные, являвшиеся носителями имперской милитаристской идеологии. За счет внешнего вмешательства их вывели из игры, в Японии - просто перевешали. В России же переход в новое качество носил самостоятельный и преимущественно эволюционный характер. Это во многом обуславливает наше более длительное расставание с прошлым, чем в Японии или Германии.

Японские либеральные демократы были очень консервативной, провинциальной силой, но в этой партии было достаточно дееспособных, живых и одновременно прагматичных людей. К тому же ЛДПЯ существовала в конкурентных условиях, ей приходилось проходить проверку выборами. Наверняка и в Японии использовались административные ресурсы или, по крайней мере, их аналоги, такие, как политический патронаж, ведь эта партия превратилась в доминантного игрока, и ей противостояла марксистская оппозиция, мало совместимая с политической системой. Но при этом конкуренция была гораздо выше, чем у нас. Россия в меньшей степени была подготовлена к конкурентной политике. Давайте не забывать, что с 1905 года в Японии существовал парламент, представлявший из себя, может быть, ослабленный, но реально работающий институт. Японский политический класс имел бесценный парламентский опыт.

В России же политические элиты крайне слабы - это верно как в отношении власти, так и оппозиции. Поэтому «Единая Россия» оказалась не способна играть роль ядра, консолидирующего систему. По крайней мере, сейчас.

Губернаторы над схваткой

- Но если эта сила все же останется в качестве доминирующей, как пойдет ее развитие?

- Самым продуктивным путем для «Единой России» было бы постепенное повышение удельного веса политических элементов и соответственно уменьшение административных. Например, сейчас делается все для того, чтобы записать в единороссы максимальное количество губернаторов. Но в перспективе, мне кажется, было бы разумней, напротив, радикально департизировать губернаторский корпус.

Глав регионов в 2004 году вернули в административную систему, но одновременно они остались политическими фигурами в качестве важнейшей опоры «Единой России». На мой взгляд, это атрибут прошлого, раньше оправданный, а сегодня уже нет. Во-первых, губернаторы стали составной частью вертикали власти. Во-вторых, худо-бедно идет централизация политических ресурсов, часть из которых постепенно передают местным отделениям «Единой России». На мой взгляд, данный процесс нужно продолжить, и по его завершении губернаторы должны быть окончательно превращены в чиновников. Это, кстати, резко сократит масштабы использования административного ресурса во время выборов, поскольку именно губернатор является его распорядителем.

Есть еще один довод в пользу департизации губернаторов. Как будет использоваться административный ресурс, после того как произошла демонополизация кремлевской партийной ниши? Если у вас один клиент, и вы решаете проблемы, образно выражаясь, с помощью рессоры от трактора «Беларусь», все понятно: вы тупо бьете по голове всех остальных. А если у вас два клиента, и они дерутся между собой, что в таком случае произойдет с распределением административного ресурса? У чиновников просто «поедет крыша», то есть использовать его будет практически невозможно.

Итак, в результате сложения факторов возникает ситуация, которая может привести к уничтожению партии власти как таковой, в смысле знакомого нам постсоветского гибрида, когда политика сращена с административными структурами, и главным ресурсом является административный.

Далее. Департизировав губернаторов, опорной фигурой для местных парторганизаций можно сделать лидеров местного парламента, если он находится под контролем «Единой России». Губернаторы же могут стать арбитрами в конкуренции единороссов и эсеров, если таковая последует.

Впрочем, весь этот проект может быть успешен лишь в том случае, если в стране существует относительно благоприятный экономический фон. Иначе побеждать на выборах будет оппозиция, и это вряд ли окажутся системные эсеры.

- С появлением «Справедливой России» можно ли говорить о том, что в перспективе выстраивается двухпартийная система?

- Пока я этого не вижу. С определенностью сказать можно одно: в партийной системе произошло то же самое, что и в верхах политической системы – ее деконцентрировали. Сползание к партийной монополии остановлено. Формально система многопартийная, фактически она трехъярусная – «кремлевские» партии, думские «некремлевские» и все остальные, включая те, которым удалось закрепиться только в ЗакСах. А с точки зрения реальных политических отношений корректней говорить об ослабленной однопартийной системе: есть Единая Россия, которой запретили расширяться во все стороны, и есть ниша средних и малых партий, ни одна из которых пока не может быть полноценным спарринг-партнером «партии-Гулливера».

Оппозицию изгонят даже из гетто

- Какое место в этой «ослабленной однопартийности» займут традиционные оппозиционные партии, например, КПРФ? Коммунисты своим участием в выборах способствуют легитимации режима, при этом по ключевым вопросам российской государственности занимают прокремлевскую точку зрения.

- Эволюция политического курса Кремля привела к тому, что КПРФ стала для него более системной партий. Если раньше президентскую власть и коммунистическую партию разделяла настоящая пропасть, то сейчас разрыв между ними значительно уменьшился. По ряду ключевых вопросов обе стороны действительно демонстрируют единство позиций. Однако проблемы системности это не решает.

Для нынешнего режима коммунистическая партия была и будет инородным телом, несовместимой, а значит - антисистемной силой. Так что давление на нее продолжится. Хотя, как мне кажется, лучшим решением была бы консервация КПРФ. Не надо позволять коммунистам выходить из политического гетто, в котором они сегодня находятся, и в то же время не стоит предпринимать специальные усилия по демонтажу компартии. Хотя бы потому, что жизнь сложнее наших построений, и мы не знаем, что у нас может вырасти на том пространстве, которое освободится, если очередная кремлевская атака на КПРФ увенчается успехом. Как бы не стало хуже.

Сегодня присутствие коммунистической партии в какой-то степени дисциплинирует и главную кремлевскую партию, и «Справедливую Россию». КПРФ создает условия для пусть и ограниченной, но все-таки конкуренции. Опросы, которые недавно опубликовал ФОМ, показывают, что люди прекрасно отдают себе отчет в сокращении политической конкуренции, и это не всем нравится. Доля тех, для кого участие в выборах не имеет смысла, увеличилась. Это прямая реакция (хотя, может, и отложенная) на ту монополизацию политического рынка, которая произошла после 2003 года. Надо ли говорить, что легитимность системы оказывается под угрозой?

- А что касается либерального спектра? Существует не прибранный кремлевскими партиями активный, мобильный, высокоресурсный электорат, уход которого в несистемность очень опасен. Есть два варианта работы с ним: создание прокремлевской партии, успешность которой сомнительна, учитывая разборчивость либерального электората, либо «зеленый свет» на выборах для традиционных либеральных партий, лояльность которых, впрочем, может оказаться не выше лояльности коммунистов.

- Кремль не воспринимает как свою даже компартию, с которой в связи с переходом на новый дирижистский курс у него сблизились позиции не только во внешней, но и во внутренней политике. Что уж говорить о либеральных партиях, которых правящая группа и большая часть общественного мнения воспринимает как «чужаков». Они полностью выпадают из рамок навязанного элитам идеологического консенсуса, важнейшая часть которого - отказ признавать за Западом роль безоговорочного образца и лидера. Россия претендует быть одним из центров мировой политики в широком смысле этого слова, она стремится стать самостоятельным полюсом притяжения. Элиты, группирующиеся вокруг СПС и «Яблока», эти принципы не разделяют, а значит, будут оттесняться на периферию.

Это лишь вектор движения. Не исключено, что оно будет сопровождаться колебаниями в ту или иную сторону. Но главный тренд направлен именно в сторону вытеснения. Либеральные партии оказались маргинализированы теми объективными переменами, которые произошли в обществе. И одновременно они целенаправленно вытесняются Кремлем. Полагаю, этим партиям мало что светит на ближайших парламентских выборах.

Чем нам не подходят чеболи

- Что тогда делать с их электоратом?

- Он в значительной степени стал электоратом Путина. Хотя здесь картина не так однозначна. С одной стороны, значительная часть либеральных избирателей продолжает воспринимать Путина как демократа. С другой, после окончательного становления моноцентрического режима началось отчуждение части либералов от режима. Это вызывает у меня особое беспокойство, поскольку этот электорат пересекается с социально активным меньшинством, от энергии которого зависит дальнейшая модернизация страны. Если начнется отчуждение этих групп от режима, он будет становиться все более консервативным. Возникнет противоречие между его социальной базой и задачами модернизации. И действительно, как осуществлять модернизацию, когда от тебя уходят наиболее социально активные и продвинутые группы? Конечно, для режима модернизацию удобнее проводить с опорой на вертикальные структуры. Но это слишком уж похоже на советское прошлое. Далеко по этому пути не уйдешь.

- Учитывая качество нашей бюрократии.

- Конечно, но при этом не надо забывать, что бюрократы у нас разные. Необходимо дифференцированно оценивать наш административный класс, особенно его высшие эшелоны. По сравнению с высшим чиновничеством топ-менеджмент госхолдингов может выглядеть более динамичным. Опираясь на него, можно проводить последовательную политику развития, ориентированную если не на долгосрочные, то хотя бы на среднесрочные цели. Частные фирмы на это объективно не способны. Но опять же, этот путь вряд ли окажется эффективным в долгосрочной перспективе.

- Почему?

- Последует бюрократизация с подменой рыночных связей теневыми. Госхолдинги в своей безудержной экспансии просто сожрут экономику.

- Но разве чеболи в Южной Корее не доказали свою эффективность?

- Чеболизация была хороша для южнокорейской экономики, но я не уверен, что она способна дать исчерпывающий ответ на российские проблемы. На значительную часть их – да, способна. Но не на все. Поэтому наряду с госхолдингами нам необходимы полноценный частный сектор и осмысленный, укорененный, имеющий перспективу средний класс. В России, согласно исследованиям, он уже сегодня базируется на занятых в госсекторе. Чеболизация же означает его дальнейшую бюрократизацию.

Россия – здесь попросту нет никакой альтернативы - встраивается в глобальный рынок. Следовательно, нам придется решать задачи, которые, на первый взгляд, друг другу противоречат. Одно из таких противоречий – как при активном развитии госхолдингов сохранить в динамическом состоянии частный сектор. И здесь крайне важно каким-то образом зафиксировать новые границы государства в экономике.

- Со стороны крупного государственного бизнеса возникает искушение подчинить себе частный бизнес. Насколько велико оно окажется при будущем, более слабом, президенте-преемнике?

- Любой будущий президент при сравнении с Путиным будет политически слабее. Но ведь и Путин не просто сильный, а аномально сильный президент, который подменял собой большинство политических институтов. Так что, не исключено, что будущего президента следует воспринимать не как слабого, а как нормального президента, при котором политические институты получат возможность окрепнуть. Но можно ожидать, что при новом президенте связанные с государством игроки будут предпринимать попытки дальнейшей экспансии. Эффективное политическое управление экспансией крупнейших госкомпаний – один из вызовов, с которым столкнется новое политическое руководство.

Путин-2008: арбитр и координатор

- Какие механизмы необходимо выстроить, чтобы этому помешать?

- Могу по этому поводу сказать лишь тривиальные вещи: антимонопольное законодательство, поощрение конкуренции, рациональное, жесткое, прагматическое отношение к госхолдингу как к средству, а не цели.

- Тогда давайте представим империю «Газпром» со всей ее мощью, со всем влиянием на правительство. Ясно, что никакое антимонопольное законодательство не способно повлиять на эту компанию. При слабом президенте ее лоббистские возможности станут вообще неограниченными.

- С моей точки зрения, слабый – по сравнению с нынешним - президент - важная, но не определяющая часть системы принятия решений, которая, предположительно, возникнет после ухода Путина со своего поста. Скорее всего, в результате мы получим режим постоянных консультаций в высших эшелонах. Возникнет некая сетевая система, центральным элементом которой станет Путин. И в этом состоит мой ответ на вопрос о его будущей роли.

Формально она может быть какой угодно. Самое главное в том, что система межэлитных связей и распределение ресурсов должны быть устроены таким образом (и в настоящее время перестраиваются в данном направлении), чтобы Путин сохранил свое центральное место. И роль арбитра здесь недостаточна, поскольку арбитры хороши в уже сформировавшихся системах, когда основные институты сложились и существуют универсальные правила игры. В нашей системе ничего этого нет, ее и системой то можно назвать с натяжками. А потому от Путина потребуется более активная позиция. Я бы назвал ее позицией координатора - решения вырабатываются коллективно, но все-таки главную роль в выработке этих решений продолжает играть Путин.

Плата за развитие

- Насколько важны в этой системе институционально оформленные площадки?

- Пока приходится констатировать, что переход режима в новое качество с большой долей вероятности повлечет за собой деинституционализацию. Одно время была надежда (подкреплявшаяся движениями власти в данном направлении) на институционализацию режима, на снижение неопределенности, фиксацию прав и правил игры. Но эти надежды не оправдались, да, наверное, и не могли оправдаться. Происходящее сегодня имеет свою логику, потому что институциональную систему еще предстоит создать, состыковав все ее части друг с другом. Систему необходимо адаптировать к регулярной ротации власти, пусть и в управляемом режиме, а на это потребуется довольно большое время. Это будет ограничивать способность системы к институционализации.

К тому же появились новые обстоятельства, которые работают против установления универсальных правил игры. Я имею в виду дирижистскую экономическую политику. Если вы в том или ином виде включаете режим мобилизации и собираетесь управлять развитием, это означает, что фиксация чужих прав вас не устраивает. Вы должны оставить за собой свободу рук.

Я уже не говорю о том, что группа, которая сохранит свое монопольное положение во власти, также не заинтересована в укреплении институтов, поскольку это ограничит ее возможности. А с какой стати в этой ситуации идти на самоограничение? Иными словами, существуют значимые факторы, работающие на то, чтобы институты оставались слабыми и впредь. Или даже ослабевали еще более, если моноцентрический режим будет преобразован в сетевую структуру постоянных консультаций. По крайней мере, сегодня очевидно движение к девальвации существующих институтов и формальных процедур. Это плата за попытку управляемого развития.

- Описанная вами схема и сложна, и опасна.

- Согласен. Но отказ от управляемого развития опасен еще более.

- Это развитие будет происходить не в лабораторном, безвоздушном пространстве - режим будет активно атаковаться как изнутри страны, так и извне.

- В основном извне, что добавляет стимулов правящей группе воздерживаться от формализации правил игры, удерживая институты в слабом состоянии.

Проверка для питерских

- Каков будет вес оппозиции при слабом президенте? С одной стороны, плюрализация политики может привести к включению части оппозиционных политиков в систему. С другой, возникает соблазн посильнее толкнуть ослабевший режим.

- Пока нет оснований говорить о том, что деконцентрация создает какие-то дополнительные возможности для несистемной оппозиции. Во-первых, рассредоточение полномочий и власти ограничено только правящей группой и ее филиалами во власти. То есть деконцентрация не выходит за пределы высших эшелонов власти. Во-вторых, сопровождается навязыванием идеологического консенсуса. Грубо говоря, только те силы получают право участвовать в политической конкуренции, которые придерживаются определенной системы ценностей, где центральное место занимают патриотизм и суверенитет. Причем не на словах, а на деле. Представители элиты 90-х годов, особенно либеральной, могут сколь угодно долго говорить о том, как сильно они любят Родину - им никто не поверит. Да и зачем рисковать, если их можно просто вытеснить из политики?

По совокупности этих причин деконцентрация не создает никаких новых шансов для несистемной оппозиции. У нее появляются возможности превратиться в полноценного игрока только в том случае, если деконцентрация не будет срабатывать, если выяснится, что противоречия внутри правящей группы настолько велики, что без Путина в качестве формального, а не только фактического лидера удерживаться вместе питерцы не могут. Вот тогда противоречия могут подстегнуть различные группы питерцев искать поддержку за пределами правящей группы. Одновременно это будет означать развал сценария деконцентрации.

- А что удержит питерцев после ухода Путина?

- Путин как центр сетевой системы. Есть и другие факторы. Например, они прошли общий путь. Но вообще, устранение главного цементирующего начала и будет для них тестом, насколько у них велика общность интересов и способны ли они держаться вместе.

Про питерцев известно, что эта группа очень фрагментирована. Более того, есть основания утверждать, что Путин либо напрямую сталкивает игроков, либо подбирает такие их комбинации, при которых на одной площадке взаимодействуют люди, имеющие опыт конфликтных взаимоотношений. В рамках моноцентрического режима это оправдано, поскольку приходится блокировать любые попытки создавать группировки. Однако с уходом Путина моноцентризм закончится. Следовательно, тактика может и измениться. Хотя на сегодня вектор остается прежним – во власти продолжают появляться люди, связанные с президентом лично. Достаточно привести в пример руководителей Минюста и Минобороны.

Справедливости ради, надо сказать, что данная логика имеет смысл не только в условиях моноцентризма. Если начнут возникать полноценные группировки, что остается делать Путину? Создавать свою? Но если он это сделает, то превратится в конкурента для всех остальных, утратит способность быть арбитром и координатором. Поэтому более вероятно, что Путин будет и дальше разрушать или, по крайней мере, сталкивать группировки. Отсюда вывод – с большой вероятностью будущая сетевая система власти будет персоналистской, опирающейся не на группы, а на людей.

Новый моноцентризм и прежний персонализм

- Это тем более сложная для управления система.

- Да, она действительно сложна. Иногда я думаю, что вариант под условным названием «новый моноцентризм» не так уж невозможен, как это нам кажется. Условно говоря, на посту президента появляется относительно сильный человек. Он не сможет обладать таким же весом, как Путин. Но по обстоятельствам своего появления будет политически сильнее Дмитрия Медведева и Сергея Иванова.

- Что в этом случае станет с путинским курсом, ради сохранения которого и осуществляется сценарий с ослабленным президентством?

- Преемственность курса обеспечена определенной страховочной системой. Это и составление финансовых планов правительства на три года вперед, и то, что ключевые властные фигуры принимали участие в составление этих планов, иными словами, погружены в них. И влияние самого Путина, которое у него останется после ухода. И основные назначения во власти, которые, скорее всего, будут произведены перед тем, как он покинет пост. И гарантии сохранения ключевых фигур на их сегодняшних позициях, по крайней мере, в правительстве и в силовом блоке. Таким образом, новый президент застанет систему фиксированной на прежнем режиме. Возможно, с ним будет заключена негласная конвенция, согласно которой он не принимает никаких единоличных кадровых решений. Вероятно, ключевые решения (не только кадровые) станут принимать все участники конвенции, вне зависимости от того, чья подпись в итоге должна стоять под данным документом.

Все вышеописанное возможно как при слабом, так и при относительно сильном президенте. Разница лишь в степени влияния последнего. В определенных условиях сильный президент может показаться Путину более способным сохранить стабильность властной конструкции.

- В фигурах Медведева и Иванова персонифицированы две составляющие путинского курса – «социальная» и «военно-промышленная», при том, что оба придерживаются схожих воззрений на российскую внешнюю политику. Возможно ли, что в будущей системе власти Медведев и Иванов займут два ключевых поста президента и премьер-министра?

- Не обязательно. Полагаю, система будет базироваться на несовпадении формального места и реального веса. Более равновесной мне представляется конструкция, при которой Иванов в случае президентства Медведева останется очень сильным, полуавтономным первым вице-премьером, сохранив свою сферу компетенции.

Скорее всего, Фрадкова все-таки сменят. Выборы и ротация власти - это все-таки перемена, которая должна иметь воплощение в конкретных людях. А если все останется по-старому, и сменится лишь президент, то ни к чему другому, кроме девальвации поста президента и президентской власти это не приведет. С преемственностью перебарщивать нельзя.

Две беды: общественность и элиты

- В последнее время создано достаточно элитных площадок, назначение которых в будущей системе не до конца ясно. Например, Общественная палата, туго набитая элитой Ассоциация юристов России и проч. Какую роль эти организации будут играть в будущем? И для чего они?

- В той степени, в которой он подавляет и маргинализирует конфликты, нынешний режим вынужден изобретать альтернативные механизмы согласования и консультаций для диалога с элитами и обществом. Соответственно, множатся площадки, где эти консультации и согласования происходят.

- Принимаемые здесь решения обладают меньшей степенью обязательности, чем решения официальных органов власти. И это затрудняет процесс их принятия.

- Давайте не будем отрывать решение от его реализации. Важнейшим для успешной реализации является согласие участников. В этом смысле режим постоянных консультаций и согласований рискует формально удлинить процесс принятия решений, однако их эффективность может быть повышена.

Впрочем, у такого рода неформальных механизмов есть и обратная сторона. Если они вытесняют официальные институты, а значит, принимаемые решения не формализованы, у игроков возникнет соблазн переиграть договоренности в случае изменения ситуации. Чтобы этого избежать, консультации и согласования должны не заменять, а лишь дополнять институты. Но у нас они будут осуществляться в контексте слабых институтов. Следовательно, вероятность «отыгрыша назад» со стороны того или иного игрока будет достаточно высока.

- После создания Общественной палаты стал правомерен вопрос о проекции политических изменений в стране на гражданское общество. Элитам предложен элитный консенсус. Чего ожидать гражданам?

- Я в свое время рискнул заявить, что наиболее оптимальным местом для Путина была бы Общественная палата. Для того чтобы не утратить политическую силу, ему необходимо сохранить прямой выход на общество, минуя властные элиты. Общественная палата в принципе предоставляет такую возможность.

Сейчас я хочу обратить внимание на другое. Накопилось уже достаточно свидетельств, чтобы сделать вывод, что правящую группу не устраивает не только элиты и политическая система, но и гражданское общество в своем нынешнем виде как несоответствующее задачам развития России. Именно поэтому селекция не ограничивается политическим классом, она распространяется на гражданское общество. Что такое Общественная палата? То самое министерство по делам гражданского общества, созданию которого так противодействовали общественники в 2001 году.

Вспомним еще один знаковый атрибут путинской системы - общественные советы при силовых министерствах, которые формируются на персональной основе. Здесь тоже наблюдается своего рода селекция. Правящая группа понимает, что агенты административной системы, на которых она опирается, не могут напрямую соприкасаться с обществом, это чревато эскалацией напряженности. При этом в Кремле не желают устанавливать полноценные отношения со всеми существующими гражданскими структурами. И потому, с одной стороны, диалог с гражданским обществом расширяют, а с другой, идут на создание управляемой общественности.

Еще раз. Правящая группа стремится трансформировать не только политическую систему, но и гражданское общество. Проблема в том, что эта задача историческая, а занимаются ей люди, которые решают политические задачи. Но по-другому вряд ли возможно.

- Своим недавним заявлением о возможности увеличения срока президентского правления Путин дал старт дискуссии об изменении Основного закона. Каковы могут быть эти изменения и как они трансформируют российскую политическую систему?

- Это сложная и очень интересная тема, являющаяся предметом отдельного разговора. Предлагаю обсудить этот вопрос отдельно, в рамках нашей следующей беседы.

Беседовал Дмитрий Соколов

Версия для печати