13.03.2008 | Илья Левин

Кризис с тройным дном

Пока в Италии набирает обороты избирательная кампания, самое время без спешки вглядеться в истоки политического кризиса, поразившего эту страну и, возможно, в чем-то значимого не для нее одной. Парламентские выборы, назначенные на 13 апреля, будут восьмыми досрочными выборами за 62 года существования республики, что само по себе наводит на размышления. Во всяком случае, то, что XVI легислатура продлилась всего 732 дня, никого особенно не удивляет. Правительство Романо Проди, родившееся в результате выборов в апреле 2006 г., когда левоцентристская коалиция Демократического союза победила с перевесом всего в 0,07% голосов, с самого начала казалось обреченным. В верхней палате парламента оно опиралось на большинство в два голоса. Если учесть, что правительственная коалиция включала почти полтора десятка партий и групп, мягко говоря, не во всем согласных друг с другом, даже проведение относительно ординарных решений в сенате оборачивалось смертельным риском. Почти 30 раз правительство ставило на голосование вопрос о доверии и... «проскальзывало» на волосок от провала. Если верить газетам, ничто так не будоражило итальянцев в осенне-зимние месяцы, как вопрос, дотянет ли кабинет Проди до рождественского кулича.

Строго говоря, обрыва легислатуры можно было избежать и на этот раз. Из правительственного большинства вышли три сенатора от центристского «Союза демократов за Европу», минипартии (1,4% голосов) министра юстиции Клементе Мастеллы, заподозренного прокуратурой в коррупции и связях с мафией. Кабинету достаточно было, не дожидаясь дебатов в палатах, попросить об отставке с тем, чтобы президент республики Джорджо Наполитано (в прошлом один из высших руководителей компартии, признанный лидер ее «лейбористского» крыла), исходя из результатов выборов 2006 г., поручил формирование нового правительства по-прежнему кому-нибудь из деятелей левоцентристской коалиции, может быть даже – тому же Проди. Однако Проди предпочел играть в открытую – пусть каждый из народных избранников публично примет свою долю ответственности за изменение соотношения политических сил.

Такова, так сказать, номинальная, наиболее видимая сторона кризиса, оставляющая без ответа немало вопросов. Нынешний кабинет во всем был лучше предыдущего – это признают и многие отнюдь не левые наблюдатели. На протяжении пяти лет правления правоцентристов экономика Италии росла в среднем на 0,7% в год; в 2006 и 2007 гг. при левом центре – на 1,9%. Постоянные упреки Брюсселя по поводу превышения маастрихтского лимита на бюджетный дефицит (при Берлускони он превышал 4,2%) сменились при Проди похвалами сбалансированности доходов и расходов (к концу 2007 г. дефицит был меньше 2%). Более того, за неполный 2006 г. правительство получило дополнительные доходы в размере €8,6 млрд. и почти 10 млрд. за 2007 г. (ни нефти, ни газа, напомню, у Италии нет). Этот «горшочек с золотыми» после ожесточенных споров был примерно поровну поделен между возросшими нуждами государства и помощью наименее защищенным слоям населения (повышение минимальных пенсий, сокращение налога на экономичное жилье, улучшение положения «непрочно занятой» молодежи и т.д.).

Всего за полтора года правительству удалось на 20% сократить масштабы утаивания доходов от налогообложения – вечный бич итальянской экономики. Берлускони не раз повторял: «Налоги, конечно, платить надо, но если они столь непомерны, то кто же решится осудить тех, кто не платит». Его кабинет соответственно предпочитал политику финансовых амнистий и зачетов (20 раз за 5 лет), которые, в конечном счете, стимулировали сокрытие доходов (в 2003-04 гг. 19,2% ВВП, более 270 млрд.). При левоцентристах государству были возвращены 23,3 млрд., из которых 15,5 млрд. – «благодаря возросшей искренности налогоплательщиков» (читай: более жесткому и совершенному налоговому контролю).

Агрессивному индивидуализму Берлускони (в духе тэтчеровского: «общества не существует; есть лишь индивиды») правительство Демсоюза противопоставило идеалы солидарности (любимое слово Проди – «вместе»). Кабинет провозгласил три принципиальных направления перераспределения доходов (и старался следовать им): от богатых к бедным, от неплательщиков налогов к честным налогоплательщикам, от старших, надежнее защищенных, поколений к молодежи, с трудом пробивающейся к рабочим местам. Не в последнюю очередь, благодаря этому удалось согласовать с профсоюзами критерии осуществления одной из самых сложных реформ – пенсионной, чего не могли добиться правоцентристы. Можно понять лондонской «Экономист», когда он изумленно задается вопросом: «Неужели итальянцы действительно хотят возвращения Берлускони?»

Впрочем, сколь бы длинным ни был похвальный лист левоцентристского правительства, он не может скрыть его промахи и упущения. Левоцентристы вознамерились было улучшить жизнь потребителей путем либерализации рыночных отношений: стимулированием конкуренции между продавцами услуг в таких областях, как транспорт, здравоохранение, бюрократическая практика и т.д. Но перед сплоченным корпоративным протестом таксистов, аптекарей, адвокатов, водителей-дальнобойщиков правительство вынуждено было пойти на попятный.

Прибавки в 100-200 евро в виде увеличения пособий или налоговой льготы для наименее обеспеченных быстро поглощались ростом цен на продовольствие, да и вообще вряд ли выглядели впечатляющими на фоне доходов, добываемых в сфере «неформальной экономики» (около трети ВВП). Одним из самых неудачных шагов правительства стала амнистия 2006 г. Предпринятая с наилучшими намерениями – разгрузить суды и тюрьмы – она разрушила заодно плоды многолетней кропотливой работы прокуроров, расследовавших дела некоторых ближайших сподвижников Берлускони, и настроила против правительства значительную часть судейского корпуса.

Главное же, о чем пишут все обозреватели, это постоянные раздоры внутри правительственного лагеря. С долготерпением монастырского послушника Проди сглаживал и улаживал конфликты между леворадикальным и либерально-центристским крылом коалиции, но каждый новый всплеск взаимных ультиматумов и самовольных вылазок министров усиливал центральный пропагандистский тезис оппозиции: «Долой власть, которая правит, но не решает!»

Верным слепком ситуации может служить история принятия закона о бюджете 2008 г. В первоначальном варианте он содержал 98 статей и ограничивал расходы 11 миллиардами. В окончательном виде статей стало 213, а расходная часть раздулась до 16,3 млрд. За «единство рядов» приходилось платить. Тяжелогруженый бюджет, наконец, прошел через рифы голосования в сенате, но именно этот успех правительства обернулся детонатором, взорвавшим рутинное течение кризиса и сделавшим неотвратимыми досрочные выборы. Здесь приоткрывается второй, менее видимый слой причин резкого обострения политического конфликта.

Буквально на следующий день после принятия бюджета Берлускони ринулся в лобовую атаку на правительство. На митинге в Милане он объявил, что разворачивает сбор подписей за отправку Проди в отставку: 7 миллионов, нет, даже все 10 миллионов подписей, чтобы правительство ушло, и были немедленно назначены выборы. Одновременно лидер «Вперед Италия», даже не спросив согласия младших партнеров, «Национального альянса», Союза христианских демократов и Лиги Севера, заявил, что преобразует правоцентристский блок «Дом свобод» в единую партию, «Народ свободы», и с этой целью распускает свою собственную организацию.

Не вполне понятный на первый взгляд пароксизм воинственности опирался в действительности на исключительно трезвый учет всех факторов: in positivo и in negativo. Выборы – проверенное средство положить конец склокам, ослабляющим изнутри правоцентристскую коалицию. Момент был подходящим: довольно достоверные опросы в середине декабря показывали, что популярность «Национального альянса» снизилась до 8,5% (12,3% на выборах 2006 г.), а демохристиан – до 4,5% (6,8%), между тем, как рейтинг «Вперед Италия», подпираемый всей мощью берлускониевских СМИ, превышал 36% (23,7%).

В случае удачи выборы на основе существующего избирательного закона (который его собственные разработчики из «Дома свобод» назвали «похабным») способны обеспечить правому центру довольно внушительное большинство в парламенте и должность премьер-министра – Берлускони. К концу легислатуры, в 2013 г., подоспеют президентские выборы, и то же большинство, вполне вероятно, продвинет его на пост главы государства (президента в Италии выбирают на совместном заседании палат с участием представителей регионов). Причем не обязательно на один лишь семилетний срок.

Принятый под Рождество бюджет наносил удар по этим замыслам. Правительство получало передышку и, как знать, могло бы продержаться до весны. По данным все тех же опросов, индекс одобрения левоцентристского кабинета начинал постепенно восстанавливаться (прибавка в 4% в октябре- ноябре), причем личный рейтинг Проди рос в два раза быстрее. Уже в апреле между тем мог состояться референдум по избирательной системе. Инициированный годом раньше, он к этому времени получил одобрение Конституционного суда. В случае его проведения неизбежным становился пересмотр избирательного закона. Нынешний – автоматически гарантирует прочное большинство победившей коалиции в палате депутатов и одновременно предоставляет в сенате полную свободу рук (включая свободу шантажировать старших партнеров) малым партиям, даже таким, за плечами которых меньше 2% избирателей. Новый закон, по всем прогнозам, должен был бы укрепить авторитет крупных партий, дать им возможность более последовательно осуществлять заявленную программу. Однако выработка такого закона грозит растянуться надолго, что опять-таки не могло устраивать разменявшего восьмой десяток лидера правоцентристов, имеющего к тому же проблемы со здоровьем.

Одно обстоятельство в особенности подстегивало активизм Берлускони – в середине октября две главные партии левоцентристской коалиции – Левые демократы (наследники по прямой Итальянской компартии) и «Ромашка» (бывшее левое крыло Христианско-демократической партии) – слились в единую Демократическую партию (ДП). Чтобы по достоинству оценить значение этого события, необходим краткий экскурс в историю.

Евангелие и «Капитал»

Итальянское государство рождалось слабым, лишенным (в отличие, например, от почти одновременно возникшего единого государства Германии) поддержки масс: крестьянства и рабочих. Вожди Рисорджименто – и левые (Мадзини, Гарибальди), и правые (Кавур) – были одержимы национальной идеей, между тем как крестьянство оставалось в подавляющем большинстве под влиянием церкви – злейшего врага объединения страны. Что же касается рабочих, то они прислушивались главным образом к интернационалистам: социалистам и, позже, коммунистам. Ни крестьянство, ни рабочий класс не были, таким образом, приверженцами национальной идеи.

Чуждые либеральному государству (и преследуемые им) католики и социалисты конкурировали/враждовали между собой. Ватикан клеймил «безбожную пагубу» социализма, социалисты нередко оправдывали кличку «mangiapreti» – «пожиратели попов». Так продолжалось до осени 1922 г., когда ослабленное либеральное государство сделалось легкой жертвой крайних националистов в черных рубашках. Фашизм преподнес итальянцам жесткий урок того, чтò происходит с государством, лишенным прочной массовой опоры.

В движении Сопротивления и партизанской войне 1943-45 гг. католики принимали участие наряду с коммунистами (хотя и в существенно меньшем числе). Затем их антифашистский союз был скреплен совместной работой в Учредительном собрании, выпустившем новую, республиканскую, конституцию, по сей день остающуюся самой радикально демократической и социально продвинутой среди конституций мира.

Потом «холодная война» развела католиков и коммунистов/социалистов во враждующие лагеря. Но идея объединения усилий верующих и марксистов во имя прогресса и социальной справедливости не утратила сторонников. В ХДП сохранялось сильное левое крыло (в разные периоды от трети до почти половины членского состава). В ИКП, провозгласившей себя «новой партией» (чтобы отмежеваться от ленинской «партии нового типа»), были отменены ограничения на прием в партию верующих. Лидера левых фракций ХДП Джузеппе Доссетти его противники называли «красной рыбой, плавающей в святой воде». Вождь ИКП Пальмиро Тольятти, несмотря на окрики из Москвы, не отрекался от тезиса о «выстраданном религиозном сознании», которое может быть источником стремления к социализму.В ходе грандиозных стачечных выступлений конца 60-х – начала 70-х годов христианские и социалистические лозунги – «евангельское равенство»/«социальная справедливость», «христианский солидаризм»/«пролетарская солидарность» – звучали в унисон, придавая рабочему движению мощь, перед которой отступали и предприниматели, и правительство. Преодолевая раскол конца 40-х годов, начали воссоединяться профсоюзы коммунистической и демохристианской ориентации.

Драматической кульминацией этого процесса стал «исторический компромисс» – попытка перевести тенденцию к сближению католиков и марксистов в практически-политическое русло. После успешных для ИКП выборов 1976 г. между лидером компартии Энрико Берлингуэром и председателем ХДП Альдо Моро начались конфиденциальные переговоры об этапах «подключения» коммунистов к власти. О жизненности этой перспективы говорит тот страх, который она внушала итальянской и международной реакции. В натовских штабах ее рассматривали как прелюдию к слому геополитического равновесия в Европе.В тот самый день, когда коммунисты в парламенте, как ожидалось, поддержат очередное правительство демохристиан, Моро был похищен террористами из «красных бригад». 55 дней спустя его изрешеченное автоматной очередью тело было демонстративно оставлено в багажнике красного «Рено», припаркованного ровно посредине улочки между зданиями ЦК ИКП и правления ХДП – чтобы ни у кого не оставалось сомнений, за что поплатился жизнью демохристианский политик.

«Исторический компромисс», впрочем, страшил не только Вашингтон и Ватикан. Несколько раньше печальной участи избежал Берлингуэр: в 1973 г. он стал жертвой автомобильной катастрофы (по мнению знающих людей – покушения) в социалистической Болгарии. Как раз выздоравливая после травмы, он и написал знаменитые три статьи, в которых была сформулирована стратегия постепенного объединения основных «народных движений»: католического и социалистического.

С той поры многое переменилось. Под ударами кампании «Чистых рук» развалилась ХДП. Сошла со сцены партия социалистов. Компартия трижды поменяла название и организационную структуру. И все же на фоне описанной ретроспективы образование Демократической партии видится прежде всего как реализация старой мечты левых католиков и недогматических марксистов; более того – как преодоление родовой травмы итальянского государства.

Слившиеся, наконец, в одну партию «Ромашка» и ЛД способны, по мнению экспертов, исходно рассчитывать на поддержку по меньшей мере трети электората. Этого достаточно, чтобы успешно соперничать с главной партией правоцентристского блока «Вперед Италия». Реальной становится надежда на переход к устойчивой двухпартийной системе. В прошлом останется хронический национальный недуг – нестабильность правительств, мешающая проводить назревшие реформы. Немаловажно и то, что ДП сможет опереться на все три основные потока профсоюзного движения, традиционно разделенные по партийным пристрастиям.

Никому еще, однако, не удавалось соединить прямой линией мечту и политическую реальность. Притягательность идеи единения католиков и марксистов объясняется не одним лишь конъюнктурно-политическим расчетом. Огромную роль в ней играет надежда на возможность изменения нравственного климата политики, создания качественно новой политической организации. Новорожденная партия, говоря словами известной писательницы Лидии Раверы, должна была бы наследовать «лучшее от обоих родителей: христианское понимание нужд ближнего, чуткость к чужой боли, сочувствие к обездоленным, готовность прийти на помощь – от матери; марксистскую строгость мысли, стремление к равенству, социальную солидарность и способность к самоограничению – от отца».

Набор этих качеств рассматривается как немаловажное условие возможности «сделать мир иным». Речь идет о своеобразной «идеологии Спасения», неважно в христианской или марксистской версии. Существенно то, что политическая активность переживается в этом случае как Миссия, как высокое моральное обязательство. Но вне (по неизбежности кратких) периодов народного подъема подобное, романтико-героическое, восприятие с трудом переносит изнуряющую прозу повседневности.

Когда осенью 2005 г. левоцентристам нужно было выдвинуть единого кандидата на предстоящих выборах, около 4,4 млн. человек, спонтанно принявших участие в праймериз (первый опыт такого рода в Италии, да и, кажется, в Европе), назвали имя Романо Проди. Люди выбрали не просто известного экономиста и опытного администратора (4 года во главе Комиссии ЕС), но человека безупречной репутации, беспартийного католика, с предельной серьезностью воспринимающего христианские заповеди добра и ответственности. Впрочем, на практике этический максимализм Проди (кстати, как и Моро, испытавшего на себе сильное влияние Доссетти) далеко не каждому пришелся по душе. Полтора года терпеливого распутывания застарелых экономических и политических узлов оказались слишком утомительными для многих.

В процессе строительства Демократической партии выдвинулись люди иного, более прагматичного склада. За плечами 30-40-летних руководителей среднего и низового звена ДП – не столько память о некогда крупнейшей на Западе компартии, сколько опыт многократных трансформаций, оформлявших постепенный сдвиг к центру. Сам лидер Демократической партии, Вальтер Вельтрони (тоже выбранный на праймериз, где за него проголосовали более 3 млн. человек), выходец из последнего поколения итальянского комсомола, похоже, больше всего озабочен именно дальнейшим «размыванием» этого интеллектуально-морального сердечника.

В виде заменителя прежнего, «мессианического», переживания политики при этом предлагается широчайшее видение демократии в духе Демократической партии США (Вельтрони никогда не скрывал, что его кумир – Кеннеди), с выдвижением возбуждающих, но «безразмерных» лозунгов (сейчас, например, в ходу обамовский «We can do it!»). Партия, между тем, должна быть, по словам одного из деятелей Демсоюза, «олигархической на местном уровне и расплывчатой (liquido) на уровне национальном»; иначе говоря – управляться крепким аппаратом организаторов-профессионалов (политтехнологов?) при чуть ли не стертых границах между пассивной членской массой и сочувствующими избирателями. Главное, неоднократно давал понять Вельтрони, гарантировать ДП независимость от малых партнеров (т.е. действовать без оглядки на левых), дать ей возможность сообразовывать свой курс с текущей конъюнктурой. Возможно – вплоть до образования «Большой коалиции» с партией Берлускони (который уже вовсю использует эту гипотезу как жупел: для запугивания собственных партнеров и одновременно для отталкивания от ДП той части электората, которая предпочитает четкое двухпартийное размежевание сомнительным компромиссам).

Так или иначе, уход Проди сделал явным кризис целого пласта политических идеалов и политиков. Кому адресовать упреки? Разве что Максу Веберу, обогатившему социологию представлением о несводимости контраста между ценностным и целеполаганием, между верностью политика собственным принципам и его чувством ответственности.

Обезумевшая Италия?

Кризис ценностей, или, если угодно, моральных устоев составляет еще один (хотя и не последний) слой причин итальянского кризиса. Свидетельства неблагополучия множатся с пугающим постоянством. Бестселлерами последнего года стали книги: «Гоморра» (синтез библейской Гоморы с неаполитанской каморрой) и «Каста» (о политическом классе страны) – и той, и другой продано по миллиону экземпляров (при том, что 20-тысячный тираж в Италии считается триумфальным). Их дополняют «Грязные руки» – толстый том, составленный почти целиком из материалов судебных процессов крупных дельцов и чиновников.

«Самое распространенное слово здесь – “malessere” (недомогание), – пишет из Рима корреспондент «Нью-Йорк таймс». – Считающие себя мастерами по части искусства жить, итальянцы говорят, что они наименее счастливый народ в Западной Европе». «По ту сторону искрящейся рождественской декорации на пьяцца Навона, у себя дома итальянцы испытывают тяжелую депрессию, – вторит ему корреспондент лондонской «Таймс». – Италия живет во власти тревоги, и это недомогание связано далеко не с одним лишь повышением цен и стагнацией заработков; оно гнездится в самой сердцевине споров о судьбе Италии, ее душе и идентичности».

А вот что говорится в ежегодном докладе CENSIS (Центра по изучению социальных инвестиций), одного из наиболее авторитетных социологических институтов, чуткого к изменениям социально-психологического климата в стране: «Куда ни взглянуть – таково, по-видимому, мировосприятие среднего итальянца, – натыкаешься на ухудшение, идет ли речь о политике или внутрисемейном насилии, о мелких уличных правонарушениях или организованной преступности, росте наркомании и алкоголизма, бюрократической неразберихе или уборке мусора, инфраструктурной необеспеченности или низком качестве телевизионных программ. Из всего этого уже привычно складывается ощущение, что все вокруг скатывается к худшему». То, что еще успешно функционирует, заключает глава CENSIS Джузеппе Де Рита, есть плод усилий «жизнеспособного меньшинства», между тем как страна превращается в «мутную жижу», в «слизь», где барахтаются «фигурки людей», связанные между собой «распадающейся социальной тканью при полной неспособности институтов выполнять функцию сплочения».

Даже если сделать скидку на известную склонность итальянцев к самоочернению (в чем с ними могут сравнятся, пожалуй, только россияне), картина получается мрачноватая. Тем более, что подобные общественные настроения получают вполне определенное социально-экономическое выражение. Низкие темпы роста экономики объясняются, в частности, тем, что инвестициям в развитие итальянцы все чаще предпочитают вложения в недвижимость и низкодоходные бумаги – свидетельство неверия в устойчивое процветание. Вслед за отечественными инвесторами уходят иностранные (американские инвестиции в Италии, например, в три раза меньше, чем в Испании). Среднедушевой доход еще относительно высок (€25100, по данным Евростата), но в целом это, как выражаются экономисты, «благосостояние без развития».

Состояние умов «пропечатывается» и в демографической ситуации. Некогда страна многодетных (в соответствии с католической традицией) семей, Италия опустилась на одно из последних мест в мире (на одну женщину приходится 1,29 ребенка, а для поддержания численности населения на нынешнем уровне требуется 2,1). В Европе Италия уступает только Швеции по малому числу детей до 15 лет и обилию лиц старше 85 лет. Безработица, вроде бы, низка – всего 6%, но по официальной статистике каждый пятый житель 15-24 лет (21%) не работает.

«Италия не просто остановилась, она откатывается назад, – считает Лука Кордеро Ди Монтедземоло, президент ФИАТ и глава национальной ассоциации промышленников, Конфиндустрии, – и дело не только в недостатке инвестиций в исследования и развитие, а в том, что каждый итальянец думает лишь о себе, а не об общем благе». Если под «общим благом» понимать коллективную активность граждан, заинтересованных в судьбах страны, то диагноз, по-видимому, верен. Почти девять итальянцев из десяти (85,9%), по данным CENSIS, считают, что «в политике» (т.е. сфере, где по определению должны решаться проблемы страны) «нельзя доверять никому», ибо «никто не заботится об интересах других» (так полагают 76,1%). Больше половины (52,4%) разочарованы и недовольны своим государством и ощущают себя чуждыми ему. Оторваны они и от «институтов общественной активности»: лишь 6,2% связаны с профсоюзами и лишь 3% – с политическими партиями.

Ослабление или утрата контакта граждан между собой и с государством благоприятны в первую очередь для правоцентристов, сделавших коньком своей популистской пропаганды налоговую тему: «Долой налоговый терроризм!», «Мы будем править, не залезая в карман к гражданам!» и т.п. С другой стороны, на этой же – популистской – почве получает распространение движение против партий как таковых. Имя и лицо ему дает популярный комик Беппе Грилло. Его «шедевр» – лозунг: «А пошли они все в ж…!»: правые и левые, красные и белые, «зеленые» и радужной окраски… На призыв Грилло в одной лишь Болонье на площадь вышли 50 тысяч человек, его блог – самый посещаемый в интернете...

Можно понять Проди, когда во время одного из выступлений у него вырвалось: «Италия, ты обезумела!» Однако прежде чем говорить о повреждении нравов в одной отдельно взятой стране, есть смысл бросить взгляд на «окрестности». Симптомы, подобные описанным выше, уже проанализированы и обобщены теоретиками «индивидуализированного общества». В работах Зигмунта Баумана, Ричарда Сеннетта, Ульриха Бека, Энтони Гидденса, если ограничиться наиболее известными именами, прослежены современные последствия индивидуализации – неуклонного высвобождения человека из плена родовых, племенных, классовых, идеологических зависимостей. Но освобожденный от каких бы то ни было навязанных идентичностей, перед лицом развернувшегося веера «равноправных» ценностей индивид оказывается перед необходимостью день ото дня самому конструировать свою идентичность.

Необходимость эта тем более тягостна в эпоху глобализации, когда на смену «тяжелому» капитализму (привязанному к гигантским заводским корпусам, территориальным владениям и многотысячным производственным коллективам) пришел «легкий» (играющий на скорости коммуникации и передвижения, нажатием кнопки перемещающий на любые расстояния немыслимые денежные суммы). В отличие от своего предшественника этот капитализм использует не столько канонерки, сколько угрозу ухода, бегства, уклонения – нет такой «суверенной» власти, которая бы не пошла на уступки перед перспективой вывода капиталов из страны.

Сужается поле полномочий национального государства, а с ним – и значения политических институтов (партий, профсоюзов), способных влиять на его поведение. В условиях «текучей современности» (Бауман), «радикальной неопределенности» (Бек) человек остается один на один со своими страхами и фобиями. Раздражение, злость, отчаяние массы людей не переплавляются в коллективное чувство и, еще менее того, в коллективное действие. Отсюда – ослабление и распад социальных связей, традиционных институтов политики. Глубинные причины итальянского кризиса, похоже, следует искать здесь.

Могут возразить: Италия не самая продвинутая – в социально-экономическом и институционально-политическом смысле – страна, чтобы с такой резкостью отразить наиновейшие тенденции общемирового развития. Формационный канон приучил нас к мысли, что исторические «точки роста» следует искать на вершинных уровнях технико-экономической и цивилизационно-политической зрелости. Италия, пожалуй, действительно отстает в этом отношении от некоторых других стран Запада. Однако кому как не россиянам знать, что изъяны общественного развития могут острей и разрушительней всего проявляться как раз на промежуточных, переходных и подготовительных, этапах эволюции?..Итальянский кризис вряд ли фатален – хотя бы уже потому, что страна довольно прочно встроена в «тело» Евросоюза. Но исход кризиса от этого не теряет своей международной значимости. Достанет ли у итальянской демократии ресурсов и воли противостоять мертвящей атомизации социальной ткани общества? Какими способами? В какой мере? Ответ на эти вопросы, возможно, даст голосование 13 апреля.

Илья Левин - к.и.н., старший научный сотрудник ИМЭМО РАН, вице-президент Ассоциации культурного и делового сотрудничества с Италией

Версия для печати