20.10.2008 | Борис Макаренко

Посткоммунистические страны: некоторые итоги трансформации

В 2003 г. в «Политии» была опубликована моя статья о «детских болезнях» постсоветских государств. На тот момент принадлежность по крайней мере 15 республик бывшего СССР к единой структурно-цивилизационной общности практически не вызывала сомнений. Прошло всего пять лет – и в политологическом сообществе появилось мнение о неадекватности самой категории «посткоммунистические страны». Действительно, трудно найти что-то общее в сегодняшнем состоянии, скажем, Словении и Туркменистана, кроме, возможно, того, что старшие когорты их «образованного класса» в школе «проходили» Максима Горького, а в институте – «Капитал» Маркса. Нет, пожалуй, и такой закономерности развития, которая бы в последние полтора десятилетия проявлялась на всем пространстве распавшегося «социалистического лагеря». Не случайно в «Политическом атласе современности», единственной в отечественной политической науке попытке типологии всех стран мира, входившие в него государства по результатам кластерного анализа отнесены к двенадцати разным кластерам, а бывшие советские республики – к девяти.

Однако отказываться от анализа посткоммунистических государств как единого целого было бы, как нам кажется, преждевременным. Во-первых, имеется достаточно критериев, по которым начальную стадию политического развития этих стран на рубеже 1990-х годов можно считать общей. Во-вторых (как следствие первого), несмотря на значительные различия между отдельными подгруппами посткоммунистических стран, внутри самих этих подгрупп, помимо общности многих черт, прослеживается и сходство моделей трансформации, что позволяет оценивать эффекты тех или иных институциональных выборов и политических решений и их влияние на последующее развитие. Наконец, в-третьих, далеко не все рассматриваемые страны достигли того уровня, когда можно с уверенностью говорить об успехе или провале модернизации и демократизации, а это означает, что при дальнейшем развертывании/свертывании трансформационных процессов в них неизбежно включатся факторы, которые работали у «соседей» в прошлые годы.

Общность посткоммунистических стран отчасти определяется их географическим положением (единый географический континуум, охватывающий метарегион от Центральной Европы до Монголии). Но все же главное – это набор общих черт, обусловленных принадлежностью к «социалистическому лагерю», на старте трансформации. Важнейшими из этих черт являются:

– единая доминирующая идеология (хотя с разной степенью «укорененности» или разложения);

– отсутствие частной собственности (полное или частичное) и рыночных отношений;

– близкие институциональные модели государственного устройства (внешне напоминающие парламентские республики, но в действительности представляющие собой различные версии партии-государства);

– сходство если не политической культуры, то многих ее составляющих. Особенно отчетливо это сходство просматривается на уровне элит – это и родственные механизмы социализации, и единое «филологическое» пространство (те же партшколы, тот же Горький и «Капитал» и т.д.). Но его можно заметить и на уровне общества в целом. Как справедливо отмечает этнолог Э.Паин, ссылаясь, в частности, на показатели участия граждан в общественных организациях (в посткоммунистических странах они в 2,5–6 раз ниже, чем в государствах Западной и Северной Европы), «множество стереотипов поведения и сознания, приписываемых национальному характеру либо многовековой жизни в особых цивилизационных условиях… на самом деле сформировались за исторически короткий коммунистический период» [Паин Э. 2008. Общество без традиций перед вызовом современности // Россия в глобальной политике. Т. 6. № 3. С. 16-17].

Возможно, лет через 10 изучением посткоммунистических стран станет заниматься преимущественно историческая наука. Обращаясь к этой теме, мы будем искать «общий анамнез» проблем, как сейчас ищем его применительно к странам, некогда входившим в Австро-Венгерскую империю или в зону английского колониального владычества. В остальном же исследование этих стран будет дифференцировано либо по субрегионам (как страноведение), либо по конкретным проблемам (институциональный строй, положение меньшинств и т.п.). Пока же есть прямой смысл изучать особенности политического развития, множественность моделей в рамках всего «посткоммунистического мира», сопоставлять итоги, выделять группы стран.

Разумеется, всесторонний анализ успехов посткоммунистических стран в государственном строительстве, модернизации обществ и демократизации – задача настолько масштабная, что ее едва ли можно решить в одной статье. Поэтому мы сосредоточим свое внимание на двух группах критериев, попытавшись на их основе проследить некоторые общие закономерности.

В первую группу включены критерии, которые условно можно назвать «политическими и институциональными параметрами». Это – наличие или отсутствие в опыте каждой страны нарушений либо угроз целостности нации (напомним, что, согласно Д.Растоу, целостность нации является обязательным условием демократического государственного строительства [Растоу Д.А. 1996. Переходы к демократии: попытка динамической модели // Полис. № 5.]), прецеденты смены власти через демократические выборы (знаменитый «тест двумя передачами власти» С.Хантингтона [Хантингтон С. 2003. Третья волна: демократизация в конце XX века. – М], подтверждающий консолидированность демократии) и характер сформировавшегося в процессе посткоммунистического развития институционального строя, включая конфигурацию системы сдержек и противовесов, а также партийной и избирательной систем.Вторую группу критериев образуют авторитетные международные рейтинги, в большинстве своем сочетающие объективные статистические и фактические показатели с экспертными оценками.Все используемые в настоящей статье критерии сведены в таблицу, публикуемую в Приложении.

Борис Макаренко – Председатель Правления Центра политических технологий

С полной версией статьи можно ознакомиться здесь

Оригинал материала опубликован в журнале «Полития», №3(50), СС.105-125

Версия для печати