13.07.2009 | Борис Макаренко

Глядя вслед Обаме

Оценить итоги и возможные последствия первого визита нового президента США в Россию весьма сложно: нет «линейки», мерила, которым можно было бы измерить значимость достигнутых или недостигнутых договоренностей. Думаю, что даже сегодня найдутся возражающие против отказа от применения измерительных инструментов времен «холодной войны» и биполярного противостояния: в их устах разговоры о желаемой «многополярности» есть лишь чуть прикрытая ностальгия по биполярности – глобальному противостоянию Москвы и Вашингтона.

И все же этот визит показал: эра «нулевых сумм» в отношениях между Россией и США – когда все, что выгодно США кажется невыгодным для России и наоборот - уходит в прошлое, просто потому, что обеим сторонам вреда от нее больше, чем пользы. Но уходить она будет долго, и причина тому не только в том, что объективные противоречия и конкуренция между двумя крупнейшими ядерными державами остаются значительными. Саммит в Москве не разрешил ни одного из противоречий, хотя надежда, изменившийся дух и достигнутый прогресс на многих направлениях отмечаются даже недоброжелателями. Есть еще как минимум два фактора – один объективный, другой – субъективный, которые будут висеть тяжкими гирями на ногах российских и американских политиков.

Объективный фактор – взаимовлияние внешней и внутренней политики. Лидеры обеих стран не свободны от своих внутренних «раскладов» и общественного мнения, хотя зависимость эта и проявляется по-разному. Для Обамы Россия – лишь отчасти знаковый символ. Он не может забыть репутацию, созданную в США и на Западе вообще прежнему российскому президенту (например, какие буквы можно прочесть в его глазах), которого на Западе по-прежнему считают наиболее влиятельным политиком в России. Не может подставиться под обвинения в забвении тем демократии и прав человека, сотрудничества России с Ираном и другими крайне сомнительными режимами и многих других тем. Потому-то Обама разыграл классическую двухходовку: накануне визита обвинил Путина, что тот одной ногой стоит в прошлом, прекрасно понимая, что на предстоящей личной встрече они с российским премьером логикой событий все равно будут подчеркивать позитив. Но значение этого объективного фактора для США нельзя преувеличивать: Россия – не тот фокус, в котором сходятся все приоритеты американской внешней политики, а просто большая страна, от которой многое зависит в обновляющейся повестке дня: укрепление многосторонних режимов сотрудничества, Афганистан, нераспространение (что включает Иран и Северную Корею), плюс, разумеется, контроль над ядерными вооружениями. Унилетаризм и авантюризм команды Буша недооценивали важность России, более того – усугубляли положение сомнительными приоритетами, которые в России не могли расцениваться иначе как антироссийские: создание необратимости в размещении нового позиционного района ПРО и скорейшее принятие в НАТО Украины и Грузии. Если Обама уходит от таких приоритетов и стремится к конкретным договоренностям по тем направлениям, где сотрудничество с Россией США действительно нужно, то ему остается только сделать несколько публичных маневров, чтобы не подставиться под критику.

России тяжелее: для нее антиамериканизм стал некой точкой отсчета собственного мироощущения как великой державы, а образ врага – важным мобилизационным механизмом. И механизм этот не только идеологический, но и политический: на нем явно или имплицитно основываются конкретные решения, в том числе – в экономической и энергетической политике, равно как и механизмы маргинализации либеральных политических трендов. К тому же, не будем забывать: механизмы манипулирования общественным мнением в России слишком прямолинейные. Накануне, а особенно сразу после визита Обамы государственные телеканалы как по команде (хотя, почему «как»? Видимо, как раз по команде) снизили антиамериканскую риторику. Например, выяснилось (из итоговой недельной программы Первого канала), что американцы и их союзники борются в Афганистане с общим врагом – терроризмом. А полгода назад они там с кем-то другим, что ли, боролись? Почему же у нас на телеканалах об этом не говорили? Отключение антиамериканской пропаганды – факт, безусловно, позитивный, только продолжает беспокоить мысль: раз так легко отключить, не труднее и включить снова, если кому-то это покажется полезным.

Отсюда и значимость второго – субъективного – препятствия. Конфронтация, унаследованная из далеких времен и возродившаяся в последние годы, подпитывается стереотипами мышления и общества в целом, и экспертно-властного истеблишмента. Это особенно заметно в комментариях наших экспертов к достигнутым договоренностям по СНВ. Они подчеркивают, в чем американцы получают преимущество, и чего нам не удается добиться, в том числе – и конкретной увязки наступательной ядерной триады с противоракетными системами – и делают нелицеприятные для российской стороны выводы. Надеюсь, и они понимают, что для России (равно как и для США) наличие обязывающих соглашений в этой области лучше, чем их отсутствие и важнее, чем некоторые конкретные их параметры. По той же логике – США добиваются большего, потому что у них больше возможностей для довооружения и перевооружения – договор нужнее именно Москве: без него американцы смогут реализовать любые программы довооружения без оглядки на Россию. Мы тоже, но у нас на это меньше средств. Но и этот аргумент родом из холодной войны и доктрин взаимного гарантированного уничтожения. А времена-то изменились, причем изменились не вчера – просто мы с американцами давно не практиковались в переговорах по обновлению режима контроля над ядерными вооружениями. Мы – и в России и в США – исключаем (во всяком случае, на уровне официальных доктрин) возможность войны между нашими странами. А что в таком случае делать с нашими ядерными потенциалами, что считать ядерным паритетом, наши (и их) политики не решили, а эксперты не подсказали. Инерция мышления затрудняет процесс калибровки новых «линеек», которые меряют итоги переговоров на высшем уровне.

И все же осмелюсь назвать главным позитивным итогом саммита наметившийся отход от правил игры с нулевой суммой. Первый, уже упоминавшийся пример – сотрудничество по Афганистану. Второй – коррекция американцами повестки дня. Украину и Грузию американцы готовы принять лишь на конкретных условиях (в т.ч. – после однозначного выражения поддержки населением, того, за что мы так долго боролись), Грузия удостоилась фактического упрека за развязывание кавказской войны. Намерение провести «ядерный саммит» потребует от Америки вернуться к ратификации т.н. «Соглашения 1-2-3» , которое Буш отозвал из Конгресса в логике «нулевых сумм», наказывая Россию за Грузию. Добавим к этому учрежденную комиссию «Медведев-Обама», набирающие темп переговоры по СНВ, и возобновляющийся диалог гражданских обществ, и надежду (не более чем, но и не менее чем) на то, что американцы «оценят» перспективы ПРО в Польше и Чехии, и удастся «расшить» и этот узел.

Всего этого более, чем достаточно, чтобы счесть состоявшийся саммит успешным. Трезво понимая, что он дал больше наметок и надежд, чем решений конкретных разногласий, отметим главное: успех достигнут не декларациями о «перезагрузке», и не складывающимися личными отношениями двух президентов. Это тоже важно, но вспомним публичный комментарий Медведева про то, как откровенно можно было поговорить с Бушем-младшим, и как мало понимания из этой откровенности возникало.

Существеннее, что наши страны пытаются найти точки соприкосновения своих интересов и поставить работу по этим направлениям на долговременную институциональную основу.

Борис Макаренко – Председатель правления Центра политических технологий

Версия для печати