24.07.2009 | Борис Макаренко

Первая святость Руси

24 июля исполняется 994 года мученической гибели князя Бориса, который вместе с погибшим вскоре его младшим братом Глебом стал первым русским, канонизированным русской и византийской православными церквами. Русское православие чтит память этих русских святых 6 августа по григорианскому календарю. Мы же осмелились опубликовать этот текст сегодня – потому что в XI веке еще не было деления на григорианский и юлианский стили – событие произошло именно 24 июля.

Недавно святые мученики удостоились рецензии со стороны нашего премьера, увидевшего их изображения на картине Ильи Глазунова: «Отдали все без борьбы… Легли и ждали, пока их убьют». Только почему именно эти, «отдавшие все без борьбы» святые, как гласит предание, являлись русскому воинству в канун Невской битвы, князю Дмитрию в канун битвы на Дону… не их равноапостольные отец Владимир и бабка Ольга – монархи со славным перечнем побед и деяний, а два юноши, ничего в своей жизни не успевшие сделать, кроме как «лечь и ждать»?

Ответ прост: их мученическая смерть осталась в памяти российского государства и российского народа. Она, как бы сейчас сказали, вызвала широкий общественный резонанс в низах и была подхвачена удельным новгородским князем Ярославом, бросившим вызов захватившему престол Святополку и использовавшим в блестящем пиаре XI века народное возмущение братоубийством. Именно в эти годы родилось в русском языке слово «окаянный» - уподобившийся Каину, т.е. братоубийца – с этим нелестным титулом и вошел в русскую историю злосчастный Святополк.

«Слабость» житийного Бориса двоякая – во-первых, он действительно не вступил в борьбу за власть. Откроем Карамзина. После известия о смерти князя Владимира, Борис, находившийся в походе с отцовской дружиной, которая воспринимала его как военного вождя и вероятного наследника, не решился на захват власти: «Товарищи побед Владимировых говорили ему: «Князь! С тобой дружина твоя и воины отца твоего; поди в Киев и будь Государем России!» Борис ответствовал: «Могу ли поднять руку на брата старейшего? Он должен быть мне вторым отцом». «Сея нежная чувственность, - продолжает Карамзин, казалась воинам малодушием: оставив Князя мягкосердечного, они пошли к тому, кто властолюбием своим заслуживал в их глазах право царствовать». [Н.М.Карамзин, История государства российского, Т.2, гл. 1] Так что не первый раз князю Борису бросается упрек в слабости.

Вторая слабость – «легли и ждали»: согласно житию, Борис в преддверии неминуемой смерти молится и благодарит Господа за испытание веры и мученичество во имя Его. Покорно навстречу своей судьбе плывет Глеб.

Попробуем разобраться с этими двумя слабостями, начав с последней. О смерти братьев мы, казалось бы, знаем удивительно много для события почти тысячелетней давности, включая имена и убийц, и того венгра Георгия, который пытался защитить Бориса своим телом – хоть открывай уголовное дело. Но в этом житийном рассказе есть свои неувязки. Могли ли княжичи, воспитанные как воины, рыцари, «лечь и ждать»? Шансов выжить у них практически не было, но свою жизнь они не могли не защищать до последнего – иного не позволяла этика воина. Во всяком случае, это относится к Борису: Глеб еще подросток, к тому же «детеск телом», т.е. не атлетичен по сложению.

Объяснение напрашивается достаточно простое. Для византийской церкви было непривычно канонизировать мирян, пострадавших не за веру, а в политической усобице. Как свидетельствуют летописи, греческий митрополит Иоанн, тот самый, который установил святым праздник, был «преужасен и в усумнении» при вестях о первых чудесах на мощах братьев. Даже спустя полвека, при новом перенесении мощей греческий митрополит Георгий «бе не верствуя, яко свята блаженна», т.е. не верил в их святость. Поэтому те, кто утверждал культ почитания Бориса и Глеба, отчасти рождавшийся снизу, отчасти поощрявшийся занявшим киевский престол Ярославом, сознательно или подсознательно искали аргументы, чтобы убедить представителей византийской матери-церкви. Потому-то они в жизнеописании святых подчеркивали их набожность, интерес к житиям святых мучеников, поэтому акцентировали в рассказе об их мученической кончине смирение, обращение последних мыслей и слов к Всевышнему. С этим не стыкуются некоторые детали чрезвычайно подробного, написанного явно со слов очевидцев повествования о непосредственно предшествующих убийству событиях.

Борис, преданный дружиной (которая должна была по нравам того времени остаться с ним, несмотря на отказ вождя идти на Киев), уже понимает всю тяжесть своего положения, но убийц все же встречает «в оторопи», выйдя навстречу им из шатра. Глеб спешит в Киев, обманно вызванный Святополком, и встречает ладью убийц – но гибнет не от их рук, а от ножа собственного повара, находившегося на его же ладье. Налицо признаки не только злодейства, но и измены, коварства, попыток защиты (венгерский оруженосец Бориса Георгий). Так что, если братья и не смогли защититься, то, скорее всего, потому, что были застигнуты врасплох.

Отсюда переходим к обсуждению второй якобы «слабости» - уже одного Бориса, Глеб, равно как и третий погибший по приказу Святополка брат Святослав становятся жертвами продолжающейся усобицы. Борис, хотя и из младших сыновей Владимира, мог рассматриваться как претендент на престол: любим отцом, уже обретавший репутацию полководца – в походе на печенегов с ним цвет отцовской дружины, который и побуждает его захватить власть в Киеве, опираясь на их воинскую силу. Разбираться в мотивах и усобицах политической борьбы тысячелетней давности – дело безнадежное. Но подчеркнем несомненное: Юный князь поднимает очевидную моральную норму – уважение старшего брата и повиновение его воле – до нормы политической – отказа от того, чтобы попытаться перехватить у него власть вооруженной силой. Поступок отнюдь не слабого, но нравственного человека, к тому же с государственным мышлением: он не может допустить, чтобы наследственная власть потеряла легитимность.

Очевидно (попытка реконструкции – целиком на моей совести), авторитет Бориса как «принца крови» и военачальника столь высок, а нравственный поступок столь значим, что Святополк и переметнувшаяся на его сторону дружина считают Бориса слишком опасным конкурентом, которого нельзя оставить в живых. Братоубийство, совершенное зло и коварно, последовавшее после демонстрации лояльности и нравственности – вот что вызвало возмущение киевлян и сочувствие погибшим братьям. Подобная цепь событий имела однозначную трактовку как с точки зрения только утверждающейся христианской, так и языческой морали раннефеодального общества. Последовавшая междоусобная война, в которой Святополк обращался за помощью и к инославному польскому монарху, и творил новые злодеяния (впрочем, обо всем этом мы знаем благодаря летописцам, служившим победителю Ярославу) только усилила и политические, и нравственные основы почитания святых мучеников.

Я не специалист ни в древнерусской истории, ни в житиях христианских святых. Как политолог с историческим образованием, я всего лишь попытался поразмышлять об общественно-политической стороне событий, которые дали русской земле ее первых канонизированных святых. Ольга, Владимир, мученики за веру Федор и Иоанн жили раньше Бориса и Глеба (впрочем, всего на одно-два поколения), но канонизированы были позже. И как мне кажется, из этой истории не следует заведомая «слабость» или пассивность молодых князей. Не за слабость их почитали: напротив, они стали примером нравственного поведения и отказа от потрясения основ монархии, в ту эпоху тождественной государственности.И в заключение, предвосхищая вопрос, пишу ли я о Борисе потому, что сам ношу это имя: ответ положительный. Мне всегда был интерес святой, во имя которого я крещен.

Борис Макаренко – Председатель правления Центра политических технологий

Версия для печати