18.09.2009 | Алексей Левинсон

10 прошлых и 10 будущих лет

Главный процесс, который окрасил прошлое 10-тие и окрасит будущее, начался в конце 1980-х. Надо поправить Путина: величайшей – с точки зрения России - геополитической катастрофой стал распад не СССР, а всей сталинской территориальной империи. Империя имела в пространственном измерении концентрическую структуру. Вокруг центра первый пояс – Россия, вокруг нее «республики СССР», вокруг них – «страны соцлагеря», вокруг них «страны, идущие по некапиталистическому пути». Т.е. это и «второй» и «третий мир» вместе. Это была утопия, реализованная как империя, и империя, реализованная как утопия…

Ее начала были фундаменталистскими, но в общении с Западом они представляли себя ограниченно- универсалистическими, то есть, псевдоуниверсалистическими. (Это не последняя попытка в мире – на таких же началах хотят сейчас построить всемирный халифат).

Развал этой конструкции прошел не до конца, но он зашел достаточно далеко, чтобы дать России шок от ощущения неприкрытости, незащищенности. История последних 20 лет может быть представлена как чреда различных форм переживания этого шока в форме новых утопий. Смена политических элит и политических режимов подчиняется более всего именно этой логике.

Горбачевская элита пыталась реализовать утопию открытости, начальная ельцинская – утопию инкапсуляции и паралича. Ельцинская элита открыла движение к очередной утопии невротическо-агрессивного рессантимента. Она точно выбрала новую элиту, которая ведет политику символического наказания бывших колоний. Развал второго и третьего поясов бывшей империи, нарочитое превращение бывших союзников во врагов, это попытка реализовать теперь антиимперию как антиутопию.

Россия, оставшаяся один-на-один с остальным миром, одновременно переживает фантомную воображаемую реконструкцию империи/утопии и необходимость в реальности становиться национальным государством (о чем много писал Э.Паин).

Мы переживаем феноменологию (симптоматику) обоих процессов. Россия с болью теряет ресурс имперского, но с удивлением обретает ресурс национального, национально-конфессионального, этнического.

Поскольку у этих процессов размерность социетальная, а конкретно – размерность государства в целом, общества в целом и формирующегося этноса – в целом, постольку возникает невиданный в истории России феномен символического единения правящей элиты и публики. Оба субъекта ощущают сильнейшую символическую сопричастность друг другу. Всенародное одобрение военных акций против Грузии (в обществе, только-только переболевшем афганским и чеченским синдромами, и не желавшем никуда посылать своих «мальчиков») есть одно из выражений этой консолидации.

Неколебимость «рейтинга Путина» и производных от него показателей есть выражение именно этого процесса, этого переживания. Поскольку фигура президента символизирует это новое (псевдо-имперское, реально - национально-этническое) единство, а не что-либо иное, ее положение (выражаемое, например, через «рейтинг») и не зависит от чего либо иного. Впрочем, не зависит и от действий этой фигуры. Она не источник народных чувств, а их результат, проекция.

Развал прежней государственной конструкции на самом первом этапе открыл возможность идеологического обновления. Начали сводить счеты со старым наследием. На смену ему пришел сначала запас универсалистических («общечеловеческих», «демократических») ценностей. Они оказались не ко двору в обществе, стремящемся не к тому, чтобы стать частью человечества, а к тому, чтобы отгородится от него в переживании собственной самости. Партикуляристические и псевдоуниверсалистические идеологические ресурсы, предлагавшие солидарность на отгораживающих от прочего мира конфессиональных, национальных, этнических, расовых, местных основаниях, оказались куда более востребованы.

Этими событиями отнюдь не исчерпывается история 10-летия. На других – не символических – горизонтах совершались другие процессы. Развал прежней конструкции открыл три широких канала мобильности. Стали создаваться три институциональные сферы, во многом взаимопроникающие и взаимовлияющие. Началось активное движение новых людей в бизнес, в т.н. силовое предпринимательство и во власть.

Власть, бизнес и силовые структуры (от легальных до не), образовали в тесном переплетении новую и очень мощную инфраструктуру государства на уровнях от местного до общегосударственного. В ней столько же сходства с советской инфраструктурой (КПСС+КГБ+руководство народного хозяйства), сколько и отличий от нее. И это не искусственно выстроенная «вертикаль», а естественно выросшая молекулярная структура или кристаллическая решетка.

Ее простота/сложность определяется оптимальностью для задач приватизации и обращения в свою пользу любого обнаруживаемого в зоне ее досягаемости ресурса. Каждый «этаж» обменивается с ниже- и вышележащими разными ресурсами. Система относительно молода и ее каналы мобильности еще не забиты.Система достаточно зрелая, чтобы озаботиться о своем воспроизводстве. Нынешние элиты ведут политику насаждения своих фундаменталистких идеологических принципов в медиа и в школе, пытаясь оградить их от ревизии последующими поколениями. Но они же продолжают традиционную практику посылки детей на учебу за рубеж, ограждая свою идеологию и экономику от стагнации.

Нынешние элиты имеют достаточную свободу рук и достаточное пространство для движения в любом удобном направлении. Ясно, что можно извлечь обычные (и немалые) бенефиты из «ослабления гаек», устройства «оттепели» и других действий в этом направлении. Речь может идти и чисто политических мерах и о шагах в сторону более свободной экономики.

Но понятно, что и в противоположном направлении есть куда идти. Не только в пожилых, но и в молодых слоях найдут активную поддержку меры изоляционистского характера, «закручивания гаек», репрессий, борьбы с внешним и внутренним врагом и пр. Будут приветствоваться меры по национализации и экспроприации крупной собственности.

Можно было бы обещать такому режиму долгих лет спокойной жизни. Однако Россию, вступившую в фазу превращения себя в «национальное государство», ожидают трудности с неожиданной стороны. Речь идет о неумолимо подступающем демографическом кризисе. Даже самое мудрое поведение властей и общества в этих обстоятельствах не обеспечило бы безболезненности, безконфликтности будущего. Но пока что поведение и общества и властей в вопросах, относящихся к переменам в демографической ситуации, характеризуется выбором худших, общественно наиболее вредных стратегий. Дело в том, что логика построения отношений с различными «другими», подсказываемая обстоятельствами запоздалого национального самообретения и этнического «расцвета», и логика обстоятельств резкого демографического сжатия, этнического кризиса, противоположны.

Нас ожидает внезапное ощущение себя «исчезающим народом», свойственное многим этносам. Из этого могут вырасти отвечающие новой демографической ситуации знакомые нам «со стороны» ценности каждой жизни, а с ними – и каждой личности, проникновение этих ценностей во все слои общества и все его гендерные группы (а не только в «материнскую»).

Но нельзя исключить, что демографический кризис, страх потери контроля над слишком обширными территориями и слишком протяженными границами, которые защищать политическими средствами не хотят, вызовет очередной порыв военных под этим предлогом поставить все человеческие ресурсы общества под свой контроль.

Новая ситуация возможно приведет к еще большему распространению высшего образования в стране. Возможно, в новом образованном молодом сословии распространится новая гуманистическая этика, идеалы уважения личности. Может быть это будет маленький, но более классический «средний» класс.Однако, на рынке труда будет все больше не замещаемых представителями этого класса (и вообще «нашего» этноса) рабочих мест. В той мере, в какой они останутся незамещенными, они будут создавать экономические трудности. В той мере, в какой их заместят иммигранты, будет возрастать межэтническая напряженность.

Скорее всего, качество притекающей в Россию рабочей силы из соседних государств Азии будет все ниже. Ее дешевизна при этом будет консервировать все более примитивные технологии, для которых этот рабский труд – адекватный ресурс.

В то же время, кончается эпоха полной бессловесности этих «рабов». Являющиеся на сегодня измышлениями и проекциями обвинения иммигрантов в вызывающем поведении, агрессии и пр. через некоторое время станут явью. Иммигранты постепенно создают свои собственные институты внутри землячеств, они своими собственными (а не российскими лишь) средствами начинают осваивать страну их нового (временного и постоянного) пребывания. Анклавы – не знакомая для нас форма – будут распространяться. Строить отношения с ними мы не умеем и не хотим.

Антизападная риторика, которая кажется таким удобным средством интеграции общества, имеет свою логику и приводит к антизападным жестам и поступкам в политике и экономическом поведении. Проекция этой линии в будущее десятилетие обещает постепенную потерю Россией своего места в разделении труда и функций в той части мировой экономики и международных отношений, где доминирует «западное» начало.

Следует предполагать, что для широко понимаемого Запада наиболее приемлемой политикой будет маргинализация, вытеснение на периферию такого неприятного участника, как современная Россия, которой все меньше есть что предложить Западу, кроме сырья и оружия (для его врагов). Логика международной ситуации приведет к фундаментальной переориентации России на Китай. Установить с Китаем отношения партнерства на равных теперь не удастся по многим причинам. Китай – в отличие от опасений, которые все шире распространяются в публике – предпочтет не аннексировать или оккупировать российские территории, а скупить российские активы любого характера, получив к ним доступ мягкими и законными средствами.

В этой перспективе нет ничего ужасного, если не смотреть на нее глазами общества, которое хотело стать «своим собственным», принадлежащим себе и «своим».

Сложности предстоящего десятилетия велики. Лучшее, что мы пока можем сделать, это отдать себе отчет в тех, что перечислены в этих тезисах, и многих других, которые здесь не упомянуты.

Алексей Левинсон – руководитель социокультурных качественных исследований аналитического центра Юрия Левады

Версия для печати