24.06.2013

Политическая ситуация и общественные настроения в России. Год после выборов: начало застоя или временное затишье?

Очередной ситуационный анализа Фонда «Либеральная миссия» посвящен тенденциям политической жизни России, сформировавшимся в течение года, прошедшего с выборов президента и начала нового президентского срока Владимира Путина. В обсуждении приняли участие директор «Левада-центра» Лев Гудков, глава Центра стратегических разработок Михаил Дмитриев, первый вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин, вице-президент фонда «Либеральная миссия» Игорь Клямкин, профессор НИУ ВШЭ Эмиль Паин, президент фонда «Индем» Георгий Сатаров, вице-президент Центра политических технологий Ростислав Туровский, президент фонда «Либеральная миссия» Евгений Ясин. Вел дискуссию политолог, ведущий научный сотрудник Института экономической политики (Институт Гайдара) Кирилл Рогов.

Кирилл РОГОВ, политолог, ведущий научный сотрудник Института экономической политики (Институт Гайдара):

Примерно раз в полгода мы встречаемся для того, чтобы проанализироватьтекущие тенденции политической жизни и институционального развития. Прошлый размы встречались осенью 2012 г. и констатировали начало системного разворотаполитики Кремля в сторону «реакции».

На падение популярности и проявившийся спрос на политическое участие властиответили политикой «закручивания гаек» - повышения уровня репрессивностирежима, наступления на гражданские организации, независимые СМИ и политическихактивистов. Сегодня мы хотели бы получить ответы на ряд вопросов.

Каковы успехи и неудачи такой политики? Станет ли ее результатом «новоеравновесие» – период подавленности и вынужденной лояльности («новый застой») –или эскалация недовольства и напряженности? Возможно ли дальнейшее расширениерепрессий и переход к неототалитарным практикам идеологического контроля –насаждение официальной идеологии, преследование инакомыслия?

Есть ощущение, что пока Кремлю не удалось найти новую повестку,консолидирующую лояльность элит и населения. Лозунг «сохраним стабильность»имеет ограниченный эффект, «антизападничество» и «традиционные ценности»(православие) в качестве знамен новой эпохи также пока воспринимаются снекоторой настороженностью. Будет ли продолжено фундаменталистско-православноенаправление поисков или оно оказалось неприемлемо для значительной частиобщества и элит?

Оппозиции не удалось превратить рост недовольства политическим режимом в«институциональный капитал». В организационном смысле оппозиция вновь выглядитмаргинальной; организационная слабость проявляет себя не только на федеральном,но и на региональном уровне. Каковы системные причины организационнойнедееспособности оппозиции: слабость спроса на перемены? глубокие деформацииполитического поля? отсутствие консенсусной повестки? отсутствие поддержки состороны элит? эффективность репрессивных стратегий режима?

Власти предпринимают маневры по изменению институционального дизайнаполитического режима, в основном они выглядят как возвращение к порядкам,существовавшим до середины 2000-х: выборность губернаторов, смешанная системавыборов в Думу, либерализация партийного законодательства при сохранениирычагов для ограничения реальной конкуренции. К каким эффектам приведетвозвращение к старым моделям в новых условиях? Решает ли оно возникшие проблемы?Какое влияние окажет на взаимоотношения центра с регионами? Приведет ли к ростувнутриэлитной конкуренции?

Репрессивность возрастает не только в отношении оппозиции, но и в отношенииэлит; рычагом репрессий выступает «анти-коррупционная» кампания, призванная,повысить популярность власти и дисциплинировать элиты. Каковы перспективы ивозможные эффекты этой кампании? Приведет ли она к дискредитации власти (какэто случилось на закате советской эпохи, ср. «хлопковое дело» и пр.) илиудастся создать иллюзию обновления, ввести коррупцию в жесткие рамки? Выступитли кампания триггером элитных расколов или позволит консолидировать и обновитьпро-властную коалицию?

Некоторые считают, что режим справился с кризисом, который в условияхэлекторального авторитаризма обычно привязан к выборам, и до следующих выборовбудет иметь место пауза и постепенная перегруппировка сил, другие указывают,что события прошлой зимы стали неожиданностью для экспертов и политиков, азначит, возможны новые неожиданности. Насколько вероятно в перспективе 2-3 лет(до выборов 2016 г.) возвращение к неинерционным сценариям развития событий?Что может выступить триггером такого возвращения?

Вокруг этих вопросов мы хотели бы построить обсуждение.

Георгий САТАРОВ (президент Фонда «Индем»):

«Происходит расщепление и размывание властной вертикали, утрата функции,которая ее когда-то объединяла, – функции общей защиты под единым руководством»

С конца 2011 года, мы фиксировали изменения в общественных настроениях истепени общественной активности. Исследование охватывало пока довольнонебольшой круг граждан. На мой взгляд, главное, что характеризует динамику этойактивности, – это то, что первоначальные требования о соблюдении законов навыборах к маю 2012 года трансформировались в некое сознание нелегитимностивласти и открытое провозглашение данного факта. Это, на мой взгляд, во многом иобъясняло тот беспредел, который власть творила 6 мая. Это была реакция именнона обнаруженную обществом иглу в яйце: факт нелегитимности власти на фонепредстоящей 7 мая инаугурации.

Ситуация внутри элит: расщепление вертикали. Вторая линия – то,что происходило внутри «вертикали». Потому что у нас под прикрытиемтрадиционных бюрократических институтов функционирует неформальный институт«вертикали власти» - институт по присвоению и распределению ренты.

Сама эта вертикаль прекрасно знала, что власть нелегитимна. И в течениемногих лет это определяло происходящее внутри нее. Ощущение собственнойнелегитимности, как и бесконтрольности, неуправляемости вертикалиприсутствовало у верхушки постоянно и служило источником опасности ипотребности «подогнать под стремя» эту конструкцию, чтобы ее низовые звеньяхотя бы более или менее начали работать. Я еще в августе прошлого года написал,что Путин начал подготовку к обузданию своей вертикали и это чревато для негонеприятностями, связанными с реакцией с ее стороны. Сейчас это стало фактом.

С другой стороны, у политической верхушки – «коллективного Путина» - естьзащитный рефлекс. Но если раньше эти люди рассчитывали на Путина как на некийинструмент компенсации появляющихся проблем, то теперь они перестали на негорассчитывать и решили, что нужно защищаться самим, вне зависимости от того, чтоделает, что хочет, что решает Путин. Естественно, на это накладывается ихнедовольство односторонним расторжением неформального договора междуполитическим руководством и остальной вертикалью.

Поэтому переход к репрессивности, который мы наблюдаем, во многом следствиенедовольства и страха, который испытывает политическая верхушка из-за осознаниясвоей нелегитимности и опасения, что ствол вертикали трухляв и вот-вототделится. С другой стороны, есть недовольство и страх самого «ствола»,утратившего защиту верхушки и чувствующего исходящую от нее угрозу.Сублимируется весь этот общий страх в репрессиях, направленных против общества.

Поэтому нет однозначного политического центра, откуда исходил бы этотрепрессивный импульс. Теперь импульс, направленный на подавление, исходитотовсюду. Это общая реакция. И то, что делается внизу, совершенно не зависит оттого, чего хочет политическая верхушка. Происходит расщепление и размываниевертикали, в том числе функции, которая ее когда-то объединяла, – функции общейзащиты под единым руководством. Теперь этого нет, и защищаться нужно всем. Тем,кто внизу, нужно защищаться и от общества, и от того, кто наверху. Это делаетситуацию еще более опасной, более нестабильной.

Акции устрашения гражданского общества. Теперь немного о том, как в этовстраивается массовая репрессивная акция по отношению к общественныморганизациям. Я напомню, что более 600 организаций охвачено проверками. Этоструктуры самого разного толка, которые проверяются вне зависимости отаприорного подозрения в их политической активности. Это тотальная акцияустрашения. На Facebook появилась информация о беседе высокопоставленногоправозащитника с не менее высокопоставленным чиновником администрациипрезидента. Правозащитник задал вопрос, чего, собственно говоря, они хотятдобиться. На что был получен следующий ответ: «Мы добиваемся того, чтобы всеорганизации, которые после 19 ноября имеют иностранное финансирование, получилинаказание за то, что они не зарегистрировались, а те, кто не имеют, – получилипредупреждение».

Еще один очень серьезный человек говорил по этому поводу с Путиным: что,дескать, вообще творится? На что ответ был таков: «Я не хотел этого. Я хотелтолько реально узнать, сколько у нас людей занимаются политикой». Понятно, чтоПутин может играть. Как он сам говорил: «Главное у разведчика – умение скрыватьсвои мысли». Но я вполне допускаю, что бюрократия может использовать некиеисходящие от него импульсы для разворачивания репрессивных кампаний. Импульс снекой установкой может исходить сверху, а то, что делает дальше бюрократия,может не иметь к нему прямого отношения. У меня есть свидетельство, чтоподобное неформальное взаимодействие между Путиным и бюрократией началосьпримерно в 2003 году.

Надо сказать, что некоторые организации уже получили эти бумажки. Ипрояснилась вся технология. Уже до этого были ясны фантастическиепроцессуальные нарушения, но тут стало понятно, что власти нарушают даже законоб иностранных агентах. Это также противоречит нашим законам, например закону«О противодействии коррупции», где общественным организациям просто вменяетсяучастие в антикоррупционной деятельности. По сути, прокуратура взяла на себяфункцию толкования закона, что, согласно Уголовному кодексу, являетсяприсвоением полномочий и уголовным преступлением. Если власти продолжат этутактику, правозащитные организации будут прибиты. А значит, граждане по всейстране останутся без защиты, один на один с властью. Это чревато ростомсоциальной напряженности.

Сценарии развития ситуации: охранная диктатура. Следующий шаг послеобщественных организаций в этой репрессивной линии – непосредственно граждане.Это неизбежно, и к этому надо готовиться. Это уже окончательное закупориваниекотла. Плюс решительное и последовательное нарушение всех международныхдоговоров, по которым у нас есть обязательства, ратифицированные Россией, чтовызовет негативную реакцию за рубежом и будет усиливать изоляционистские мерыво внутренней политике. Если говорить в терминах наших сценариев, тоотчетливо просматривается переход к охранной диктатуре со всеми вытекающимипоследствиями, включая непредсказуемость и взрывоопасность ситуации.

Что может этому противостоять? Какие события и угрозы могли бы заставить вцелях самосохранения власти реагировать сколько-нибудь адекватным способом? Вмоем представлении, только тревожная экономическая динамика может напугатьвласть и заставить ее что-то менять в своей практике. Отчасти намек на этопрозвучал во время общения Путина с народом – в его диалоге с Кудриным. Это былоткрытый торг, в ходе которого Кудрин заявил, на каких условиях он готовобсуждать свое возвращение во власть. Он сказал, что нынешней ерундойзаниматься не будет, что нужны очень серьезные институциональные реформы и т.д.Это двойной сигнал некой здравомыслящей либеральной части власти.

Лев ГУДКОВ (директор Левада-центра):

«Локальные взрывы недовольства не приведут в ближайшие годы к изменениюсложившегося режима в силу слабости общества, не обладающего потенциаломсолидарности»

Базовый сценарий: волнообразный протест и отсутствие консолидации. Ситуация в обществевесьма неоднозначная, и вектор эволюции определяется разными силами, постепенно включающимися (по своей воле или вынужденно) в политическоевзаимодействие. Подтверждается прогноз, который я давал полтора – два годаназад: будут локальные взрывы недовольства и протеста, временами даже оченьзначительные, но в обозримое время (три – пятьлет) они не станут факторомизменения сложившегося режима.

И прежде всего потому, что российская политическая система неконтролируется обществом – само общество слабо. У него нет не толькоинституциональных механизмов принуждения власти к проведению той политики,которую оно считало бы нужной, но даже ситуативных средств сколь-нибудьсерьезного давления или влияния на нее. Общество (включая самую образованную иинформированную его часть – население крупнейших городов) не обладаетпотенциалом солидарности и тем более навыками самоорганизации. После двенадцатилет путинского правления оно деморализовано или, точнее, по сути своей, –имморально. Инерция советского опыта заставляет каждого выживать в одиночку,приспосабливаться к произволу и обстоятельствам существования ценой снижениязапросов и самооценки. У него нет ясных представлений о будущем , а раз так– то нет, по крайней мере, у большей части населения, - и воли кизменению сложившегося положения вещей, хотя оснований для недовольства болеечем достаточно.

Поэтому траектория акций протеста и антиправительственных настроений будетносить волнообразный характер, периодически усиливаясь, если к тому найдетсяповод, например, в виде безобразий на выборах или принятия откровенно гнусныхзаконов, и слабеть при обострении репрессивной политики или отсутствии поводов.

Если исходить из логики внутреннего движения и не принимать во вниманиевнешние факторы, то наиболее вероятным вариантом следует считать медленноенакопление социального раздражения при сохранении сложившейся композиции силвнутри власти. Положение не будет резко, радикально меняться; при этом причиныдля недовольства и напряжения никуда не деваются, напряжение носит хроническийхарактер (функционально объяснимый).

Динамика поддержки режима. Главное, что происходит, – этоослабление поддержки режима (по ряду причин, включая и все более массовоеосознание криминализации власти). Причем этот тренд очень устойчив.Только за четыре месяца этого года число доверяющих Путину (вопрос «Назовите5-6 политиков, которым Вы особенно доверяете») снизилось на 7 пунктов – с 38% вянваре до 31% в апреле (в Москве – 23%, в малых городах – 36%). Если же братьот зафиксированного максимума поддержки, который приходится на докризисныйпериод, то Путин потерял уже около половины ресурса. Меняется и структураподдержки: уменьшается число твердых сторонников (их сейчас примерно 15% отвсего населения, и я думаю, это число в дальнейшем уже не будет уменьшаться),растет число критически или негативно относящихся. В последние месяцы этотпоказатель составляет 35–36% взрослого населения.

Есть недовольные двух типов. Первые – либеральная часть общества,представители компактного городского класса, созревшие до пониманияреакционного характера режима и необходимости институциональных реформ. Их доля– примерно 15–18% населения. Однако довольно большая часть недовольных рассеянапо периферии, и природа их недовольства совершенно другая: они недовольны «сбросом» государством своих социальных обязательств. Это пенсионеры, бюджетники,работники госпредприятий, то есть зависимые от государства группы, для которыхнеизбежные изменения несут опасность утраты их нынешнего положения и социальнойдеградации.

Несомненно, массив недовольных граждан будет увеличиваться. Я бы оценил порогего роста (при нынешнем раскладе сил и экономическом положении) в 40–45%.Больше он расти не будет, поскольку ограничен массой обывателей, замкнутых насебе и при данных условиях отчужденных от того, что они называют «политикой».Именно этот тип людей и этот тип сознания являются несущей конструкциейпутинского режима. Это индифферентная ко всему, что не касается непосредственнообстоятельств существования или условий выживания, отстраненная, глухая ковсему, кроме телевизионных развлечений, публика, аполитичная,категорически не желающая ни во что вмешиваться и оправдывающая такое своеотношение к сфере «общих интересов» тем, что подобные им люди не в состоянии нина что влиять. Их лукавство заключается в том, что они и не хотят ни за чтоотвечать и ни в чем участвовать. Даже будучи недовольными, они все равно будутголосовать так, как надо администрации, и очень раздражаются на оппозицию.

В то же время нарастает усталость от Путина, усиливается нежелание еговидеть. По апрельскому опросу, 55% не хотели бы видеть Путина после 2018 годаво главе государства, при этом 41% хотел бы в качестве президента видетьполитического лидера, способного предложить принципиально иной, чем у Путина,политический курс. Предпочли сохранить Путина и после 2018 года – 26%. Москваздесь задает тон: уже 61% москвичей не хотели бы видеть Путина на поступрезидента после следующих выборов. 40% опрошенных полагают, что созданная имвертикаль «принесла стране больше вреда, чем пользы» (не согласны с этим– 32%).

Последние коррупционные скандалы только усилили массовую презумпциювиновности высшего руководства. 80% опрошенных считают, что непрерывно идущаяинформация о злоупотреблениях и казнокрадстве высшего чиновничествасвидетельствует о полном разложении власти. Это уже, вообще говоря,фантастические цифры. Заверения, что Путиным предприняты какие-то решительныемеры по борьбе с коррупцией, уже ничего не дадут, потому что сформироваласьмощная установка населения относительно того, что коррупция – суть режима.

Популистские лозунги Путина и его популистская политика принимаютсяобщественным мнением во внимание и все еще работают, но уже с всё меньшимрезультатом. Патерналистское сознание никуда не делось: институциональнаясистема воспроизводит подобные установки и этот тип массовых иллюзий, запросови ожиданий. Но веры в то, что именно Путин может соответствовать этиможиданиям, становится всё меньше. 61% россиян согласны с тем, чтонаселение устало ждать от Путина выполнения его обещаний и предвыборных планов.Какого-то массового воодушевления в качестве реакции на новые пропагандистскиеходы, новые нацпроекты ожидать уже не стоит.

Поэтому тренд падения доверия – долгосрочный. Вряд ли изменениеидеологического курса, изменение социальной политики могут переломить это. Внастоящий момент некоторое ухудшение социально-экономических условийчувствуется в опросах, и массовая тревожность в связи с этим растет. Но пока неслишком значительно. Пока сохраняются инерция массовой убежденности, что приПутине жить стало лучше, и иллюзии (особенно в социальных низах, в провинции,где улучшение было не так уж значительно), что, возможно, Путину удастсявосстановить тот рост уровня жизни, тот тренд, который существовал с 2002-го по2008 год.

Ограниченный ресурс оппозиции. При том, что негативизм в отношениивласти и лично Путина нарастает, готовности к активным выступления противПутина нет. Требование «Путин должен уйти» поддерживают в той или иной степенилишь 24% (причем радикально настроены менее 8%). Раздражение переносится направительство: больше половины населения недовольны его деятельностью. Рейтингправительства сегодня самый низкий за все эти годы. Но и здесь лишь 39% готовыподдержать требование об отставке кабинета министров, «против» высказываются45%.

Главный из моих выводов: недовольство или медленное разочарование Путинымпока не затрагивает основных механизмов и факторов инерционного развития,ресурсов и причин массового терпения. А именно оно – доминанта российскойполитической культуры.

Реальные ценностные изменения происходят в виде эрозии маргинальныхэлементов советской идентичности. Меняются потребительские установки,представления о норме того, что «нужно человеку» (обязательном наборесимволических компонентов существования, без которого возникает сознание «неудачника»,социальной неполноценности). Но ядро коллективных представлений, ценностейколлективной идентичности и, соответственно, мотивы общественного поведения(приспособление) остаются практически теми же, что и у предшествующегопоколения.

Поэтому внутренний имморализм и ценностные дефициты будут, как и раньше,компенсироваться антизападной риторикой, ксенофобией и демонстрациейнациональной мужественности. Значимость фундаменталистских суррогатов и запросна соответствующие составляющие массового сознания будут усиливаться.

Но сегодня проблема уже не в самом режиме, а в понимании ресурсов имеханизмов сопротивления ему. И здесь мы видим раздробленность, слабость,неспособность к консолидации продвинутой части общества. С одной стороны, естьощущение разложения режима, а с другой – неспособность противостоятьпропаганде.

Два фактора, которые блокируют и подавляют расширение оппозиционныхнастроений. Во-первых, отсутствие организации, политического движения,политической партии, способной выдвинуть повестку дня, адекватную интересамбольших социальных групп, которые пока не могут освободиться от подозрений поотношению к своим лидерам в эгоизме, корыстности или в угрозе манипулированияпротестным движением в собственных целях, недоверия к ним (узкий радиус доверия– это дефицит социального капитала, производное от советского опыта и структурынынешних институтов). Во-вторых, отсутствие доступа к СМИ, без которого дажевыработанные повестки дня и программы политической работы будут бессильны.

Консервативный поворот: его возможности и ограничения. Консервативнаяпропаганда, демонстрация приверженности Путину и символамквазифундаменталистского толка работает, и, я бы сказал, достаточноэффективно. Но ее эффект состоит не в том, что внедрение этих ценностей всерьезформирует традиционное и религиозное сознание, а в том, что апелляция к ним,суррогаты и имитации фундаментализма вытесняют и дискредитируют другие нормы ипредставления: либеральные ценности, представления о неотчуждаемыхправах, о сути и достоинстве частного человека, идею реформ, пониманиевозможности лучшего будущего, десакрализованные понятия власти игосударства.

Вытесняется представление о будущем как о направленном развитии. Происходитстерилизация модерного или либерального сознания, и это работает на консервациюполитической системы.

Интенция на подавление разнообразия и автономизации отдельных групп вобществе – это не частная особенность путинизма, а, как мы знаем, такова логикаэволюции авторитарных режимов. Поэтому в условиях ослабления массовой поддержкирежим, как мне представляется, обязательно будет усиливать репрессивныйхарактер. Суть государственного насилия при авторитарном режиме именно вэтом и заключается – удерживать примитивную структуру общества. Важны нестолько конкретные идеологические или политические расхождения, а появлениесамого разнообразия. Ему система будет противодействовать.

Добиться мобилизации общества имеющимися у власти средствами сегодня простоневозможно, это мое принципиальное утверждение. Возврат к состояниюмобилизационного для общества, которое хочет быть потребительским обществом,невозможно, как бы ни педалировались образы врага, угрозы всемирного заговора,духовные опасности нашим ценностям и т.п. Попытки такого рода, попытки«давить на психику» оборачиваются лишь раздражением и дискредитацией самойвласти.

Но это не означает, что пропаганда неэффективна. Мобилизовать нельзя, адискредитировать гражданское общество, либералов и демократов можно. Посленекоторого спада явно усилилось негативное отношение к НКО, начало менятьсяотношение к закону Магнитского. И все большая часть консервативногонаселения принимает официозную точку зрения, что протесты – это происки Запада,что это не попытка установить контроль над коррумпированной бюрократией, аподрыв престижа России, попытка давить на нее.

Элиты. Другое дело, что даже среди бюрократии и путинских элитныхгруппировок нет единства. Есть ведомственные и корпоративные интересы«за» репрессивную политику, и есть корпоративные интересы, диктующие не то чтобысопротивление исполнителей, а их некий саботаж. За репрессии – ФСБ, МВД ипрокуратура. Такая тактика – в логике их материальных и корпоративных интересови их корпоративного видения мира, их культуры и представлений. Против –экономический блок, Минюст и средний уровень управления, поскольку за ними –гораздо более сложное представление о людях, их интересах, связях, правах, втом числе и своих собственных, гарантиях собственности, статуса, о детях.

Я не думаю, что правительство в состоянии найти выход из сложившегосяобщественного тупика. Новых идей не будет. Есть момент явной интеллектуальнойдеградации, вызванной не субъективными или психологическими причинами, асоциальными, которые вытекают из логики эволюции авторитарных и репрессивныхрежимов. В результате негативной селекции кадров (отбора по принципамлояльности, а не компетентности, которая требует признания социальной автономиине только от самого исполнителя, но и стоящих за ним институциональныхсфер и групп) происходит систематическое ухудшение кадров, вовласти явно ускоряется накопление некомпетентности. Драматические последствияэтого явления трудно или пока невозможно предсказывать.

Основу политической системы составляют три – четыреинституционализированных группировки: силовые структуры, олигархи,директорат крупнейших госкорпораций и бюрократия. Они опора Путина и,одновременно, Путин выражает их интересы. Подобные представления об элите оченьустойчивы. Одно время они были ценностно-нейтральными: дескать, это природавласти как таковой и тут нечему удивляться или возмущаться. Сейчасотношение к этому становится более критичным и раздраженным. Более того, растетпредставление, что Путин сам связан с коррумпированной бюрократией, получаеткакую-то выгоду от этого или вынужден мириться с таким положением вещей,поскольку сохранение им власти зависит от поддержки соответствующих кланов.

Репрессии и идеологическая трансформация режима. На мой взгляд, впоследние два месяца произошли принципиальные изменения, потому что открытыедействия против гражданского общества означают отказ от взятых Россиейобязательств перед европейским сообществом. Это отказ от международного права иустановка на изоляцию, смена государственной философии и базовых ценностей.

Всё послевоенное развитие в Европе базируется на результатах осознанияпоследствий Второй мировой войны, развязанной тоталитарными режимами. Какгарантия против этого выдвинут тезис о приоритете принципов защиты правчеловека по отношению к национальному праву. Путинизм сознательно разрывает сэтим историческим наследием и международными конвенциями, реализующими данныепринципы.

Трудно представить, что во власти никто не задумывался, к какимпоследствиям приведет такой поворот в политике. Совершенно ясно, что наповестку дня встает вопрос об исключении России либо приостановке ее членства вевропейских организациях. Перспектива: изоляционизм, лукашенизациягосударства, возврат к советским практикам. Похоже, что к такойперспективе Путин и его окружение готовы.

Подобные рассуждения и сценарные прогнозы мне всегда казались несколькофантастическими и малооправданными. Однако мы приближаемся к тому кмоменту, когда руководству это может показаться меньшим злом, чемперспектива оказаться под неизбежным судом. В этом плане сопротивление гражданскогообщества приобретает гораздо больший смысл, чем представлялось прежде: речьдолжна идти уже не о мирном изменении политической системы через честныевыборы, а об интересах физического самосохранения общества, препятствованииперерастанию политики профилактических репрессий в массовый террор.

Мне представляется, что проверки НКО обозначают некий символическийперелом, границу между разными временами.

Алексей МАКАРКИН (первый вице-президент Центра политических технологий):

«Избранный Кремлем политический курс – это возвращение в исправленный идополненный СССР»

Переоценка Запада и стратегических ориентиров. Я хотел бы продолжитьто, чем закончил Л.Д. Гудков. Важнейшее изменение состоит в том, что Западперестает быть даже сколько-нибудь отдаленным ориентиром для Кремля. До этогово власти существовала «мейнстримная» точка зрения, что Запад для нас ориентир,что мы идем в сторону Запада. Конечно, идем своим оригинальным маршрутом, где иХодорковского можно арестовать, и СМИ можно контролировать, а оппозициюгромить, но лет через 20 –30 мы что-нибудь построим в духе западныхмоделей. А теперь задумались: а нужно ли нам вообще туда идти даже через 50лет?

Отмечу три главных причины этого. Одна причина – это сомнение вдейственности современной либеральной рыночной экономической модели. Еслираньше в числе советников власти либеральные экономисты доминировали и ихпозиции были твердыми и неколебимыми, то сейчас появилась некая альтернатива.Если до этого, будучи премьер-министром, нынешний президент обращался к ученымиз Высшей школы экономики и Академии народного хозяйства, чтобы те разработали«Стратегию–2020», то сейчас он обращается к Институтународнохозяйственного прогнозирования РАН, чтобы те сделали нечто принципиальноотличное. Это не говорит однозначно о том, что Кремль перешел на позициидирижизма, но свидетельствует, с моей точки зрения, что там всерьез задумались.

Вторая причина – политическая сфера. Во власти существует оченьчеткое представление, что Запад занимается революциями, свержением суверенныхрежимов. Сверг уже несколько правителей в Арабском мире, сейчас заканчиваетуничтожать режим в Сирии, потом будет Иран, а потом, при помощи НКО и мировыхСМИ, придет очередь России. Отсюда и очень высокие ставки, которые делаются.

Я вспомнил в связи с этим неофициальную точку зрения представителейроссийской власти на вторую чеченскую войну: «Если бы мы соблюдали наши законы,то потеряли бы Чечню, а возможно весь Северный Кавказ». Вот сейчас для режимаставки таковы, а то и выше. Если после Ирана в очереди мы, то надо плевать наформальную законность, а спасать Россию (и себя, конечно).

И третья причина – это изменение образа Запада. Наши правители читали о немв университетах или в специализированных учебных заведениях, которые они заканчивали.Там речь шла о Западе де Голля, Черчилля, Аденауэра, Западе иерархическом,бюргерском. Сейчас Запад для них – это некие Содом и Гоморра: однополые браки,медиакратия, усиливающаяся роль НКО и сетевых структур на фоне снижения ролитрадиционных институтов – от профсоюзных до религиозных. И как рассуждают нашивласти: а кто эти НКО выбирал? кто за них голосовал? Кто главных редактороввыбирал? Никто – а значит, они самозванцы, а еще чего-то требуют. С точкизрения российской власти, легитимными являются избираемые институты, пусть дажеголоса считает Чуров.

Таким образом, эти три фактора – экономика, политика иморально-нравственная сфера – приводят к тому, что отдаленный западный ориентирвоспринимается уже как что-то не особо привлекательное. Соответственно,необходимость соблюдения ранее взятых на себя международных обязательств,приоритет международного права над национальным (заложенный в Конституции 1993года) тоже подверглись сомнению, как подверглась сомнению необходимостьлиберальной экономики.

Повестка дня – возвращение в исправленный СССР. Я не совсем согласен,что Кремлю не удалось найти новую повестку дня. С моей точки зрения, этаповестка есть. И эта повестка – возвращение в исправленный и дополненный СССР.Имеется в виду, что СССР был неплохим государством, в нем была масса плюсов,хотя были и минусы.

Какие были минусы, с точки зрения современной российской власти? Во-первых,система была предельно тоталитарной, не предусматривающей рыночной экономики(даже в ограниченных масштабах) и даже минимального идеологического плюрализма.Соответственно, необходимо, чтобы государство контролировало в экономике всё,что хотело бы, а что не хотело – может быть частным. И идеология желательнапатриотическая – не общеобязательная, но доминирующая. Во-вторых, официальныйатеизм – это плохо. Значит, надо, напротив, делать ставку на союз с церковью.В-третьих, некомпетентное управление КПСС и ВЛКСМ. Нужно больше профессионалов,специалистов, в том числе из органов государственной безопасности, которых игнорировалинеэффективные кадровики.

Такое ощущение, что сейчас сформировался такой желательный образисправленного и дополненного СССР. Соответственно, раз мы смотрим не на Европу,а куда-то назад, то реакционная, консервативная повестка дня, связанная с многочисленнымизаконами, которые приняты в нашем парламенте по инициативе Кремля, вполневписывается в этот контекст.

Все это очень напоминает начало 80-х годов – когда открывали памятники,мемориалы, когда чествовали ветеранов, когда боролись за нравственность (толькоза коммунистическую, а не православную), когда давили диссидентское движение иокончательно его разгромили при Андропове. Фактически, с учетом того, чтосейчас невозможно выстроить «железный занавес» в старом виде, что-то вродеэтого происходит. На мой взгляд, будет примерно такой же результат: то естьколоссальные тактические успехи и сходный, к большому сожалению, стратегическийитог.

Страх и бессилие элит.Что касается элит, то они, действительно, боятся того,что происходит. Но дело в том, что они в отличие от старых советских элит живутв условиях системной коррупции. Это значит, что любой представитель элит,который вздумает поиграть в Бориса Николаевича Ельцина на Октябрьском пленумеЦК КПСС 1987 года, сразу же станет вором и преступником. По телевизоруобъяснят, что этот человек всё украл, и вообще, виноват в том, что у насветераны и пенсионеры плохо живут, и еще вдобавок он встречался с десятымсекретарем Посольства США. Так что от этого представителя элиты за несколькодней ничего не остается, как ничего не осталось в свое время от МихаилаКасьянова, когда он пошел против власти (ему сразу припомнили дачу ипресловутые 2%).

Вот почему никто в элите до момента, когда всё начнет осыпаться, выступатьне будет. Будут саботировать, будут тихо проявлять недовольство, будут пытатьсячто-то и как-то поправить – в зависимости от степени добросовестности иособенностей характера.

И насчет оппозиции. Если мы возвращаемся к воспоминаниям о периоде конца70-х – начала 80-х ХХ века, то и здесь тенденции сходные. Конечно, в конце 70-х– начале 80-х не было наших социологических агентств, но если провести опрос натему «Согласны ли Вы с тем, что выступивший против политики нашего государстваакадемик Сахаров подвергнут высылке в город Горький в четырехкомнатнуюквартиру?», думаю, что 90% сказали бы, что согласны. И более того, из этих 90%часть сказала бы, что у них есть маленькая поправочка: надо его не вчетырехкомнатную квартиру определить, а в комнату в коммуналке.

Всегда было меньшинство, которое обсуждало это потихонечку и осуждаловласть. Сейчас отличие в том, что меньшинство говорит об этом открыто винтернете, а некоторые и на митинги выходят. Но и сейчас это меньшинство.

Но в конце 1980-х те же люди, которые считали, что академика Сахарова желательнопоселить в коммуналке, вдруг увидели, что он народный заступник, герой и т.д.Для этого, конечно, должна была измениться экономическая ситуация. Когда они насебе почувствовали возникшие социально-экономические проблемы, то для нихгонимые «антипатриоты» стали народными заступниками.

Сейчас на оппозиционную политику, с моей точки зрения, отсутствует запрос.Притом что сами оппозиционные политики мало отличаются от тех людей, которыебыли успешны 20 лет назад. Вспомним тех людей, которые были народнымидепутатами, выступали на митингах. По своему интеллектуальному наполнению иполитическим талантам они вряд ли сильно превосходили тех, которые выступаютсегодня. Но тогда на них появился запрос. И люди повторяли их имена –Станкевич, Бурбулис, Мурашев…

Если появится новый запрос, точно так же будут повторять имена тех людей, окоторых сейчас говорят как о недостаточно перспективных, неумелых. Онипрактически такие же, а некоторые из них учитывают – в той или иной степени –исторический опыт (хотя это не слишком в нашей традиции), тогда как в конце1980-х и опыта взять было неоткуда.

Михаил ДМИТРИЕВ (директор Центра стратегических разработок):

«В ситуации, когда у власти снизилась легитимность, а отношение населения кпротестам намного более одобрительное, преодолевать политические последствиянового экономического кризиса будет гораздо сложнее»

Зыбкое равновесие и будущие вызовы. Сейчас ситуация в политической сфереявно перекошена в сторону сохранения некоего, пусть зыбкого, политическогостатус-кво. Но попробуем представить, как могут развиваться события примерно до2020 года. Мы увидим, что вес факторов, которые сейчас обеспечивают затишье истабильность, существенно сокращается. А вот те факторы, которые будутрасшатывать эту стабильность и практически сделают невозможным поддержаниесуществующего политического расклада, напротив, существенно усиливаются. На мойвзгляд, этот момент недооценивается.

Мы начали новый раунд весенних исследований, и пока предварительныерезультаты кажутся тривиальными. Мы пытаемся зайти с разных сторон и собратьинформацию о настроениях населения, но картина четко повторяет то, о чем здесьуже говорили. Действительно, ощущение такое, что подавляющее большинство людей,в принципе, не готовы ни к каким осмысленным политическим действиям ицелеполаганию, при том что их мнение о власти довольно негативное.

Кризис выражается в том, что настроения большинства сместились впротивоположную сторону – от массовой поддержки путинского статус-кво иконсенсуса по этому поводу до негативного в целом отношения к существующейсистеме при сохранении лишь маргинального числа сторонников существующегоположения. Большинство желает чего-то другого, но желает очень пассивно.

Исходя из того что власти по-прежнему в ближайшие несколько лет смогутреально контролировать рычаги, позволяющие им удерживать ситуацию подконтролем, нет серьезных шансов, что появятся организованные политические силы,способные побеждать на выборах, бросая вызов властям. Это означает, чтоследующие выборы власть сможет проводить в манипулятивном формате, пускай дажеэто породит конфликты, протесты и, возможно, массовое недовольство населения.

С другой стороны, после кризиса мы получили практически полную легитимациюпротестов как адекватного и правомочного средства выражения справедливогозапроса людей. К протестам люди не готовы, но сам факт этой легитимации говорито том, что как только напряжения в обществе будут достигать каких-то пределов,это тут же переведет весь политический процесс в форму открытой протестнойактивности, причем даже не связанной с организованной оппозицией.

Еще один фактор – это, конечно, СМИ. Давление со стороны власти на традиционныеСМИ усиливается. И в среднесрочной перспективе традиционные СМИ по-прежнемуостанутся очень важным инструментом. Однако к концу десятилетия интернет можетстать доминирующей информационной силой в политическом процессе. Этот тезисвызывает споры, но многие так полагают. А в интернете власти так и не научилисьсерьезно влиять на ситуацию.

Непрочность персоналистской конструкции. Доверие к Путину не просто падает – тампока не просматривается дна. Алексей Макаркин вместе с Игорем Буниным делали исследованиедля Комитета гражданских инициатив. И, по их данным, мы знаем, что уже сейчасесть политики типа Прохорова, у которых электоральная поддержка и уровеньдоверия 10–11%. Если у Путина доверие упадет до 18–20%, это будет означать, чтонаиболее сильные потенциально альтернативные лидеры начнут подтягиваться кпутинскому уровню.

А ведь вся система сейчас строится на Путине как абсолютной политическойдоминанте. Как видно из опросов ФОМ, за последние три года кардинальноизменилось представление населения о том, кто сильнее всего влияет насоциально-экономическую ситуацию на местах. Так, в 2010 году, 38% респондентовсчитали, что положение в их регионе зависит в первую очередь от губернатора,15% – что от местных властей и только еще 15% считали, что ситуация большевсего зависит от президента. В начале 2013 года, наоборот 37% считают,что ситуация зависит именно от президента, и только 25% – что она зависитглавным образом от губернатора.

Путин с его личным политическим весом стал ключевым якорем в системе,причем его роль возрастает по мере ухудшения отношения населения к самойсистеме. Едва Путин как политический лидер ослабеет значительно, политическаясистема, основанная на его персональном лидерстве, тоже не сможет нормальноработать. Она начнет трансформироваться. В ней возникнут стимулы дляальтернативных выборов и перегруппировки элит вокруг новых потенциальныхлидеров, которых пока еще не появилось.

Сейчас подобная перегруппировка представляет слишком большой риск для любойчасти элит. Это означало бы бросить вызов хорошо отлаженной персоналистскойсистеме власти. Однако, если рейтинг Путина будет и дальше ухудшаться, гораздолегче будет выдвигаться альтернативным лидерам. Это ситуация встречалась и впрошлом. На этом в конце 1980-х годов поднялся Ельцин.

Изменение запросов населения. Что происходит с запросами населения?Что бы там ни говорили про важность для рядовых граждан доходов и текущегоматериального потребления, значение этих вещей явно ослабевает. Мыпытались с этим разбираться, подняли старые данные Левады-Центра и ФОМа: в2000–2002 годах абсолютное большинство респондентов указывали в качествепервоочередного приоритета доходы. Был такой интересный опрос ФОМа – «НаказыПутину», И вот в 2002 году 33% наказов относились к сфере доходов и социальныхтрансфертов. Это был номер один по значимости. Такие темы, как жилье и ЖКХ,указывали всего 2%; здравоохранение, культура, образование – около 5%.

Сейчас, судя по тому, что мы видим в наших исследованиях, в том числе вколичественных, на первый план вышли жилье и ЖКХ. На втором месте, как и раньшеэто было, претензии к власти. Но дальше идут здравоохранение, образование ипрочее. Всё это вопросы, которые власть, в отличие от задачи повышения текущихдоходов, так и не научилась успешно решать. Она отлично обеспечивала ростдоходов, и это вызывало всеобщую поддержку, потому что в свое время именно вэтом и состоял приоритетный запрос. Сейчас рост доходов не являетсяприоритетным. Даже если бы удавалось поддерживать рост доходов, как это происходилопоследние два года, все равно это уже не решает проблему завоевания поддержкинаселения.

Например, наше отставание по обеспеченности жильем от крупных европейскихстран примерно в два раза больше, чем по доходам. Чтобы сократить, скажем,разрыв с Германией по строительству жилья при тех темпах, которыми оностроилось в 2000-х годах, нам потребуется около 60 лет. Ликвидировать же разрывс США удалось бы только за 120 лет. Это гораздо больше времени, чем то, котороепотребуется на ликвидацию разрыва в доходах. Даже при нынешних довольноскромных ожиданиях роста ВВП (гораздо менее высоких, чем в начале 2000-х годов)мы можем по среднедушевым доходам выйти на уровень Германии, Франции и другихзападноевропейских стран примерно через 25 лет. Но что бы власть ни пыталасьсделать в сфере жилья, образования, здравоохранения, – это не те проблемы,которые решаются настолько быстро, чтобы в скором времени вызватьудовлетворение у населения.

Поэтому факторы, связанные с доходами, перестали работать. Мы видим, чтоуже три года подряд уровень доверия Путину не коррелируется с уровнемэкономических оценок. Оценки положительные, и они связаны прежде всего с ростомтекущего потребления, а отношение к Путину ухудшается. А раньше колебанияэкономических настроений населения с вероятностью более чем 95% предсказывалиизменения в уровне доверия к президенту

Ухудшение экономической динамики и рост внутри-элитных напряжений. Что касаетсяэкономической ситуации, понятно, что сейчас в России довольно высоки рискиочередного торможения. Но я бы не стал их преувеличивать, хотя разговоры оновой рецессии не беспочвенны, все же они несколько преждевременны. В этом годуэкономика, скорее всего, продолжит рост. В целом оценка Минэкономразвития (2,5%прироста ВВП) вполне реалистична. Но в среднесрочной перспективе вероятностьеще одной стагнации или даже периода рецессии довольно высока. И в нынешнейситуации, когда у властей снизилась легитимность, а отношение населения кпротестам намного более позитивное, чем в 2008 году, преодолевать политическиепоследствия нового экономического кризиса будет гораздо сложнее.

Внутри элиты также происходят негативные процессы, потому что размерыресурсной ренты по отношению к масштабам всей российской экономики снижаются.Это хорошо видно по динамике экспорта. В процентах к ВВП он снижается, и ужевносит нулевой или отрицательный вклад. Кроме того, большие потери несетфинансовый сектор, в том числе из-за осложнения отношений с Европой, которая непозволяет больше так рециркулировать капиталы, как это было в прошлом.

В результате благостной ситуации, когда элиты могли играть исключительно поправилам «выиграл – выиграл», когда нужно было делить растущий пирог и, вобщем, всем было хорошо, больше нет. Сейчас все чаще приходится делитьубывающий пирог и играть по принципу «выиграл – проиграл», что усиливаетвнутриэлитные трения и способствует эрозии статус-кво.

Фактор поколений и рост среднего класса. Наконец, если мы посмотрим на 2018 годи позднее, то поймем, что начнут действовать еще более существенные факторы,которые, на мой взгляд, расставят многие точки над «i» в долгосрочнойполитической картине. Путин и его ближайшее окружение в данный момент еще невоспринимаются как состарившиеся политики. Но после 2018 года эта перспективавстанет в полный рост, и нашему обществу она, скорее всего не понравится.Память о временах позднего Брежнева еще сильна. И это будет большимограничителем для элиты. Все равно придется думать о проблеме обновленияправящего звена в широком смысле. Это будет уже совершенно другой раскладполитических сил.

Следует учитывать и демографический фактор. Приходит второе поколениебэби-бумеров, людей, которые родились в 1980-е годы и которым к концу текущегодесятилетия будет по 30 – 40 лет. Их действительно много, и они реально начнутпретендовать на командные высоты в обществе и экономике. Это будет серьезноедавление, серьезная конкуренция для старых элит. Эти люди очень эффективны,образованны, обеспечены. У них будет время и силы для того, чтобы продвигатьсвои интересы, в том числе, если надо, и в политической области.

Отметим также продолжающийся прирост среднего класса. К концу 2020-х годов,скорее всего, доля его приблизится к 50% населения. И нынешнююнеоконсервативную повестку с такой аудиторией проводить будет очень сложно.Этот слой и в провинции будет достаточно массовым. Этим людям разговоры офундаментализме будут гораздо менее понятны, чем нынешней провинциальноймассовой прослойке населения, которая еще не принадлежит к зрелому среднемуклассу.

Европейский фактор. Россия в экономическом плане гипертрофированнозависит от Европы. И эта зависимость только усилилась в силу ослабления нашейгазовой монополии на европейском рынке.

Сейчас Европа нам гораздо нужнее, чем мы Европе. По-прежнему 60% нашегоэкспорта идет в Европу, 90% инвестиций в Россию идет из Европы. И Европу в этомплане нечем заменить. Однако Европе мы стали гораздо менее нужны после того какна европейском рынке появилась альтернатива российскому газу. И обострять втакой момент ценностный конфликт с Евросоюзом, да еще объявлять своим главнымстратегическим противником США, которые являются главным экономическимпартнером и стратегическим союзником ЕС, – это курс на свертываниеэкономических отношений, особенно в энергетическом и финансовом секторе, гдеРоссия наиболее уязвима.

Невозможность использовать Европу хотя бы для реинвестирования в Россиюэкспортируемого российского капитала, как это происходило в прошлом, будетозначать, что рост инвестиций внутри страны замедлится или станетотрицательным. Отток капитала не уменьшится, а, скорее всего, возрастет, в товремя как приток капитала из-за рубежа будет существенно ограничен. Это можетпривести к потере еще 1–1,5 п.п. экономического роста.

В нынешней ситуации речь идет о разнице между медленным ростом и стагнациейили между стагнацией и рецессией. И для властей это огромная цена, которуюпридется платить за проведение неоконсервативной внутренней политики. Эта связьмежду экономикой и внутренней политикой пока что не прослеживается, но вперспективе она станет более очевидной, в том числе и для значительной частинаселения.

Разрушение статус-кво и прививка от фундаментализма. На мой взгляд, всеэти риски оборачиваются тем, что власть находится в очень зыбкой зоне. Всясовокупность перечисленных факторов делает нынешний политический раскладнедолговечным и неустойчивым.

Из равновесия ситуацию в любом случае выведут следующие выборы. Онисработают как спусковой механизм, при этом расстановка сил и общественныхмнений уже будет явно не в пользу власти. Вероятно, к тому времени еще болееупадет рейтинг доверия к Путину, а, значит, ослабеет и его влияние внутриполитической системы. Отношение к самой системе власти, ее способностидобиваться положительных результатов тоже, скорее всего, ухудшится. И в этойситуации проходить следующие выборы будет очень тяжело, даже несмотря наочевидную слабость оппозиции.

Сегодня «закручивание гаек», скорее всего, является не причиной, аследствием того, что позиции власти на некоторое время упрочились. Как тольковласть снова начнет слабеть, наиболее естественной реакцией будет очередноеоткручивания гаек и новая волна политических послаблений, как это происходилово время выборов. Все другие тактики будут контрпродуктивны для самих властей.

В случае продолжения политики «закручивания гаек» напряжение будет тольконарастать, потому что значительная часть общества уже не приемлет подобныхрешений. В своих крайних формах это уже напоминало бы движение по пути режимаМугабе в Зимбабве, который очень долго закручивал гайки. Его популярность неочень велика, но он как-то выживает. Однако это довольно убогое существование.Страна долго находилась в экономической изоляции, была тяжелейшая экономическаяситуация и шла социальная деградация.

Я думаю, что если такое развитие событий реализуется, то к моменту, когдаполитический статус-кво начнет разрушаться, мы получим еще и ситуацию, прикоторой дискредитирует себя внутриполитический неоконсервативныйфундаментализм. И произойдет это по экономическим причинам. В результате,общество получит еще и дополнительную прививку от этой болезни, как у наснеоднократно бывало.

Если бы в 1980-е годы либерализация советской системы не наложилась наглубокий экономический кризис, то прививки против тоталитарной политическойсистемы общество тогда, наверное, не получило бы. А если бы не случился дефолт1998 года, то едва ли так легко удалось бы преодолеть проинфляционныйконсенсус, определявший экономическую политику в 1990-е гг. Точно так жепоследствия неоконсервативного курса, проявляющегося в ухудшении экономическихотношений с Европой и влияющего на экономическую ситуацию в стране, могут послужитьвыработке иммунитета против неадекватной политики. Так что в этом отношении ябы, честно говоря, не переоценивал значение краткосрочных консервативныхтрендов и с большим оптимизмом смотрел на среднесрочную перспективу.

Ростислав Туровский (вице-президент Центра политических технологий):

«Следствием возросшей провинциализации федеральной власти стала ее опора нарегионы и консервативную часть региональных элит»

Два этапа консервативного разворота. Я бы разделил новый период на дваэтапа. Первый этап, который уже почти завершен, – это год после президентскойинаугурации. Он был ситуативной реакцией на протесты, которых власти неожидали. Результатом стало постепенное конструирование репрессивной машины.

Сегодня правила в отношении практически всех игроков в общем и целомопределены. Под игроками я имею в виду все партии, все политические группы, втом числе несистемную оппозицию. Так вот, правила – соотношение кнута и пряника– более-менее понятны, со всеми соответствующими процедурами, включая их неприятнуюрепрессивную часть. И эта машина уже может работать в инерционном режиме.Причем совершенно необязательно степень репрессивности будет возрастать,возможно и демонстративное смягчение политики.

За это время выросла и предсказуемость поведения всех игроков. Если на томэтапе, когда власти испугались массовых протестов, было непонятно, чего и откого можно ожидать, то за год предсказуемость появилась.

В целом, репрессивная машина создавалась, на мой взгляд, без ломкитрадиционного для Путина манипулятивного курса, где можно менять всё что угоднои как угодно для достижения главной цели – сохранения политического ифинансового контроля в условиях изменчивой социальной среды и международнойситуации. В этом смысле репрессии все еще остаются частью манипуляций итактики.

Однако дальше может начаться постепенное перерастание этих тенденций вформирование консервативного, идеологически мотивированного курса, о чем ужеговорилось. Этот этап, не исключено, окажется гораздо более серьезным идлительным. Этому способствует, кстати, движение в сторону несменяемости властина персональном уровне, да и сам Путин становится консервативнее по своимвзглядам. Я думаю, это вполне понятная стратегия, и ее контур начинаетпрорисовываться.

Ограниченность протестных настроений. Региональные и муниципальные выборыоктября прошлого года показали, что протестный тренд начал сходить на нет.Результаты в регионах оказались существенно более благоприятными для властей,чем федеральные парламентские выборы. Так что электоральная ситуация более илименее управляемая, и этой управляемости придается очень большое значениефедеральным центром. При этом инерционность в регионах огромная. В большинстверегионов КПРФ остается единственной более или менее работающей оппозицией, ничегодругого там просто не существует.

Проникновение интернета, с одной стороны, резко облегчает взаимодействиемежду активистами, но, с другой стороны, не дает возможности появиться ярковыраженным лидерам. В виртуальной среде, где все более или менее равны, вырастилидеру практически нереально. Как результат, несистемная интернет-оппозицияоказывается безголовой, поскольку задать ей общий курс никому не удается.Организационные усилия уходят в песок: попытка перевести несистемную активностьв русло системного электорального процесса заканчивается ничем, в том числе ипо этим причинам.

И еще, говоря об оппозиционности, стоит, на мой взгляд, помнить, что мыфиксируем ее рост, но ее уровень остается гораздо ниже, чем это было в 1990-хгодах. Разделение оппозиции на системную и несистемную делает ситуацию ещехуже.

Провинциализация столицы как элемент консервативного курса. Если говорить орегиональном уровне, то на уровне элит консервативный мейнстрим создатьнесложно, он фактически уже существует. А то, что изменилось, – это, вчастности, резко возросшая провинциализация федеральной власти. Раньшестоличные элиты (хотя и весьма разные) доминировали и формировали повестку дня.Тактика опоры на регионы и на консервативную часть региональных элитпроявляется и в регионализации Совета Федерации. Сегодня это реализуется послесмены руководства палаты.

Заметно перераспределение денег в пользу регионов и финансовое ослаблениеМосквы. Решение по консолидированным группам налогоплательщиков, которое лишилоМоскву солидной части бюджета и перераспределило средства в регионы, весьмапоказательно.

Центр – регионы: новая модель контроля и перераспределения ответственности. «Институциональныйдизайн» в отношениях между центром и регионами, который сложился за этот год,создан, по моему мнению, очень грамотно. Использование демократических процедуррасширяются, но ставится под жесткий контроль. Технологии удержания властимогут несколько видоизменяться, и их можно варьировать.

Примечательно, что и партийная система стала более сплоченной. Факторгубернаторских выборов оказал здесь огромное влияние: муниципальный фильтрусиливает системность парламентской оппозиции, поскольку участвовать в выборахнельзя без предварительных консультаций и без прямой помощи со стороны либогубернатора, либо Кремля, либо «Единой России». Из новаций также – раздачагубернаторских постов лояльным партиям и изъятие их у не совсем лояльных. Этатактика выстроена довольно технологично.

Есть в системе и слабые места. Во-первых, это кадровая политика. Провинциализацияфедеральной власти ее еще больше усугубила эту проблему, потому что в Москвуприезжают работать люди, которые к этому совершенно не подготовлены. И какрезультат, число неудачных кадровых решений федерального центра вгубернаторском корпусе тоже выросло.

Во-вторых, это бюджетное финансирование и его приоритеты. Это тяжелейшаяпроблема и для федерального бюджета, и в еще большей степени для региональныхбюджетов. Здесь происходит наделение губернаторов избыточной и непопулярнойответственностью. На них перекладывается ответственность за бюджетные зарплаты,которую они не в состоянии нести, на них сбрасывается «социалка», которую онивынуждены обеспечивать.

Таким образом, центр, с одной стороны, провинциализирует Россию, сгубернаторами заигрывают и опираются на них, но, с другой стороны, пользуясь ихлояльностью, центр стремиться выжать из них максимум ресурсов. Под это созданановая оценка эффективности региональной власти. Этой цели служат прошлогодниемайские президентские указы. Теперь региональные власти вынуждены с утра довечера думать, как их исполнить. Сценарий губернаторских выборов тоже был подэто подогнан. Кремль не возражает против ограниченной конкуренции на выборах.Чтобы губернаторы активнее вертелись, больше взаимодействовали с гражданами,чтобы они пытались заручиться популярностью.

Поэтому новая волна протестов будет, скорее всего, антигубернаторской иантимэрской, и для этого полным-полно оснований. Губернаторы и мэры вынужденыподставляться, потому что они лояльны тем задачам, которые перед ними ставят. Идля этой протестной волны скоро будет больше оснований, чем для антипутинской иантирежимной. Производится маневр, призванный сбросить ответственность нагубернаторов, очистив федеральный центр от ответственности и потенциаланепопулярности. Посмотрим, насколько такая политика будет эффективной.

Элиты: управляемые конфликты и механизмы ротации. Хотелось бы сказать опротиворечиях в самой правящей группе, которые сохраняются и продолжатнарастать. Политика клановых и персональных балансов не отменена и отменятьсяне будет, - это основа линии, которую проводит Путин как верховный арбитр вэлите. Но это осложняет принятие принципиальных решений по поводу курса. Этобыло видно и в отношении региональной политики, когда, например, прямые выборывроде как захотели вернуть, но до конца они прямыми так и не стали. Потомзахотели отменить, но отменить не смогли.

Так что налицо компромиссность, которая объясняется тем, что различныегруппы влияния продвигают свои проекты. Путин ищет компромисс между ними, ипроисходит скрещивание ежа с ужом. В результате принимать стратегическиерешения оказывается невозможно. Но тактическое маневрирование остается вполневозможным и по-своему эффективным, в том числе и в отношениях с регионами.

В заключение, отвечая на один из поставленных вопросов касательнорепрессивности в отношении элиты, надо заметить, что это ведь тоже оказалосьновым и жестким способом ротации. Если раньше Путин предпочитал элиту беречь иобращаться даже с коррупционерами достаточно осторожно, по крайней мере, недоводить дело до суда и посадок, то теперь ситуация изменилась. Это позволяетсоздать мотивацию для нового поколения бюрократии, в том числе и региональной,за счет зачистки старой московской элиты. Привлекаются кадры более молодые, нопритом зачастую более консервативные и более лояльные. На такую новую элитуделается ставка. В этом есть свои плюсы для Путина, но это усиливаетконсервативный тренд.

На мой взгляд, за последний год власть своими руками создала множество рисковдля себя, но эти риски создавались с целью пить шампанское после победы. Тоесть они соответствуют довольно прямолинейной, но решительной тактикеустановления политического контроля. Пока искомые тактические победыодерживаются. Насколько ситуация долгосрочная, вопрос очень серьезный, но,полагаю, на протяжении ближайших двух – трех лет воспроизводство такого режимавполне возможно.

Эмиль ПАИН (профессор НИУ ВШЭ):

«При усилении политического неравновесия в обществе будет расти поддержканационализма и националистов»

Я начну с несогласия с избыточным, как мне показалось оптимизмом М. Э.Дмитриева. Я все время выступаю против пессимистической предопределенности, нохочу выступить и против предопределенности оптимистической.

Сказать, что рост среднего класса сам по себе исключает консервативнуюповестку дня и возможность роста фундаментализма, нельзя. Это противоречит всейистории появления различных форм фундаментализма и консервативного радикализма.Напомню, что сам термин «фундаментализм» был впервые применен в начале прошлоговека к представителям протестантского фундаментализма в США, которыеодновременно представляли тот самый средний класс. «Взбесившиеся обыватели»(отечественные «охотнорядцы» или немецкие бюргеры) составляли основу как русской «черной сотни», так и нацистских штурмовиков.

И на основе того, что происходит в регионах юга России, могу сказать, чтотам эту консервативно-фундаменталистскую элиту православно-националистическоготолка возглавляет не беднота, а вполне обеспеченное и образованное сословие.Боюсь, что сегодня православно-националистическая элита только одна и способнадать то, чего не хватает большинству русского народа, – утопию, то естьблаженный образ будущего счастья, на основе традиционалистской модели«возвращения в золотой век».

Мы изучали различные идеологические сообщества в интернете. Нынецарит безвременье, поэтому все идеологические течения не имеют программы набудущее, при этом сравнительно консолидированы как разправославно-националистические группировки. Сегодня они попутчики власти,но могут перехватить у нее лидерство, если Путин ослабеет. Неравновеснаяситуация в России нарастает, и это создает возможность движения посценарию который здесь не обсуждался, хотя хорошо известен – это сценарийэволюции Веймарской республики: от неустойчивой демократии – к авторитаризму, аот него к тоталитаризму, сочетающему национализм крови с социальным популизмом.

Кстати, я не согласен с тем, что интернет в принципе не способен обеспечитконсолидацию. Он не дает ее только в нынешней ситуации безвременья, но впринципе вполне способен к созданию стимулов для объединения, особеннороссийский интернет, склонный к персонализму.

М. Э. Дмитриев говорил о тенденции роста прозападных слоев в обществепотому, что растет экономическая зависимость от Запада. Но как раз фактзависимости может стимулировать дальнейший рост антизападной истерии. Сегодняее использует власть для самосохранения, а завтра на ее волне могут бытьвскормлены новые национал-социалистические силы.

Я согласен с Л. Д. Гудковым, что маховик репрессий будет раскручиваться, –таков закон инерции репрессий. Их нельзя остановить сразу, да и некому сегодняостанавливать. Н

Версия для печати