12.04.2016 | Сергей Маркедонов

Нагорный Карабах: дипломатия возвращается?

5 апреля 2016 года в Москве при посредничестве России состоялась встреча начальников генеральных штабов Армении и Азербайджана Юрия Хачатурова и Наджмеддина Садыкова. После переговоров конфликтующие стороны пришли к соглашению о прекращении огня на линии соприкосновения.

В этот же день в Вене состоялось заседание Минской группы ОБСЕ, на котором прошло обсуждение эскалации вооруженного противостояния на нагорно-карабахской линии соприкосновения. Помимоэтого по инициативе Германии прошло заседание Постоянного совета Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, посвященное этой же проблеме. В настоящее время Берлин председательствует в данной структуре и пытается активизировать свою посредническую роль в урегулировании этнополитических конфликтов на постсоветском пространстве.

Дипломатические контакты активизировались и по другим азимутам. Премьер-министр России Дмитрий Медведев посетил Ереван и Баку, а Сергей Лавров провел трехстороннюю встречу со своими коллегами министрами иностранных дел Азербайджана и Ирана Эльмаром Мамедьяровым и Мохаммадом Джавадом Зарифом.

Сопредседатели Минской группы ОБСЕ 9 апреля сделали в Ереване заявление, в котором обозначили три основных элемента относительно урегулирования конфликта в Нагорном Карабахе. В отличие от «обновленных Мадридских принципов», рассматриваемых в качестве фундаментальной основы мирного процесса, эти «апрельские тезисы» носят более общий характер и включают в себя «неиспользование силы, право народа на самоопределение и территориальная целостность». По оценкам сопредседателей, все эти три элемента обладают одинаковой приоритетностью.

Означает ли это, что карабахский военно-политический маятник качнулся в обратном направлении, а на смену вооруженной эскалации пришло дипломатическое урегулирование, за которым последует и разрешение многолетнего конфликта? Может ли перемирие трансформироваться в обозримой перспективе в более или менее устойчивый мир?

В сегодняшних условиях ответы на поставленные вопросы совсем не очевидны. Прежде всего, сами стороны конфликта продолжают обвинять друг друга в нарушении режима прекращения огня. Действительно, интенсивность вооруженного противостояния снизилась, эскалация противостояния купирована. Однако информация о том, в каком виде установилась линия соприкосновения, противоречива до крайности. Если представители Еревана и Степанакерта настаивают на том, что никаких серьезных изменений не произошло, то Баку говорит о том, что азербайджанским войскам, пускай и незначительно, но удалось продвинуться вдоль территории противника.

При этом очевидно то, что инфраструктура непризнанной Нагорно-Карабахской республики устояла и статус-кво, если понимать под ним не только квадратные метры земли, но и широкие политико-дипломатические контексты, по сути, не претерпел значительных трансформаций. Переговорный процесс под эгидой ОБСЕ не опрокинут, хотя в первые дни вооруженного противостояния он запаздывал (посредники собрались на встречу не сразу же после обострения ситуации, а лишь через несколько дней). Как бы то ни было, а метод силового тестирования сегодня значительно вырос в цене. Все это свидетельствует о том, что есть возможности и для нового возвратного маятникового движения, при котором переговоры могут смениться новыми инцидентами и попытками «подправить» линию соприкосновения.

И, тем не менее, активизация дипломатических усилий налицо. И наряду с Минской группой следует отметить действия Ирана и Турции, очень разные по своей направленности, но достаточно важные, чтобы включать их в расчет при планировании любых действий на будущее.

Иран делает уже не первый «подход к снаряду». Напомню, что в 1992 году в Тегеране президенты Али Акбар Хашеми Рафсанджани, Левон Тер-Петросян и исполняющий обязанности главы Азербайджана Якуб Мамедов подписали Совместное заявление. Однако дальнейшая военная эскалация фактически перечеркнула эту инициативу. По словам иранского эксперта Хамеда Каземзаде, «после окончания войны, когда произошло усиление роли России и Минской группы ОБСЕ, политика Ирана (единственной страны, имеющей границы с непосредственными участниками конфликта) свелась к поддержке дружественных отношений и с Арменией, и с Азербайджаном. Эта политика в действительности не имеет идеологической окраски, она нацелена на противодействие присутствию каких-либо иностранных сил на этой территории». Именно поэтому Тегеран всегда скептически оценивал имплементацию «обновленных мадридских принципов». И сегодня, устами Мохаммада Джавада Зарифа, Исламская республика «готова помочь восстановить спокойствие в регионе», «если обе стороны конфликта в Нагорном Карабахе пожелают». Как видим, акцент делается на региональную кооперацию без вмешательства «внешних сил», к которым Тегеран относит США и их союзников, хотя данный тезис в настоящее время транслируется завуалировано.

Турция оценивает ситуацию иначе. Фактически это единственный игрок в регионе, который четко и однозначно играет за одну команду, чего не позволяют себе ни Москва (несмотря на союзнические отношения с Арменией), ни Вашингтон, ни Тегеран. И во время апрельской эскалации из Анкары пришли призывы не к сдержанности и к прекращению огня, а к поддержке действий Баку и жесткая критика Минской группы за ее неэффективность. Именно эти действия на фоне неутихающей конфронтации России и Турции вызывают значительную обеспокоенность Москвы. И хотя российский премьер-министр Дмитрий Медведев особо подчеркнул, что не является поклонником конспирологии, он не преминул заметить, что турецкая политика на карабахском направлении «подливает масла в огонь». Как минимум, она дает возможность для использования турецкого фактора Баку, как элемента давления на всех возможных переговорах, даже если фактическое вмешательство Анкары будет ограничиваться риторикой.

Но как бы ни увеличивалась сегодня роль (и амбиции) Ирана и Турции Минская группа остается ведущей силой переговорного процесса. И было бы полезно понимать какими ресурсами и возможностями она обладает в нынешних условиях. За 22 года с момента первого перемирия (вступления в силу соглашения о бессрочном прекращении огня, которое формально и не отменено), было предложено множество различных проектов по выходу из карабахского тупика. Начиная от планов по «обмену территориями» между Арменией и Азербайджаном и заканчивая проектом по созданию «общего государства» между Нагорным Карабахом и Азербайджанской Республикой. В Баку и в Ереване рассматривали «пакетный план» (разрешение всех спорных вопросов вместе), «поэтапный план» (разделение мирного процесса на определенные стадии, подкрепленные юридически обязывающими документами). И это не считая таких экзотических предложений, как создание «кавказского Бенилюкса» или использование «модели Аландских островов» (территорий Финляндии, компактно заселенных шведами) для Карабаха в составе Азербайджана.

Таким образом, на сегодняшний день реальными достижениями мирного процесса являются, как это ни прискорбно перемирия и возврат от инцидентов к переговорам. Сохраняется сам переговорный формат, что воспринимается уже, как ценность. И в этой связи совсем неслучайным представляется откровение от Дмитрия Медведева (скорее всего, этот экспромт хорошо подготовлен, и с ним трудно не согласиться): «Выбирая между сохранением конфликта в замороженном состоянии, то есть, отказом от того, чтобы его быстро разрешить, и ценностью человеческой жизни, которая приносится на алтарь разрешения конфликта, я все-таки выбираю второе, то есть пусть лучше сохраняется та ситуация, которая есть, но не льется кровь». Как минимум, ситуация «заморозки» дает определенную передышку для поиска оптимальной формулы.

Но так ли оптимально то, что предлагают посредники? По словам российского сопредседателя Минской группы ОБСЕ, главными сюжетами мирного процесса является возвращение территорий (районов за пределами бывшей НКАО, контролируемых армянскими силами) и решение статусных вопросов Нагорного Карабаха. И апрельское обострение ситуации в зоне конфликта не внесло корректив в те формулы, которые уже предъявлены и противоборствующим сторонам, и всему миру. В ней по-прежнему территориальная целостность Азербайджана сочетается не просто с правом на референдум по статусу Нагорного Карабаха. Но и с юридически обязательным характером народного волеизъявления. И как бы безупречно с точки зрения нормативной юриспруденции ни выглядело равенство принципов целостности государства и права народа на самоопределение, на практике это ведет избирательной интерпретации и к взаимоисключающим выводам сторон конфликта о том, что первично, а что вторично.

Таким образом, перефразируя Эриха Марию Ремарка, «на дипломатическом фронте без перемен», если мы говорим о переговорах в формате Минской группы. И опять на новом витке возникает проблема, которая (не одна она, впрочем) привела к апрельскому обострению. Речь о предотвращении инцидентов и ответственности за них. «В мандат Минской группы ОБСЕ не входило проведение расследования и выявления ответственного за возобновление боевых действий»,- констатировал российский дипломат Игорь Попов. Формально все тонкости соблюдены. Но проблема новых инцидентов ведь не снимется из-за того, что у посредников нет соответствующего мандата. И непраздный вопрос, как решить эту проблему, без которой любые дипломатические «элементы», «принципы» и «тезисы» так и останутся абстракциями. Ведь не введя противостояние в жесткие рамки, не обеспечив минимальное доверие сторон, трудно приближаться хоть к референдуму, хоть к возвращению территорий. Тем паче, что после апрельской конфронтации будет сохраняться соблазн скорректировать линию соприкосновения. При этом активность Ирана и Турции могут создавать на пути к урегулированию конфликта немало острых коллизий. Следовательно, рапортовать о приближении скорого мира на земле Нагорного Карабаха, как минимум, преждевременно.

Сергей Маркедонов - кандидат исторических наук, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ

Версия для печати