10.10.2016 | Татьяна Становая

Холодная война: от слов к делу?

Отношения России и США достигли высшей точки напряжения за всю современную историю. Резко выросли и риски начала военной операции США в Сирии, что фактически делает Россию и Соединенные Штаты потенциальными военными противниками.

В основе нынешнего резкого витка обострения российско-американских отношений – неспособность России и США договориться по Сирии, что всегда казалось крайне сложной задачей. Изначальная цель России в Сирии носила «матрёшечный» характер. С одной стороны, у Москвы есть свои традиционные геополитические интересы в регионе, которые заключались в минимизации рисков хаотизации обстановки: гражданская война в Сирии и резкий рост активности террористических организаций формировали не только угрозу безопасности, но и риски выдавливания России из региона и перехвата инициативы западными партнерами. На начало сентября 2015 года эти интересы были «упакованы» в украинский геополитический кризис: предлагая на Генассамблее ООН создание антиигиловской международной коалиции, Владимир Путин, прежде всего, искал возможность навязать Западу партнерство в борьбе с единой угрозой, выйдя из изоляции. Частично эта задача была решена: украинская повестка отошла на второй план, Россия вернула к себе интерес, а с российским президентом стали регулярно встречаться те, кто в 2014 году выступал за самые жесткие подходы к оказанию давления на Москву за историю с Крымом и крушение самолёта Boeing-777. Ведь именно тогда стало понятно, что политика Москвы является не только региональным делом, но и касается международной безопасности.

Однако как только «упаковка» украинского кризиса была отложена в сторону, стало понятно, что на практике совместная антитеррористическая борьба между, прежде всего, Россией и США, де-факто оказывается задачей неподъёмной. Главная проблема – исключительно глубокое недоверие между российскими и американскими военными, что блокировало любое сближение. Не удалось ни эффективно провести работу по разведению умеренных оппозиционеров и радикалов, ни обмениваться военными данными, ни сообщать друг другу о позициях «своих», не опасаясь их подставить. Стратегически же стороны оказались еще дальше: для США было критично важным разблокировать Алеппо, установить перемирие, не допустить разгрома антиасадовской оппозиции. Россия выступала против перемирия (согласие на это воспринималось Москвой как большая уступка), считая, что военная операция должна быть продолжена, а Алеппо «отрезан» от внешнего снабжения (когда продовольствие получают не только мирные жители, но и противники Асада, которые при этом снабжаются и оружием). Россия считала, что США, поддерживая умеренную оппозицию, содействует одновременно и радикалам, видя в них союзников в борьбе против режима Асада. США считали, что Россия использует войну против ИГИЛ (запрещена в России) как прикрытие для разгрома умеренной сирийской оппозиции.

В итоге как только критично значимое для США соглашение о перемирии было достигнуто, оно тут же сорвалось, не оставив обеим сторонам надежды на возвращение к сотрудничеству. Казалось, что сделано все, что было возможно и дальше больше этого, но несмотря на усилия, реального сближения так и не произошло.

После этого каждая сторона начала искать свой способ «действовать в одиночку». В США заговорили о новых санкциях, а также на предметном уровне начали обсуждать возможную силовую операцию в Сирии. В России тоже пошли на демарш, ударив по интересам США в ядерной сфере.

PMDA – документ, имеющий большое значение, но с точки зрения не противостояния России и США, а ответственности обеих стран за запасы оружейного плутония, накопленного за годы ядерной гонки вооружения. Задача соглашения – договориться о нейтрализации запасов, которые, будучи избыточными, не должны попасть в руки экстремистов или непредсказуемых государств в рамках политики нераспространения. Соглашение было предложено в 90-е годы Соединенными Штатами, подписано в 2000 году. Речь шла об утилизации 34 тонн плутония каждой стороной. Эксперты по ядерной безопасности утверждают, что на сегодня для имеющихся у США боезарядов требуется примерно 20 тонн плутония. В арсеналах каждой из двух ядерных держав остается по 50 с лишним тонн, не считая тех 34, которые должны быть уничтожены.

Это означает, что и США, и Россия полностью обеспечены оружейным плутонием с большим запасом, что не изменится даже после гипнотического выполнения обеими сторонами своих обязательств по соглашению. Однако публичная позиция Москвы заключается в том, что США саботируют соглашение, предлагая переписать его под иной способ утилизации, сохраняющий «возвратный потенциал». «Это означает, что его [оружейный плутоний] можно извлечь, переработать и опять превратить в оружейный плутоний. Так мы не договаривались», – отрезал Владимир Путин.

Путин прав, говоря, что США не выполняют своих обязательств, в то время как Россия продвинулась далеко в реализации договорённостей. Однако эксперты по ядерной безопасности подчёркивают, что никакой угрозы для России альтернативный способ утилизации плутония не представлял. «В результате проведенных в последние два десятилетия сокращений уровень ядерных вооружений снизился во много раз и декларированные излишки оружейного плутония никак не могут создавать основу для обратимости этого процесса», - писали в феврале 2014 года Анатолий Дьяков, главный научный сотрудник Центра по изучению проблем контроля над вооружениями, энергетики и экологии, и Владимир Рыбаченков, ведущий научный сотрудник Центра по изучению проблем контроля над вооружениями, энергетики и экологии, в «Военно-промышленном курьере».

Более того, Россия имеет свои стратегические долгосрочные программы по утилизации оружейного плутония, который затем должен использоваться в мирной атомной промышленности. То есть дальнейшая реализации соглашения со стороны России будет продолжена вне зависимости от действий США.

США же на протяжении почти 10 лет пытались изменить соглашение, в 2010 году было подписано дополнение к соглашению, которое, однако, все равно не выполнялось американской стороной. Главной причиной была финансовая. Первичная оценочная стоимость сооружаемого в ядерном центре Саванна Ривер (штат Южная Каролина) завода по производству МОКС-топлива (тот самый способ утилизации, на котором настаивала Россия) выросла с 4,8 миллиарда долларов до 7,7 миллиарда, а планируемый срок его ввода в эксплуатацию перенесен с 2016 на 2019 год, причем в строительство объекта уже вложено 3,7 миллиарда долларов.

В 2016 году появилась информация, что США будут осторожно подводить Россию к тому, чтобы снова переписать соглашение. Однако, как рассказывал радио «Свобода», глава исследовательского проекта «Российские ядерные силы» и сотрудник Института ООН по исследованию проблем разоружения Павел Подвиг, «формально США не остановились на каком-то одном способе утилизации, у них нет предложений, с которыми они могли бы прийти к российской стороне и сказать... Есть техническая сторона этого дела очень сложная и запутанная... Но с точки зрения использования в оружии – ни российский, ни американский плутоний, можно быть стопроцентно уверенным, в оружии никогда уже использоваться не будет».

Таким образом, Москва вышла из договора, который де-факто выполнялся ею одной. Однако нельзя упускать из вида другой момент – тема утилизации ядерных отходов имеет большое значение для США, претендующих на особую роль архитектора международной безопасности. Даже несмотря на то, что США тормозили выполнение своих обязательств, приоритетность утилизации оружейного плутония, тем или иным способом, никогда не ставилась под сомнение. Россия же, выходя из соглашения, фактически пытается показать мировому сообществу, что инициированный США конфликт с Москвой несет в себе ядерную угрозу всему мировому сообществу (снижение стратегического контроля над запасами оружейного плутония). Так как PMDA подразумевал не только практическую утилизацию оружейного плутония, но и разработку, анализ, испытания механизмов такой утилизации, контроля над излишками. Без совместных усилий в этом направлении уровень мировой безопасности неизбежно будет снижаться. Ответственность за это Россия и пытается возложить на США. Другой вопрос, что мотивом России тут могли быть как стремление уязвить США, их роль глобального лидера в процессах ядерного разоружения, так и субъективные мотивы, с основе которых – очень спорная оценка намерений США использовать свой ядерный потенциал против России.

4 октября Москва пошла еще дальше: правительство объявило о приостановке соглашений между Россией и США по сотрудничеству в научных исследованиях и разработках в ядерной и энергетической сферах. «В 2014 году из Вашингтона было получено уведомление о том, что американская сторона в связи с событиями на Украине приостанавливает такое сотрудничество с Россией… В складывающейся ситуации российская сторона приостанавливает исполнение соглашения в ответ на недружественные действия США», — сообщал российский МИД. Это шаг уже скорее стал формальностью, просто фиксирующей реальность – и, одновременно, еще аз подчеркивающим жесткость позиции России.

Одновременно с выходом из соглашения об утилизации плутония Россия выдвинула и ряд заведомо невыполнимых политических требований. В качестве условия восстановления соглашения Путин потребовал сократить военную инфраструктуру и численность контингента войск США в странах, которые вошли в НАТО после 1 сентября 2000 года (фактически девальвировать негативные, с точки зрения России, последствия расширения НАТО), отменить «закон Магнитского», все санкции и вдобавок к этому – компенсировать ущерб как от самой санкционной политики США, так и от «вынужденных» контрсанкций России.

Эти требования следует расценивать как окончательный приговор сотрудничеству России и администрации Барака Обамы. Понимая, что американский президент уходит, Москва позволила себе столь радикальный шаг, рассчитывая, что с новой администрацией тут можно будет маневрировать, не считая автоматически ее преемником прежнего курса Вашингтона. Даже если никакая администрация США не пойдет на выполнение предъявленных требований (что понятно), в будущем любой дружественный жест может быть расценен как пересмотр антироссийской политики и шаг в направлении снятия напряженности. В этой связи, вероятно, не стоит и переоценивать жесткость выбранной линии Москвы.

И Россия, и США достигли в своих отношениях той точки предела, когда на первый план выходят эмоции и не самые рациональные жесты. США отказываются от сотрудничества с Россией в Сирии, ставят вопрос о новых санкциях, резко ужесточают риторику, которая по своему эмоциональному фону уже не сильно отличается от языка, на котором говорит Кремль. Москва вышла из PMDA, что противоречит интересам обеих стран, а также в одиночку действует в Сирии без учета интересов партнеров. Кажется, нынешняя схватка с США становится необратимой при администрации Барака Обамы (с очень высокими рисками сохранения высокого уровня конфронтации и при любой следующей администрации).

Ситуация в определённой степени напоминает стилистику Москвы в отношении постреволюционной власти в Украине в феврале-мае 2014 года: тогда Москва прекратила все контакты, показывая, что не видит будущего в диалоге с новой властью. В нынешней ситуации Кремль также будто обрывает все надежды на диалог с уходящей администрацией и де-факто вступает в торг с будущим главой государства, резко повышая ставки. Однако, в отличие от Украины, где элиты и политические тренды сильно подвержены конъюнктуре, а политика относительно подвижна, в США исторически сложился устойчивый консенсус по вопросу о необходимости сдерживать Россию (вопрос лишь в какой стилистике и в какой степени). Чем более непредсказуемой и деструктивной выглядят действия Москвы (а последние шаги именно так и воспринимаются истеблишментом США, играя на руку «ястребам»), тем выше шансы того, что политика сдерживания будет ужесточаться при любой администрации.

Татьяна Становая

Версия для печати