06.04.2017 | Алексей Макаркин

Теракт в Петербурге: пять проблем

3 апреля в Санкт-Петербурге в вагоне поезда на перегоне станций метро «Сенная площадь» и «Технологический институт» произошел взрыв. В результате взрыва погибли 14 человек, 49 пассажиров подземки госпитализированы. Кроме этого, неразорвавшееся взрывное устройство было найдено на станции «Площадь Восстания» и обезврежено специалистами. Теракт в питерском метро является основанием для того, чтобы проанализировать ряд связанных с ним проблем.

Первая проблема связана с характером террористической активности. Это первый теракт в питерском метро – до этого террористы устраивали взрывы в московском метрополитене. Так, в феврале 2004 года взрыв произошел на перегоне между станциями «Автозаводская» и «Павелецкая» - погибли 42 человека. В августе того же года произошел теракт у станции метро «Рижская» - смертница привела в действие взрывное устройство, не решившись зайти на платформу. Тогда погибли 9 человек. В марте 2010 года в московском метро произошли две взрыва – на станциях «Лубянка» и «Парк культуры» (подобный «двойной» теракт хотели совершить и в Петербурге) – всего погиб 41 человек.

С тех пор взрывов в метро не было – и в целом количество громких терактов стало сокращаться. После 2010 года в центре общественного мнения оказывались лишь взрыв в Домодедово в январе 2011-го (погибли 37 человек) и двойной теракт в декабре 2013-го в Волгограде (погибли 34 человека). В немалой степени это связано с ликвидацией целого ряда командиров боевиков, которые непосредственно руководили подготовкой терактов (например, теракты 2010 и 2011 годов был проведены по приказу Доку Умарова, убитого в 2013 году).

Но была и еще одна причина временного снижения террористической активности. Часть северокавказских боевиков уехали воевать в Сирию против режима Башара Асада. Это на время отвлекло возможных террористов от России. Более того, сирийская война способствовала расколу в рядах боевиков Северного Кавказа. Одна их часть осталась лояльной террористической организации «Имарат Кавказ», тесно связанной с «Аль-Каидой» (долгое время лидером «Имарата» был Умаров, а после его гибели в этой роли успели побывать несколько полевых командиров, последовательно ликвидированных силовиками). Другая часть, считающаяся еще более радикальной, начиная с 2014 года, стала присягать на верность лидеру запрещенному в России ИГИЛ аль-Багдади. В 2015 году они образовали «Вилаят Кавказ», являющийся филиалом ИГИЛ – влияние этой структуры растет за счет ослабления «Имарата». Также ИГИЛ активно действует в Центральной Азии, в том числе и в Киргизии, откуда произошел Джалилов.

Похоже, что конфликты в рядах террористов и создание новой структуры (и, соответственно, формирование новых финансовых потоков) заняли определенное время. Более того, есть основания полагать, что в рамках «Вилаята» террор начал децентрализовываться – так что бороться с ним становится сложнее, чем в случае существования более централизованного «Имарата». Теракты стали более локальными – а, следовательно, менее громкими, меньше затрагивающими общественное мнение – но от этого не менее опасными. Так, 24 марта произошло нападение на базу Росгвардии в Чечне, в результате чего погибли шестеро военных. В ночь с 3 на 4 апреля в Астрахани радикальные исламисты, выходцы из Центральной Азии, застрелили двух полицейских. В этой ситуации новый громкий теракт, демонстрирующий возможности террористов, был вопросом времени. И все свидетельствует о том, что это результат деятельности ИГИЛ. А то, что эта организация не взяла на себя ответственность за теракт, свидетельствует в пользу версии о децентрализации террора.

Вторая проблема – способность силовых структур реагировать на новые вызовы. Вскоре после теракта в Петербурге «Коммерсант» опубликовал материал со ссылкой на «заслуживающий доверия источник» - понятно, что речь идет об организованной утечке. В материале говорится о том, что спецслужбы знали о подготовке акции в Санкт-Петербурге, но информация у них была далеко не полной. Ее предоставил россиянин, сотрудничавший с ИГИЛ и задержанный после возвращения из Сирии. Этот человек занимал низшую ступень в иерархии боевиков, поэтому знал некоторых участников отправленной в Россию диверсионной группы. При этом даже со своими контактерами он поддерживал лишь телефонную связь. Определив таким образом мобильные номера предполагаемых террористов и пробив их, оперативники выяснили, что все сим-карты были приобретены на рынках и не привязаны к реальным людям, поэтому были вынуждены ограничиться прослушкой переговоров боевиков, надеясь в итоге найти их самих или хотя бы выяснить подробности их замыслов.

Однако раскрыть всю сеть спецслужбы не успели – источник «утечки» объясняет это тем, что «опытные эмиссары ИГ прибегали к помощи мобильников редко, а все их разговоры ограничивались короткими фразами, в которых не уточнялись имена, время и места встреч». В то же время источник утверждает, что спецслужбы все же добились некоторого результата – «выявив телефонные номера, так или иначе задействованные среди участников сети, спецслужбы заблокировали их, разом лишив связи все подполье. Второй исполнитель, оставшись без связи, видимо, запаниковал и, отказавшись от исполнения задуманного, просто оставил сумку с бомбой под лавкой». Таким образом, по данным этой версии, удалось предотвратить второй взрыв.

Однако у Следственного комитета существенно иная версия. Следователи считают, что вторую бомбу в метро оставил все тот Джалилов – об этом свидетельствуют заключения генетической экспертизы и записи камер видеонаблюдения. Таким образом, героем оказался сотрудник Национальной гвардии, который разрядил бомбу, а блокировка телефонных номеров оказалась безрезультатной. В любом случае, вопрос об эффективности деятельности спецслужб в борьбе с ИГИЛ становится одним из ключевых в условиях децентрализации террора.

Третья проблема – реакция общества. События в Петербурге сразу после теракта показали повысившийся уровень организованности общества. Несмотря на шоковое состояние, население было спокойным. Разумеется, имели место попытки «заработать» на трагедии со стороны индивидуальных водителей, но они не носили массового характера. Ряд компаний такси работали бесплатно. Бесплатным стал не только общественный транспорт, но и маршрутки, и даже электрички, курсирующие по городу. Издание «Фонтанка.ру» сообщало, что используя социальные сети и хештег #домой, водители искали пассажиров, а пассажиры – попутные машины. Некоторые форумы даже упорядочивали информацию в таблицы, помогая оказавшимся без транспорта горожанам найти возможность добраться до нужного адреса. В рамках сервиса «Яндекс.Разговорчики» автомобилисты предлагали свои услуги. АЗС бесплатно предлагали бензин, кофейни – еду.

Высокий уровень эмпатии напоминает европейские реалии в борьбе с террором. Впрочем, российское общество отличается от западного тем, что консолидация, происходящая сразу же после теракта, обычно спустя некоторое время сменяется «разбором полетов», когда оппозиция активно критикует власть за различные упущения. Можно вспомнить недавний теракт в Ницце, когда недолговременная консолидация вокруг власти сменилась резкой критикой в отношении президента Франсуа Олланда, его политики в области миграции и безопасности – причем различные оппозиционные политики предлагали свои альтернативы курсу правительства социалистов.

В России такой сценарий выглядит неактуальным по двум причинам. Во-первых, все парламентские партии консолидированы по вопросам обороны, безопасности и внешней политики – поэтому любая попытка критики политики власти в области антитеррора в рамках неписанных правил игры является неприемлемой. Во-вторых, российским реалиям свойственно, что власть есть власть, а оппозиция есть оппозиция, и они не могут поменяться местами. Даже многие сторонники Геннадия Зюганова и Владимира Жириновского не видят этих политиков на посту президента страны. Безальтернативность власти ведет к тому, что общество, даже имеющее претензии к ней, стремится «прислониться» к власти как единственной силе, способной обеспечить защиту. Поэтому публичная критика антитеррористической деятельности власти имеет место лишь в субкультуре, связанной с внепарламентской оппозицией.

Четвертая проблема – реакция власти. Обычно после каждого теракта в публичном пространстве выдвигаются различные инициативы, связанные с ужесточением политического курса. Неудивительно, что и после питерского теракта глава комитета Госдумы по безопасности Василий Пискарев и лидер «Справедливой России» Сергей Миронов предложили вернуть смертную казнь для террористов. А депутат Госдумы Юрий Швыткин выступил с инициативой о введении моратория на митинги.

Впрочем, нынешняя ситуация отличалась от последствий предыдущих терактов более жестким противостоянием власти и оппозиции в связи с недавними акциями 26 марта, организованными по призыву Алексея Навального и ставшие для власти неожиданно многочисленными. Представляется, что это было основной причиной того, что сразу же после теракта провластные СМИ стали активно дискредитировать внепарламентскую оппозицию, обвиняя ее, как минимум, в пособничестве террористам, а, как максимум – в сообщничестве с ними. В условиях общенациональной антитеррористической консолидации внепарламентская оппозиция оказалась за ее пределами. Более того, митинги, организованные в ответ на теракт, были восприняты либеральной частью общества как способ не только мобилизовать сторонников власти, но и продемонстрировать, что на ее стороне куда больше россиян, чем может вывести на улицы Навальный. Хотя сравнение участников санкционированных и несанкционированных акций вряд ли может быть корректным, так как участие в последних связано с очевидным риском.

Все это породило слухи о том, что вслед за терактом последуют реальные политические ужесточения. Однако, насколько можно судить, такой вариант не рассматривается. Действительно, единственный раз, когда теракт привел к ужесточению режима, был связан с трагедией Беслана, после которой был отменены выборы губернаторов и депутатов-одномандатников. Но тогда речь шла о трагедии с куда большими жертвами, и о мерах, которые явно готовились заранее (и которые, кстати, оказались не слишком эффективными). Сейчас же подобные меры не разрабатывались – напротив, политический курс власти в последнее время позволяет говорить о некоторых «оттепельных» тенденциях. Поэтому неудивительно, что председатель Госдумы Вячеслав Володин заявил 5 апреля, что чрезвычайные происшествия, в том числе теракты, не должны становиться поводом для «закручивания гаек». По его мнению, такие трагедии должны привести к серьезному анализу ситуации и принятию эффективных решений для предотвращения их повторения.

Наконец, пятая проблема – международная. Трагедия в Петербурге вызвала массу соболезнований со стороны ведущих мировых политиков. Однако она продемонстрировала и сохранение серьезных расхождений между Россией и Западом. Выявились две конфликтные точки, которые сохранят остроту и в дальнейшем. Первая – претензии Запада к России в сирийском вопросе. Министр иностранных дел Сергей Лавров, комментируя взрыв в питерском метро, заявил о том, «что касается размышлений и рассуждений некоторых СМИ о том, что теракт - это месть России за нашу политику в Сирии, то это цинично и подло». Вторая точка – обвинения в адрес западного общества в недостаточном сочувствии по отношению к России. В Интернете активно критиковалась позиция властей Берлина, которые отказались подсветить Бранденбургские ворота в цвета российского флага, хотя подобная практика имела место после ряда других терактов. Берлинские власти объяснили это тем, что Петербург не является городом-побратимом немецкой столицы, но такой аргумент не убедил значительную часть как российской, так и немецкой Интернет-аудитории. В то же время в Тель-Авиве здание мэрии, а в Дрездене Дворец культуры окрасились в российские цвета, в Париже Эйфелева башня погасила огни в память о жертвах теракта. В этих условиях теракт в Петербурге не вызвал в России масштабной антизападной кампании.

Таким образом, теракт в Петербурге связан с целым рядом проблем и будет иметь многоплановые последствия. Скорее всего, «разбор полетов», как обычно в России, будет носить закрытый характер, и о его результатах можно будет узнать по сообщениям об отставках в силовой среде. Общество будет консолидировано вокруг власти, а сама власть вряд ли станет делать резкие движения в политической сфере. В общем, реакция на теракт не будет серьезно отличаться от аналогичных действий власти после предыдущих трагедий. Разница состоит в том, что Россия сталкивается не с хорошо известным по событиям нулевых годов террором, восходящим к событиям второй чеченской войны, а с относительно новой угрозой в виде ИГИЛ, которая носит более глобальный характер.

Алексей Макаркин – первый вице-президент Центра политических технологий

Версия для печати